– Хорошава?..
Пока юноша собирался с мыслями, заодно прогоняя прочь большинство из них, и подбирал слова, должные успокоить нервничающую девицу, та сама подошла ближе.
– Не бойся.
Если бы не способность чувствовать других, он бы легко усмирил кое-какие излишне своевольные части своего тела – но когда фигуристая девица с хорошеньким личиком аж полыхает эмоциями от горячего желания!..
– Я и не боюсь…
Это было правдой. Впрочем, такой же, как и ожидание красивой жизни – и прочих благ, что только мог принести ей статус наложницы государя-наследника. Ещё была твёрдая решимость всего этого добиться – благо, что царевич был очень красив собой, и переламывать себя Леониле не приходилось. Даже, хе-хе, наоборот – её энтузиазм прямо таки бил через край.
"Этакая постельная карьеристка! Черт, что за чушь лезет мне в голову".
Ещё не приняв окончательного решения, царевич всё же начал приглушать собственную энергетику, поневоле радуясь массивным тратам силы на диагностику и лечение раненых порубежников – в ином случае он бы попросту не смог "усыпить" средоточие в должной мере. Впрочем, даже так была совсем не маленькая вероятность случайным выплеском попросту сжечь слабенький источник рыжеволосой Хорошавы… Вздохнув и ещё раз прислушавшись к эмоциям девицы, юноша отстраненно констатировал:
"Всё, хорошей лекарки из неё уже не получится".
Тонкая понева словно сама собой поползла вниз, и Дмитрий почувствовал, что тело берет на разумом верх. Сдавленное ойканье, когда рыжеволоска "запнулась" о собственную одёжку и буквально рухнула на него. Касание её груди, податливая сладость неопытных губ и собственная рука, мягко сдавившая гладко-упругую ягодицу…
"Да пошло оно всё!".
***
В полдень первого июньского дня, года семь тысяч семьдесят пятого от Сотворения мира, над большим воинским станом, раскинувшимся неподалёку от невеликой деревушки Судьбище, поднялся в небесную высь и резко оборвался крик мучительной боли – но не стали бить тревогу караульные, не встревожились отцы-командиры порубежных полков. Потому что на тонкую, крепкую и отменно смазанную бараньим жиром палю уселся всего лишь один из пленных людоловов. Конечно, это был не простой ногай, коих полным-полно в Диком поле – нет, казни удостоили племянника Табан-мурзы, пятнадцатилетнего Багаутдина. Оборвав тем самым последнюю ниточку, связывающую степного князя с его покойным старшим братом…
– Какой звонкий голосок у мурзенка прорезался! А, братие?!
И вызвав некоторое оживление среди всех, кто наблюдал это неоднозначное зрелище. Одни спорили, сколько казнимый протянет; другие втихомолку обсуждали ту лёгкость, с которой будущий великий государь определил чужого пленника на кол; третьи вспоминали иные забавы его грозного отца; ну а четвертых более всего интересовал не сам царевич, а его новая личная ученица…
– Долгие лета государю-наследнику!
Белгородский помещик Афанасий Ноготков чувствовал себя не очень хорошо. Для начала, это именно его полоняник сейчас корчился от раздирающего внутренности огня – а он ведь, грешным делом, уже успел помечтать о размерах выкупа, который получит за степного княжича.
– И тебе того же, добрый христианин.
А второй причиной неуверенности было то, что ему так и не сказали, зачем его призвал к себе наследник трона. Впрочем, причина оказалась на диво приятной: выразительно покосившись на пронзённое деревом тело, юный властитель стянул с десницы невзрачное колечко тёмного янтаря с выгравированной по ободку молитвой – а с шуйцы золотой перстень с некрупным изумрудом.
– Благодарствую за милость явленную!..
– Не стоит, добрый христианин. Прадедами заповедано: что с бою взято, то свято.
Уронив кольца в подставленную ладонь, царевич слегка "повинился":
– Я же эту старину нарушил. Принимаешь ли ты мой откуп?..
Сжав нежданно обретённые сокровища в мозолистом кулаке, Афанасий едва не коснулся в поклоне земли – он бы и десять знатных ногаев обменял на одно лишь хрупкое тёмное кольцо, почитая такую мену для себя наивыгоднейшей!
– Вот и славно. Ступай себе с богом, добрый христианин.
Правильно поняв замешательство порубежника, сереброволосый отрок довольно небрежно его благословил – после чего друзья-сотоварищи воина нешуточно обеспокоились за друга. Уж так Ноготков сиял от радости, так широко улыбался… Как бы харя не треснула!
Тем временем царевич, успешно разрешивший довольно важный в глазах воинской общественности вопрос, задумчиво поглядел на Багаутдина Табанова, полной мерой ощутившего на себе русское гостеприимство. С каким-то непонятным сомнением поморщился, ещё немного подумал и отвернулся – а за его спиной в тот же миг раздосадовано чертыхнулся один из помещиков-зевак:
– Иэх, кончился мурзенок!..
– Уже?!? Хлипковат ногай пошёл.
– Поди, требуху ему порвали, дурни неумелые!
– Вот сам в следующий раз и покажешь, как надо на кол сажать. Умник выискался!..
– Надо было его на четыре стороны конями разметать…
Оставив позади ценителей кровавых зрелищ и завязавшуюся меж ними обстоятельную беседу на тему того, как лучше всего развлекать гостей незваных, наследник царства Московского направился к своему шатру. Рядом с которым его и перехватил запыхавшийся родственник Федька – старший сын большого любителя пухлых детских щечек, думного боярина и окольничего Никиты Романовича Захарьина-Юрьева. Дядю царевич откровенно недолюбливал… Но к его отпрыску всё ещё присматривался – поэтому не только отметил появление лёгким наклонением головы, но и пригласил в свой шатер, показав тем самым двоюродному брату своё немалое расположение.
– Садись.
– Благодарствую, Димитрий Иванович!
Будущий (может быть) деятель Русской православной церкви и первый в династии Романовых, в свои одиннадцать лет совсем не помышлял о подвигах на духовной стезе. Наоборот, демонстрировал все задатки светского человека, увлечено чревоугодничая, щеголевато одеваясь, предаваясь разного рода забавам – и заметно выигрывая у других родовитых Большой свиты в их негласном стремлении почаще попадаться на глаза наследнику трона. Благо, хитроумный батюшка приложил все свои силы и влияние для того, чтобы сыночка причислили к свите именно старшего из царевичей, а не среднего.
– Боярич Морозов у воев князя Курбского, что стойбища ногайские ходил зорить, полонянку красивую раздобыл. Хочет тебе этой девкой поклониться. Чтобы значит, как княжич Горбатый-Шуйский.
"Да уж, пример для подражания. Девицу с пути лекарского сбил, мозги ей своими посулами-наставлениями капитально засрал – и ходит теперь гордый донельзя. Как же, ко мне в постель своего агента влияния пристроил! Прямо гений интриги, не меньше".
