Я молчу, когда Куинтон снова прижимается ко мне, высовывает язык и раздвигает им мои губы. Он стонет, дрожит, и я тоже дрожу. Ноги у меня раздвигаются, и он помещается между ними, поглаживая пальцем мой сосок. Когда наши тела сливаются в одно, я чувствую, как кончик его члена прижимается ко мне между ног. И я хочу, чтобы он вошел в меня, хочу почувствовать, что это такое, иначе опять упущу свой шанс. И в то же время мне кажется, что так нельзя, – мы в пруду где-то посреди леса, и я совершенно не представляю, чего хочу, кого хочу.
«Но должна же я знать, чего хочу, правда?»
Однако я не могу выговорить ни слова. Меня одолевают сожаления и бесконечные «что, если», и я не сопротивляюсь, когда Куинтон начинает входить в меня, но тут же вздрагиваю от боли, втягиваю воздух сквозь стиснутые зубы, и все мускулы у меня сжимаются в тугой комок. Куинтон замирает, едва просунув в меня самый кончик. Грудь у меня тяжело вздымается от боли и страха, в голове сплошной туман, цифры, эмоции, обрывки мыслей – все сливается в одно.
– Нова, – произносит он сдавленным голосом, почти с болью. – Это… Это… – Он открывает глаза, и в них такое раскаяние, какого я в жизни ни у кого не видела. Глубоко втягивает в себя воздух. – Ты никогда раньше этого не делала?
Я дрожу всем телом, зубы у меня стучат, я никак не могу совладать со своими нервами и с голосом, а потому просто киваю. Куинтон весь каменеет, и я чувствую, как бьется его пульс у меня между ног. Он дышит теперь так громко, что его дыхание заглушает звук падающей воды, а вот своего я совсем не слышу.
– Не могу, – шепчет Куинтон, и кажется, что он вот-вот заплачет.
Он отстраняется от меня, тянет руку вверх, нашаривает на камне свои трусы и плывет к берегу. Одевается и торопливо идет к лесу, бросив меня одну в воде, одну со своими мыслями. Одну. Одну. Одну. А я уже почти не помню, как здесь оказалась, и мне хочется только вернуться в прошлое, в то время, когда в моей жизни все было правильно и имело смысл.
Я начинаю считать удары сердца, но это не действует. Пытаюсь считать ветки на деревьях, облака, звезды, когда они появляются на небе. Ничего не помогает. Эмоции захлестывают меня, разрушают стену, которой я окружила себя в ту ночь. Я уже не могу их подавить. Они ударяются мне в грудь, как тяжелые шары, и я едва не ухожу под воду. Как-то все же выбираюсь на камни. Глядя в небо, берусь за запястье, прижимаю пальцы к тому месту, где шрам, где бьется неровный пульс, и чувствую, что снова проваливаюсь в ту же пропасть. Туда, где отсутствует какой-либо смысл, и прошлое снова настигает меня.
И наконец я ломаюсь окончательно.
Нова
– Точно не хочешь остаться? – спрашивает Лэндон, когда я надеваю рубашку и сажусь на кровати. – Можно же просто полежать в обнимку, например?
– В обнимку? – переспрашиваю я, оглядываясь на него через плечо и делая вид, что все в порядке, хотя на душе у меня хуже некуда. – Серьезно?
– А что? – Он с невинным видом пожимает плечами. – Может, я обниматься люблю?
Я закатываю глаза, встаю и надеваю сандалии.
– Ну да. – Я направляюсь к двери. – А если твои родители войдут и застанут нас в таком виде?
Вообще-то, я вовсе не поэтому не хочу заниматься с ним сексом. Я втайне боюсь, что будет слишком больно или что я покажусь ему непривлекательной, когда разденусь. Или окажется, что я никуда не гожусь в постели, и он больше не захочет ко мне прикасаться. Но я понимаю, что скоро отговорки закончатся и мне придется это сделать или он меня бросит. И что тогда? Что тогда от меня останется?
Лэндон встает, надевает рубашку:
– Они никогда ко мне не заходят, если я уже лег.
Я вздыхаю, тихонько открываю дверь и говорю вполголоса:
– Я, наверное, лучше пойду.
Лэндон кивает, подходит ко мне и целует в макушку.
– Я тебя все равно люблю, – шепчет он.
– Я тебя тоже люблю, – говорю я, чуть не плача, потому что не знаю, всерьез он это говорит или нет. Иногда кажется, что всерьез, а иногда – нет. – Прости меня.
Он чуть отстраняется, смотрит недоумевающе:
– За что?
– За то, что я не… – Я умолкаю и бросаю взгляд на кровать. – За то, что опять тебя разочаровала.
Лэндон качает головой, берет мое лицо в ладони и наклоняется, чтобы заглянуть мне в глаза:
– Нова, ты меня никогда не разочаровывала. Я тебя все равно буду любить, даже если у нас никогда не будет секса.
