Деньги в самом деле привезли. Терещенко отвел гонца к бухгалтеру кооператива, которой и сдали всю сумму до последнего рубля. Почему? Разговор с заместителем министра могли подслушать сотрудники БХСС. Терещенко говорил про целителя — ему и заплатили. С главного врача взятки гладки. В приватном разговоре гонец сообщил, что хитропопый сын гор, вздумавший нажиться на исцелении сына, лежит в больнице. С ним от души «поговорили» родители ждущих в очереди больных детей. А односельчане добавили…
Эта история стала широко известна в узких кругах — родителей детей молчать не заставишь. Более подобное не повторялось.
«Как же так? — спросите вы. — Патриот, с депутатской трибуны обличавший националистов, набивает карманы, наживаясь на больных! Как это может сочетаться?» Очень даже может. Посмотрите вокруг, примеров — море.
Единственное, что огорчало Терещенко, так это слабая пропускная способность экспериментального отделения. 5-10 больных детей в день — очень мало для огромной страны. Очередь в клинику росла и уже вытянулась до лета 1991 года. Вместе с ней увеличилось и число желающих получить исцеление в обход. Причем, на халяву. Семену Яковлевичу постоянно звонили: из министерств и ведомств, других клиник, просто отчаявшиеся родители. Но последних еще можно было уговорить. А вот товарищей из ЦК — белорусского и союзного… Эти не принимали возражений: приказали — обеспечь! Как — твое дело. Мало того, что такие больные шли мимо «кассы» главного врача, стал проявлять недовольство целитель.
— Что-то много «позвоночников» поплыло, — заявил на днях Мурашко. — Приезжают борзые, пальцы гнут. Дескать, мы из себя все такие, лечи нашего отпрыска без очереди. Мало того, платить отказываются. Один партийный секретарь так и заявил: в СССР лечение бесплатное, почему я должен делать взнос в кассу кооператива?
— Ну, а вы? — спросил главный врач, холодея от предчувствия.
— Послал его на хрен, — пожал плечами экстрасенс. — Посоветовал обратиться к государственным врачам, те бесплатно лечат. Вот что, Семен Яковлевич! Если подобное продолжится, я закрою практику в клинике. Переберусь в Москву, а то и вовсе за границу.
— Не спешите, Миша! — попросил Терещенко. — Я разберусь.
К последовавшему вскоре звонку он был готов. Выслушав недовольную отповедь секретаря белорусского ЦК, сказал холодно:
— Информирую вас, Николай Степанович, что целитель Мурашко прекращает принимать больных в моей клинике, как и в Белоруссии вообще. Подает заявление в ОВИР и уезжает за границу. Ему обещают радушный прием в США, выделяют не какое-то жалкое отделение, а целую клинику. Мурашко заявил, что ему надоели наглецы, приезжающие по звонкам из высоких кабинетов и требующие от него неизвестно чего. Деньги? А чего вы хотели? Мурашко не состоит в штате клиники и не имеет обязательств перед государством. У него кооператив, где он получает зарплату и ее же платит своим сотрудникам. Кооператив регулярно отчисляет налоги в бюджет. За счет этих денег финансируется здравоохранение, как вам известно. Так что обвинять его в корыстолюбии, как это сделал ваш протеже, политически и экономически безграмотно. Я уже не говорю о нанесенной целителю обиде. Представляете, что он скажет за границей разным «голосам»? Как они подадут это в передачах? Дескать, партийные чиновники обнаглели до того, что заставили самородка, человека с уникальным даром сбежать из родной страны. Да, да, кто прислал вашего протеже он знает, тот этим козырял. Фамилия ваша обязательно прозвучит в «голосах». А чего вы хотели? Как я могу запретить? Повторяю: нас с целителем связывают чисто договорные отношения. Так что не звоните больше, Николай Степанович. И не надо мне угрожать! Я депутат Верховного Совета БССР и кандидат в члены ЦК КПБ. Постоять за себя сумею. Всего доброго!
Терещенко бросил трубку на рычаги телефона. Этот разговор возымел неожиданные последствия. В тот день Семен Яковлевич, как обычно, приехал в клинику в восьми. Следовало поработать с бумагами. В девять тридцать у него летучка, затем навалятся текущие дела — некогда станет. А бумаг накопилось много… Он заканчивал с последними, когда в кабинет ворвалась секретарша.
