– Помните, что вам говорили? – строго заметил он корнетам. – Ваша задача имать Брокдорфа. Никаких драк, никаких погонь! Вам должно изловить прусского агента, через коего немало вреда делам государыни причинилось.
Мальчишки еще раз тяжко вздохнули, но не посмели ничего сказать. Петенька старался держаться как можно увереннее и спокойнее, хотя как раз этой уверенности и спокойствия он не испытывал. На холм неслись три линии прусской кавалерии, все еще грозные. И тут словно разверзлась преисподняя, вершину Большого Шпица затянула густая пелена порохового дыма, в которой блистали красные языки пушечных выстрелов. Резко затрещали фузеи. Навстречу кавалерии Зейдлица с воем полетела туча картечи, пронзительно завизжали пули.
Словно гигантская коса прошлась по шеренгам прусской кавалерии, люди и лошади валились на землю, над полем боя поплыл какой-то истошный, не человеческий и не звериный вой, в котором слились воедино отчаяние и боль. Петенька, с трудом удерживая в поводу пляшущего коня, хищно оскалился и торопливо огляделся, желая увидеть на лицах солдат такую же радость и торжество. Но нет, покрытые пылью лица мушкатеров не выражали ничего, кроме усталости. Они торопливо подносили ко рту новый патрон, скусывали, перезаряжали фузею и стреляли. Перезаряжали и снова стреляли, перезаряжали и снова стреляли, перезаряжали… Ничего, кроме тупого ожесточения и упрямства. Двое валялись тут же, под ногами у товарищей, у одного голова превратилась в нечто бесформенное красно-желто-серое, у другого вся грудь была разворочена, и кровь уже не текла из огромной раны. Но мушкатеры даже не смотрели на них, они перезаряжали и стреляли.
Но в этот момент откуда-то справа докатился грозный рокот, в котором ухо кавалериста сразу угадало слитный звук тысяч копыт. Граф Шувалов уловил переломный момент в битве и бросил в дело стоявшую в резерве союзную кавалерию – австрийских драгун и русских кирасир. Их удар во фланг расстроенные ряды пруссаков выдержать не могли, и знаменитая кавалерия Зейдлица в беспорядке покатилась назад. Впрочем, знаменитый командир этого уже не видел, сраженный сразу четырьмя картечами, он лежал, слепо уставясь в плывущие поверху облака порохового дыма.
– Настал наш черед! – воскликнул Петенька, делая знак товарищам садиться наконь, и сам лихо взлетел на вороного жеребчика. Однако ж лететь вперед опрометью он не стал, а медленно выехал за бруствер и дождался, пока тускло мерцающая железом лавина тяжелой кавалерии промчится мимо. Лишь потом он махнул рукой, приказывая казакам и корнетам следовать за собой. Он видел, как были рассеяны остатки прусской кавалерии, после чего русские и австрийцы помчались мимо Кунерсдорфа прямо на Малый Шпиц, где стояла прусская пехота. Удар кавалерии был страшен. Прусские гренадеры и фузилеры, измученные долгим маршем, утомленные боем, постоянно обстреливаемые русской артиллерией, почти не сопротивлялись. Еще минуту или две на высоте мелькали знамена с черными орлами, а потом они исчезли бесследно. Сначала один солдат бросился назад, потом второй, третий, и вот уже некогда стройные батальоны беспорядочной толпой хлынули в тыл. Началось самое страшное – рубка отступающей пехоты кавалерией победителей, именно в такие минуты разгромленная армия несет самые тяжелые потери. А то, что грозный Фридрих в этом сражении был разбит наголову, было понятно уже всем, и в первую очередь самому королю.
* * *
Король не верил своим глазам, хотя в глубине души он уже давно все прекрасно понял. Неправда, что Фридрих Великий не проигрывал сражений, всего пару лет назад австрийцы разбили его при Колине, да и при Цорндорфе исход битвы был более чем сомнительным. И каждый раз король – полководец он все-таки был изрядный – прекрасно чувствовал пульс битвы и вовремя решал, когда следует переложить все оставшееся бремя на плечи генералов. Но сейчас он пребывал в полной прострации и не понимал, что происходит. Его превосходная конница была начисто выкошена русскими пушками, его превосходная пехота смята русской кавалерией и бежит в панике.
Собственно, бежала не только пехота, бежала вся прусская армия. Бежали гренадеры и фузилеры, бежали егеря. Нещадно нахлестывая лошадей, сквозь толпу продирались окровавленные кирасиры и гусары. Тяжелые артиллерийские першероны разбрасывали в стороны всех и вся – артиллерийская прислуга, обрубив постромки и бросив пушки, также удирала сломя голову.
