Пучеглазый важно кивнул.
– Тьфу, – уводя пленников, чертыхнулся Имат. – Вот сквалыга! Сколько можно на него работать? И ведь нигде не найдешь правды, верно, Халид?
– Да, – отозвался напарник, ресницы у него были пушистые, как у девчонки.
– А еще, – сворачивая на задний двор, Имат оглянулся по сторонам. – Знаешь, кого кади хочет завтра взять в свой гарем?
– Кого же?
– Красавицу Юлнуз!
– Кого? – Халид вдруг как-то сразу сник и стал словно меньше ростом. – Не может быть… нет, не может.
– Может, друже! Об этом мне вчера сказал молодой Музаффар, слуга кади, да ты его знаешь.
– Знаю… Но чтоб Юлнуз… Нет, не верю!
Запихнув пленных в сарай – не убежишь, надежный, стражи захлопнули дверь и принялись о чем-то шептаться, видно, обсуждали свои грустные дела.
– Так-так, – потер руки Иван. – Очень это все интересно.
– Что тебе интересно? – подал голос Лохматый, он, видно, так и не узнал в Раничеве человека из постоялого двора, которого когда-то пытался обворовать. Да и немудрено – тогда Иван был с бородой, а теперь – бритый и с пышной завитой шевелюрой.
– Интересно, чего ж это ты не прикинулся крестьянином? – прямо спросил Раничев.
– А что толку прикидываться? – усмехнулся Лохматый. – Они ж меня давно знают!
– А, так ты и здесь успел наследить? – догадался Иван. – Силен парень.
Бандит дернулся:
– Что значит – «наследить»? Черт! Почему мы говорим на латыни?
– Потому что я рыцарь Иоанн из Полонии, плохо знаю кастильский.
– Иоанн? – поднял глаза Лохматый. – Хуан стало быть… Меня Ансельмом кличут, Ансельм Лошадник – слыхал?
– Так ты конокрад?! – Раничев встрепенулся. – Так это из-за тебя нас собираются казнить, а не потребовать выкуп!
– Не обольщайся, любезнейший сеньор, речь поначалу шла лишь о тебе! Им нужен для казни знатный кастильский рыцарь.
– Но я не кастилец!
– А какая разница? Все равно хорошо видно, что рыцарь.
– Ладно, хватит спорить, – махнул рукой Иван. – Надо думать, как побыстрее выбираться отсюда. Что-то мне здесь не очень-то нравится.
– Мне тоже не нравится, – хохотнул Ансельм. – Только, боюсь, все эти цепи нам будут слишком мешать, даже если мы разберем стены и крышу, сделаем подкоп – уж не знаю, что еще. Отсюда не убежишь, Хуан, я уже как-то пробовал.
– И как же тогда выбрался?
– Меня продали на рудники… По пути и сбежал – повезло. Этот кирпич не проломишь и ударом копья, а пол – сам смотри – скала, камень!
– Да, остается одна дверь…
– Дубовая.
– Или крыша.
– Из толстых буковых досок. Да не убежать, я ведь пытался.
– Умеешь ты поддержать людей!
Раничев пристально посмотрел в полутьму – свет в сарай попадал лишь сквозь отверстия от выпавших в досках сучков.
– Раз уж ты тут кое-кого знаешь, – усмехнулся Иван, – тогда поясни – кто есть кто. Может, чего и придумаем?
Ансельм пожал плечами:
– Пожалуйста!
Как предполагал Раничев, ситуация в деревне оказалась до боли знакомой и вполне типичной. Три кулака-мироеда – судья, мулла и староста – вместе с немногочисленными подкулачниками удерживали под собой всю деревню, наживаясь на всех нуждах односельчан и откровенно их эксплуатируя. Те, как и везде и всегда – и пикнуть не смели против, ну разве что тайком, в разговоре с близкими друзьями. Для упрочения и поддержания своего положения троица использовала древние как мир, но от того не менее действенные методы – поддержку центральных властей, монополию на информацию и террор. Все несогласные таким положением дел обычно скоро таинственно исчезали – в чем, естественно, кади и присные с помпой обвиняли пробравшихся из-за гор неверных. Хотя, конечно, многие обо всем догадывались, но не смели и пикнуть.
– Понятно, – внимательно выслушав конокрада, кивнул Иван. – Мы не сделали скандала – нам вождя недоставало…
– Это ты по-каковски?
– Я ж из Полонии. Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков. Что ж, уважаемый ценитель лошадей, придется воспитать этих самых буйных. Почва для этого есть – нет времени, что гораздо хуже. Ну ничего, начнем работать – не сидеть же здесь сиднями в ожидании, покуда с нас снимут шкуры. Я почему-то очень этого не хочу!
– А я, можно подумать, хочу? – мрачно расхохотался Ансельм. – Говори, что делать-то?
– Пока молчи и мне не мешай. А я посочиняю песни.
– Что-что?
– Песни, – Раничев невозмутимо потянулся, звякнув цепями. – Где вы изучали латынь, любезнейший гиппофилус?
– В Саламанке.
– Ого! Что ж ушли?
– Выперли за кражу, – неохотно признался Ансельм. – Спер у профессора мантию – очень уж хотелось перед девчонками покрасоваться. Ух и дело же было!
– Да-а, друг мой, – покачал головою Иван. – Нельзя так с профессорами!
Конокрад хохотнул:
– А с кем можно?
– Тоже верно, – согласился Иван. – Арабский, я смотрю, ты знаешь.
– Так, кое-что…
– Тогда вот что, подбери-ка рифму к словам поле, работа, девушка.
– Рифму? – Ансельм пожал плечами. – Поле – горе, работа – забота, девушка – лошадь.
– А неплохо! – одобрил Иван. – Да ты настоящий поэт, друг мой. Вообще мне нравится. Особенно – девушка – лошадь. Это ж какой же страшилой нужно быть?
– Не бывает некрасивых женщин!
– Браво, достойнейший кабальеро! Бывает мало вина. Ну да ладно, подкину-ка я тебе еще несколько строчек, сочиняй…
– Сочинить нетрудно. К чему только все это?
– Песни петь будем. Душевные такие, как раз для нашей ситуации, типа – «сижу за решеткой в темнице сырой»… Ну-ка, глянь в дырочку, где наш юный страж?
Ансельм подобрался к двери:
– Сидит на тополе.
– Как, на вершине, что ли?
– Да нет. На бревне.
Откуда-то издали раздался гнусавый призыв муэдзина. Страж – здоровяк Имат – живо расстелил заранее принесенный молитвенный коврик и принялся творить вечерний намаз.
– Ла илаху Алла-а-а…
Мустафа-а-а-а Ибраги-и-им – хотел было напеть Раничев знаменитую вещь группы «Куин» с диска «Джаз», но постеснялся. Как истинно толерантный гражданин, он все ж таки уважал чужие религиозные чувства. Посидел, дождался, когда Имат, скатав коврик, вовь усядется на бревно, и только тогда начал, затянул, набирая силу, на мотив какого-то длинного тягучего блюза:
У дороги за деревней есть большое-большое поле-е-е!
Пел по-арабски, не вполне правильно, да зато душевно.
На поле машет мотыгой парень,
И день и ночь, и день и ночь,
Умножает богатства судьи неправедного,
Вместо того, чтобы дать ему по башке мотыго-о-ой…
Спев пару куплетов, Иван закончил и ткнул припавшего глазом к дырке напарника в спину:
– Ну как?
– Слушает, – обернулся тот. – И очень даже внимательно. Ого! Кажется, кто-то идет.
