Чипи был очень стар, и в конце концов его сердце просто остановилось.
– Он покинул нас, – сказал отец, даже не пытаясь скрыть слез.
Энца вошла в стойло. Витторио и Баттиста посторонились, и она опустилась на колени рядом с Чипи, которого знала всю свою жизнь. Мягкая грива была еще теплой, а карие глаза даже после смерти смотрели кротко и покорно – так уходят те, кого Господь наделил бесконечным терпением. Энца вспоминала, как еще девочкой карабкалась на спину Чипи, как чистила его, едва только пальцы ее научились управляться со щеткой, как кормила его ломтиками яблока с ладони. Она вспоминала, как зимой заправляла лампу повозки маслом и как собирала цветы, чтобы украсить двуколку летом. Чипи тянул повозку с гробом Стеллы, возил каждого жениха и невесту из Сан-Антонио вниз в Бергамо после свадьбы. Энца вспоминала, как по праздникам вплетала в гриву Чипи ленты – красные на Рождество, белые на Пасху, бледно-голубые в День святой Лючии. Она вспоминала, как в ночи, когда мела метель, бежала из дома в конюшню, чтобы накрыть его еще одним одеялом, как в Святки звенели бубенцы, когда Чипи возил детей по засыпанным снегом улицам. Она всегда заботилась о нем, и в ответ Чипи служил их семье верой и правдой.
Длинные тени, что отбрасывали люди, окружившие Чипи, были точно надгробия. Энца приникла к коню, которого любила всю свою жизнь, вдохнула чистый запах его блестящей шерсти.
– Спасибо, Чипи, – прошептала Энца, – ты был хорошим мальчиком.
Феличита Кассио была не только Майской Королевой прихода церкви Девы Марии Помпейской, но и любимой дочерью зеленщика из Гринвич-Виллидж, в свое время прибывшего с Сицилии вместе с красивой женой и выстроившего небольшую империю. Она началась с единственного овощного лотка на Мотт-стрит и в конце концов разрослась вплоть до Четырнадцатой улицы, заняв каждый угол.
Пока отец увлекался торговлей фруктами, клубникой и черешней, Феличита увлекалась мальчиками. После праздника Чиро несколько недель ходил за ней по пятам, но слишком усердствовать, чтобы завоевать девушку, ему не пришлось. Так же, как Чиро выбрал Феличиту, та выбрала его.
Феличита сумела устроить так, что ее вместе с подругой, Элизабет Джувилер, начали регулярно приглашать в сырную лавку на Малберри-стрит, где она как бы случайно то и дело сталкивалась с Чиро. А выяснив, что Чиро относит починенные ботинки фабричным рабочим в Вест-Виллидж, она завела обыкновение прогуливаться по Чарлз-стрит, дабы невзначай встретиться с ним. Феличита всерьез запала на мальчика с гор. Ее пленили светлые глаза и волосы, а он был очарован ее bella figura[46], предметом зависти каждой девушки из Маленькой Италии.
Пока Чиро дремал, Феличита, откинув с его лица волосы и изучая красивый профиль, думала, как же ей повезло. Родители целый день на работе, и квартира с утра до вечера в ее полном распоряжении. Будучи единственным ребенком, она готовила и убирала дом, а взамен родители одаривали ее всем, о чем мечтает шестнадцатилетняя девушка.
Феличита находила Чиро куда более импозантным, чем коренастые сицилийцы, у которых пусть и брови густые, и профиль римский, да вот ростом не вышли. А еще уж слишком они норовили угодить. Ей нравилась независимость Чиро. Он держал дистанцию, но относился к Феличите тепло, и ей виделась в этом зрелость. А росту Чиро был такого, что едва умещался в девичьей кровати. Туфли Феличиты могли запросто утонуть в его ботинках.
Чиро пошевелился и открыл глаза. У Феличиты когда-то было вечернее платье такого бирюзового оттенка.
– Тебе надо идти, – сказала Феличита.
