деньги и теперь нет даже на покупку свечки. Я усмехнулся и полез в карман, благо, что после размена червонца мне дали целую кипу бумажек. Ухватив, сколько ухватилось, отдал поэту.
— Хватит?
— Благодарю вас.
Радостный Волошин побежал в храм, а я задумался — за кого он станет ставить свечи? А может, за собственное избавление и за то, что теперь не нужно придется будет тянуть эту ношу — молиться и за красных, и за белых?
Минуты через три Волошин вылетел из храма и, замахав руками, так стремительно пошел в сторону набережной, что я его едва догнал.
— Что случилось? — слегка запыхавшись, полюбопытствовал я.
— А, представляете себе, забыл, что нельзя зажигать свечу от лампадки…
— А из-за угла выскочила лампадница, и принялась наставлять — мол, нельзя? — догадался я.
— Если бы наставлять, — фыркнул поэт. — Она мне по локтю двинула. Не знаю чем, но больно.
Здесь я не выдержал и заржал. Со мной, только через сто лет, приключилась точно такая же история, правда, лампадница по локтю не била. А я-то считал, что воинствующие бабки, поучающие «нехристей», как правильно вести себя в храме — продукт нашего времени. Ну и ну.
Сама набережная мне не очень понравилась. То, что запущенная, замусоренная клочками газет и шелухой от семечек — это понятно, некому убираться. Не понравилось, что по основной части свободно катаются извозчики, а дорожка для пешеходов довольно узкая. Сувенирных киосков с магнитиками на холодильник и настенными тарелками тоже не видно, зато нет и уличных фотографов с замученными обезьянками, предлагавших сделать фото на память.
Несмотря на войну, здесь фланировали дамы и кавалеры. Совсем юные девушки, молодые женщины и матроны, одетые в потертые, штопаные платья. Зато кавалеры — в основном, офицеры, разгуливали в новенькой форме и с аксельбантами. Неужто в армии Врангеля такая потребность в адъютантах, или это местный вариант «швейных войск»? Пожалуй, на ялтинской набережной военных не меньше, чем на фронте, если не больше. Здесь же работали разные лавочки, трактирчики и павильоны, в которых можно перекусить на любой вкус, а также выпить и закусить. Главное, чтобы у клиента оказались деньги. А продавцы брали любую валюту — хоть местную, хоть советскую, хоть иностранную. Набродившись, мы с Волошиным выбрали себе местечко, заказав кое-что из татарской кухни. Янтыки оказались выше всяческих похвал, чай крепок и душист, а сладости — особенно парвард, хороши необыкновенно. Показалось, что такой вкуснятины не ел даже в собственном времени, или же просто соскучился в революционной России по вкусной еде.
По своей давней привычке, я жевал, прислушиваясь к тому, о чем говорят за соседними столиками. Увы, ничего интересного. Дамы рассуждали о модах, о косметике и о погоде. Еще говорили, что надоела неопределенность, уж лучше бы начиналась эвакуация или пришли большевики.
Поболтавшись по Ялте несколько дней, я отпустил Максимилиана Александровича домой, а мы с Книгочеевым перебрались в Севастополь, чтобы быть поближе к событиям.
Не часто бывает, чтобы хороший военный оказался умелым политиком. Пример тому — адмирал Колчак, не сумевший договориться ни с анархистами, ни с эсерами, и получивший в тылу крестьянские армии, изрядно поспособствовавшие успехам Красной армии в Сибири. Правда, более успешными оказались Франко и Пиночет, но это скорее исключение, нежели правило. Охотно верю, что Слащев-Крымский — гений тактики. Но как политик, он меня немного смущал.
Но генерал без армии сумел меня удивить. Яков Александрович, неплохо зная своих офицеров, да и солдат, сумел достаточно быстро отыскать сторонников заключения мира с большевиками. То, что что война проиграна, понимали все. Оставаться под большевиками не хотелось, равно как и эмигрировать, потому что в Европах и Америках никто не обрадуется появлению новых беженцев из России. Мало у кого скоплен хоть какой-нибудь капитал в фунтах, или во франках, не говоря уже о золотых рублях, а деньги Деникина и Врангеля, не стоили той бумаги, на которой отпечатаны. Даже крестьяне предпочитали, чтобы с ними рассчитывались в советских деньзнаках, считая бумажки с серпом и молотом надежнее, нежели с двуглавыми орлами. Инженеры, и ученые, еще надеялись как-то пристроиться, а остальные? Не только генерал Слащев мог предугадывать судьбу русских в чужих краях. Ну, никак офицерам не хотелось подаваться в грузчики или таксисты, интеллигенции — в кухонные рабочие, женщинам — в горничные или кухарки.
Смещение с должности Врангеля, арест наиболее одиозных фигур вроде Кутепова, Туркула и Татищева прошел без сучка и задоринки. Два батальона «марковцев» окружили ставку Главковерха, разоружили охрану, а потом задержали весь штабной генералитет. Врангелю и прочим позволили собрать вещи, а потом отконвоировали на пароход «Константин», стоявший на погрузке. Трюмы у судна забиты зерном, а сам он собирался в Марсель, каюты есть, чего бы заодно не отвезти во Францию генералов?
Слащев объявил полуостров Крымской республикой, себя диктатором, заявив, что берет единоличное управление на пять лет, а потом в республике пройдут демократические выборы президента и депутатов Законодательного собрания. В будущем власть будет поделена на исполнительную, законодательную и судебную, но это потом, через пять лет. Покамест, диктатор сформирует правительство, в котором представлены разные партии, от монархистов до меньшевиков, а также выходцы из национальных меньшинств.
Первой задачей правительства станет заключение мира с большевиками и международное признание Крымской республики, а дальше, года через три года — экономическое процветание.
После такого заявления охренели все. И те, кто считал себя «непримиримыми», готовыми биться с большевиками до последнего патрона, а потом лечь где-нибудь на Перекопе, или в Джанкое, и те, кто, полагал, что уход из России — дело временное, а скоро белое воинство вернется и разобьет красную гидру, и даже те, кто давным-давно упаковал чемоданы и через друзей-знакомых искал место и службу в далекой Франции.
Слащев подарил людям то, чего у них не было уже давно — надежду. Конечно же, проблем много. Например, что делать со стотысячной армией, которая станет не нужна? Что делать с уже начатой земельной реформой Кривошеина? Как поступить с приезжими, съехавшимися в Крым? А главный вопрос — чем кормить народ?
К счастью, в этой истории Врангель не успел вывести все зерно, захваченное во время удачного налета на Таврию. «Константин» оказался последним судном, отправленным во Францию. По приказу нового правителя, торговля хлебом за границу