Фридрих пытался размахивать знаменитой тростью, кричал что-то – никто его не слушал и не слышал. Лучшие генералы лежали убитыми или ранеными, а то и хуже – бежали впереди собственных солдат. Несколько эскадронов кирасир, кажется, из полка принца Прусского, попытались остановить русских, но были в мгновение ока развеяны, словно горсть сухих листьев.
Основная масса русской кавалерии гналась за отступающими в направлении Лейсова, однако группа кавалеристов отделилась и случайно или нарочно направилась к тому месту, где стоял король с парой адъютантов и неизменным Брокдорфом. Впрочем, Брокдорф, когда понял, что происходит, вскочил на лошадь и дал ей шпоры. Фридрих дернулся было остановить своего обер-шпиона, но не стал. Даже его помутившийся разум мгновенно подсказал, что если самому королю вряд ли что грозит (да и что может грозить королям, кроме собственных солдат?), то Брокдорфу лучше не попадаться в лапы русским. Петля – самое малое, что его ждет, а в застенках Тайной канцелярии наверняка что-то и похуже.
И действительно, всадник, возглавлявший эту группу, махнул саблей, указывая на Брокдорфа, и что-то закричал. Фридрих невольно попятился, адъютанты подскочили к нему и потащили куда-то, но русские не обратили никакого внимания по помятого старикашку в перепачканном мундире. Лишь один из казаков от души вытянул Ганса нагайкой по спине, не стал даже шашку доставать, побрезговал. Эх, если бы тогда Петенька сообразил, какой случай он упустил! А так на пригорок вылетела кучка прусских гусаров во главе с ротмистром Притвицем, они едва не затоптали собственного короля. Но, к счастью, ротмистр в последний момент успел сообразить, с кем они столкнулись. Недолго думая, Притвиц приказал одному из гусар спешиться, бесчувственного короля схватили, словно мешок, кинули в седло и понеслись дальше. Еще одна группа казаков погналась было за ними, но Притвиц сумел застрелить офицера, командовавшего ими, и казаки отстали.
* * *
А Петенька, горяча коня, мчался за Брокдорфом, которого узнал по голштинскому мундиру. Изменник даже здесь не стал его снимать. Его сопровождала пара гусаров, на свою беду, они решили бежать вместе с генералом. Сосновые ветки хлестали по лицу, и Петеньке приходилось больше думать о том, как бы не вылететь из седла, чем о погоне. Казаки и корнеты летели следом, хотя в какой-то момент Петенька совершенно забыл о них.
Азарт погони полностью захватил его, кровь с силой ударила в голову, перед глазами поплыла какая-то красная пелена. Он выхватил саблю из ножен и закричал, точнее зарычал. Конь одного из прусских гусаров сбился с ноги, и Петенька оказался совсем вплотную к нему. Гусар оглянулся, и перед Петенькой мелькнули белые от испуга глаза. Петенька снова зарычал, привстал на стременах и нанес удар, да так ловко, что голова гусара отлетела в сторону.
Петенька был готов продолжать погоню, но урядник, похоже, был совсем иного мнения. Он сохранил полное спокойствие, а потому вырвал из седельной кобуры пистолет, тщательно прицелился и выстрелил. Пуля попала в бабку коню Брокдорфа, и он сразу захромал. Второй гусар даже не подумал оставаться с генералом, наоборот, он дал коню шпоры и в мгновение ока умчался вперед, за ним никто не гнался. Брокдорф испуганно оглянулся, втягивая голову в плечи, похоже, он опасался удара в спину, но никто пока не собирался убивать голштинца.
Брокдорф понял, что удрать ему не удастся, и спрыгнул с коня, тем более что конь уже начал сильно припадать на раненую ногу. Его лицо покрылось крупными каплями пота, жирные щеки тряслись. Петеньке не сразу удалось остановить разогнавшегося коня, но вскоре все они окружили Брокдорфа.
– Кажется, моим странствиям пришел конец, – неожиданно спокойно произнес голштинец.
– Да, презренный изменник! – горячо воскликнул один из корнетов, спрыгивая с коня. – Настал час расплаты за твои злодеяния.
– Какие? – поинтересовался голштинец.
Петенька, который уже отошел немного от жара погони, скучным голосом сообщил:
– Нам доподлинно известно, что вами были посланы на Урал со шпионским промыслом офицеры фон Заукен и Эрхард, каковые были иманы Тайной канцелярией и во всем сознались.
Брокдорф пожал плечами:
– Не я командую голштинскими полками, все вопросы к его высочеству великому князю Петру Федоровичу.
– И что же генерал голштинской службы делать изволил при штабе прусской армии во время войны? Сие есть прямая измена, каковая карается через расстреляние.