Я сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Сейчас-то я знаю, что он говорит всерьез, но все равно когда-нибудь ему надоест ждать.
– Я люблю тебя, – шепчу я и мягко прикасаюсь губами к его губам, вцепляюсь в его рубашку и боюсь отпустить, боюсь взглянуть в лицо своим страхам. Вечно чего-то боюсь.
Когда я отстраняюсь, Лэндон чуть улыбается мне и берет меня за руку, переплетая пальцы.
– Идем, – говорит он и тащит меня за собой из комнаты.
– Куда идем? – спрашиваю я, еле поспевая за ним по ступенькам.
– Сюрприз, – отвечает он, и мы легкими, почти беззвучными шагами, чтобы его родители не услышали, идем к входной двери, как будто нас вообще здесь нет.
Крадемся на цыпочках через кухню, приглушенно смеемся, когда Лэндон натыкается на кухонный стол. Наконец добираемся до двери и, оказавшись на крыльце, начинаем хохотать снова. Смех стихает, когда Лэндон ведет меня вниз с холма на заднем дворе. Спустившись почти до конца, он останавливается, разглядывает мокрую траву под ногами, а потом усыпанное звездами небо над головой. Садится на землю, не выпуская мою руку, и я сажусь рядом с ним.
– Что мы делаем? – спрашиваю я, когда он ложится на спину.
– Тут можно поспать вместе и не бояться, что нас застанут. – Он выпускает мою руку и кладет ладони под голову.
– Ты что, серьезно собираешься спать со мной на заднем дворе? – спрашиваю я и ложусь рядом с ним.
– Немножко поспим, – отвечает он. – Но потом мне придется вернуться в дом.
Нова
Я плачу, пока глаза не опухают и не превращаются в щелочки, потом кое-как одеваюсь и слезаю с камня. Темно, хоть глаза выколи, остается только идти на звуки музыки и крики, да еще огоньки рампы слабо пробиваются между деревьями. Я стараюсь не думать о том, что он бросил меня одну, но ни о чем другом думать не могу. Он меня бросил. Лэндон меня бросил. Куинтон меня бросил. Отец меня бросил.
Кажется, я никогда не выйду из леса, да и сама не знаю, хочу ли выходить. Может, просто лечь тут, в темноте, и лежать не двигаясь. Я спотыкаюсь о камень, падаю, и нет сил подняться. Лежу на земле, гляжу в ночное небо, считаю звезды в созвездии Кассиопеи и стараюсь успокоиться. Но ничего не помогает. Ничего. Воспоминания колются в голове, точно ржавые, гнутые, перекрученные гвозди.
Лицо у него белое, как снег, глаза открыты – он как будто смотрит, будто еще здесь, только свет в глазах погас. Я падаю на пол, хочу все забыть, забыть о том, что Лэндон висит под потолком, о том, что он написал на стене «Прощай», а я даже не знаю, кому он это написал. Хочу забыть эту минуту, но как ее забудешь? Это все неправда. Как такое может быть? Он не мог умереть. Это невозможно. Он не мог меня бросить. Он же любил меня.
Поняв, что это все неправда, я поднимаюсь, нога у меня в крови, сердце бешено колотится. Я уже не владею собой, мысли громоздятся друг на друга, как кирпичи – ряд за рядом, ряд за рядом, словно окружают мое сознание стеной, вот только стена эта кривая и вся в трещинах.
Я поднимаюсь с земли и бегу, бегу от воспоминаний, кусты и ветки царапают ладони, я стараюсь считать шаги, смотреть, куда бегу, но память все равно меня настигает.
Я забираюсь на его кровать и трясущимися руками тянусь к веревке – нужно просто снять его, и все будет хорошо. С ним все будет хорошо. Ведь я не могу представить себе жизнь без него. Без него я ничто. У меня никого нет. И ничего.
Я наклоняюсь, вытягиваю руки изо всех сил, и наконец мои пальцы хватаются за грубую веревку, я вцепляюсь ногтями в узел, пытаюсь его развязать. Пальцы дрожат, сердце бьется не в такт, мысли путаются, как будто внутри наступил хаос. А руки снова и снова касаются его кожи, и она такая холодная, ненастоящая, что в это невозможно поверить. Тот Лэндон, которого я знала, был теплым, он жил, дышал, у него бился пульс. Это не он. Не может быть.
Я уже совсем не владею собой и едва осознаю, что делаю. Что вижу. А эта дурацкая песня все играет и играет, и слова, и мелодия врезаются в память. Я не хочу этого. Не хочу это помнить. Мне это ни к чему. Это все неправда. Не может быть правдой.
Не может.
Узлы слишком тугие, я обдираю кожу на пальцах, выступает кровь, пачкает веревку, течет по рукам, даже на плечо капает. Но я не сдаюсь. Не может быть, чтобы он умер. Просто нужно ему помочь. Он не мог меня бросить. Он любит меня…