— Семен Яковлевич! — выпалила с порога. — Мурашко арестовали!
— Где, кто? — закричал Терещенко, вскакивая.
— Милиция, здесь, — сообщила секретарша. — Пришли прямо в отделение и надели наручники.
— Увели?
— Нет еще, — замотала головой секретарша. — В холле стоят. Родители детей их не выпускают. Михаил Иванович объявил, что арестован за то, что не принял без очереди сына секретаря райкома партии. Люди возмущены. Крик стоит! Скоро бить начнут.
Не спрашивая более ни о чем, Терещенко вылетел из кабинета. Лифта ждать не стал, побежал по лестнице. Картина, открывшаяся его взору на последних ступенях, заставила похолодеть. В холле клубилась толпа. Посетители, родственники больных детей, персонал клиники (его можно было распознать по белым халатам) наседали на двух милиционеров, прижав тех к стене. Между людьми в форме стоял Мурашко, опустив скованные стальными браслетами руки. К изумлению Терещенко, он улыбался. А вот милиционерам было не до веселья. Они затравленно смотрели на окружавшую их толпу. Люди в ней кричали и трясли вздетыми к потолку кулаками.
— Совсем обнаглели коммуняки! — задавала тон женщина лет тридцати пяти в темном платье и вязанной мохеровой шапочке. — Мало того, что спецраспределители для себя устроили и жрут деликатесы, которые простые люди даже в глаза не видят. Мало того, что сделали лечкомиссию, где лечат себя и детей, и где есть все: лекарства, постельное белье и нужное оборудование. Тогда как простому человеку велят в больницу со своим идти. Так еще экстрасенса, который простых людей исцеляет, под себя решили подмять. А когда отказался, наручники надели. Да я три месяца в очереди ждала, чтобы дочку исцелить! Полстраны проехала. Мне теперь что, возвращаться ни с чем? — она всхлипнула и отерла кулаком слезы. — Что же это творится, товарищи? А? Я вас спрашиваю?
— Нечего тут спрашивать, бить надо! — отозвался стоявший рядом здоровенный мужик и стал засучивать рукава. Толпа одобрительно загудела и придвинулась к милиционерам. Терещенко понял, что еще минута и случится непоправимое.
— Остановитесь, товарищи! — закричал, подбегая. — Я главный врач клиники. Пропустите!
Толпа, недовольно заворчала, но расступилась. Терещенко прошел образованным коридором и встал напротив милиционера с погонами капитана на мундире, безошибочно определив в нем старшего.
— Я Семен Яковлевич Терещенко, главный врач клиники, депутат Верховного Совета, — объявил милиционеру. — Представьтесь, капитан!
— Старший оперуполномоченный ОБХСС Минского РОВД капитан Рогов, — отозвался тот. — А это мой коллега, лейтенант Семенов.
— Что вы делаете в моей клинике? — спросил Терещенко, выделив интонацией «моей».
— Задержали гражданина Мурашко, — буркнул капитан, нервно сглотнув.
— На каком основании?
— У нас есть вопросы к его кооперативу.
— Ну, так вызвали бы повесткой, — пожал плечами Терещенко. — Для чего пришли сюда, да еще с наручниками?
Толпа за его спиной возмущенно загудела. Капитан не ответил, только вновь сглотнул.
— У вас есть ордер на арест? — не отстал Терещенко.
— Нет, — нехотя ответил капитан. — Но имеем право задержать.
— В случае, если подозреваемый застигнут на месте преступления или есть основания полагать, что он его совершил, а также для установления личности гражданина, — сказал главный врач. — Я знаю законы, Рогов. Устанавливать личность Михаила Ивановича, полагаю, нет нужды. Что до вопросов со стороны ОБХСС к кооперативу «Биоэнергетика», то они возникают после изучения финансовых документов. Вы смотрели их?
— Нет, — ответил за капитана целитель. — Бухгалтер сказала бы. Пришли и без объяснений нацепили, — он поднял вверх скованные браслетами руки. — Все из-за этого говнюка, партийного секретаря, сына которого я отказался принимать вне очереди. Мне его папаша сразу заявил, что сильно пожалею. Вот и прислал опричников.