– Почему? – Он притянул ее к себе, ткнулся лицом в шею.
– Не хочу, чтобы тебя поймали. – Феличита села и взяла с ночного столика хрустальную чашу со своими украшениями. Надела на пальцы изящные кольца – тонкие, узорчатые золотые ободки. Некоторые были украшены круглыми опалами и мерцающими кристалликами цитрина.
– Может, я хочу, чтобы меня поймали, – поддразнил ее Чиро.
– Может, тебе стоит одеться? – Феличита помахала пальцами в кольцах. Откинув длинные волосы, она защелкнула на шее ожерелье с освященным медальоном. – Поторопись. Папа убьет тебя, – сказала она без малейшей настойчивости.
Чиро натянул брюки, рубашку.
Феличита схватила его за руку:
– Я хочу это кольцо!
– Тебе не положено. – Он со смехом выдернул руку. Они уже играли в эту игру. – Твое имя не начинается на букву «C».
– Я всегда хотела кольцо с вензелем. В ювелирной мастерской на Кармин-стрит сумеют соскоблить вензель. Похоже, золото хорошее. Это двадцать четыре карата?
– Я не отдам тебе это кольцо. – Чиро спрятал руку в карман.
– Ты меня не любишь. – Встав на колени на кровати, она завернулась в простыню.
– Но куплю тебе другое.
– А я хочу это! Почему ты не хочешь отдать его мне?
– Оно принадлежало моей матери.
Феличита смягчилась. Чиро прежде не упоминал эту подробность.
– Она умерла?
– Я не знаю, – честно ответил Чиро.
– Ты не знаешь, где твоя мать?
– А где твоя? – парировал Чиро.
– На углу Шестой авеню, продает бананы.
Чиро нагнулся и поцеловал ее в шею.
– Я куплю тебе что-нибудь милое у Миньонз.
– Не хочу еще одну камею.
– А мне казалось, ты их любишь.
– Правильно. Но еще больше мне нравится то, что блестит.
– Пусть твой жених купит тебе блескучий камешек, – сказал Чиро.
– Я пока не собираюсь замуж.
– Родители сговорили тебя. – Чиро сунул ноги в ботинки. – Так что никуда не денешься.
– Я вовсе не всегда делаю то, что велят родители. В конце концов, ты же здесь… – Феличита выпрямилась, и простыня упала с нее.
Чиро любовался ее золотистой кожей, нежными изгибами, изящными линиями. Феличита напоминала статуи в церкви Сан-Никола. Он зарылся в густые мягкие волосы, пахнущие ванилью.
– Ты знаешь, что я заблудшая душа.
– Не говори так. – Феличита поцеловала его в щеку. – Я нашла тебя. Помнишь?
Феличита накинула халатик и проводила Чиро до двери квартиры. Из вазы на столе она взяла красный апельсин и вручила ему, целуя на прощание. Чиро выскользнул из дома, где жила Феличита, и направился к Малберри-стрит.
Шагая по улицам Маленькой Италии, он ел апельсин. Фрукт был сладким, сентябрьский воздух – прохладным, а небо – голубым. Времена года менялись, и точка зрения Чиро – тоже. Обычно Чиро лучше всего думалось как раз после занятий любовью, когда его охватывало чувство удовлетворения. Он думал о Феличите. Она добра к нему. Учит его английскому, потому что сама говорит на обоих языках. Штопает его одежду, пришивает пуговицы. Чиро казалось, что он влюблен в нее, но чувства не поглотили его полностью, и вовсе не потому, что она была обручена с другим. Чиро всегда считал, что истинная любовь сбивает с ног и властно влечет к берегу верности, подобно лодке, сделанной из лучшей древесины и покрытой лаком для защиты от стихий, но такого с ним пока не случалось. По крайней мере, с Феличитой все было не так. Чиро ждал, когда же почувствует, как глубочайшая привязанность завладевает его сердцем. Он точно знал, что она существует на свете.
