Совсем глухо поминалось о том, что к счетам прилагался архив Ленина и Свердлова — имелось в виду вовсе не их теоретическое наследие.
Вот эта цель, в том случае, если она была реальной, интересовала полковника намного больше — но, в любом случае, сначала стоило навести справки у куратора.
В случае успеха открывались, без преувеличения, сказочные перспективы — имея информационную поддержку со стороны куратора, можно было качать десятки миллионов с бирж. А с учетом того, что впереди была Великая Депрессия, на пике которой акции в США подешевели почти на порядок, можно было внедриться в ведущие промышленные компании Америки, скупив приличные пакеты акций за бесценок. Это открывало такие возможности для научно-технического и экономического шпионажа, о которых советская военная разведка в то время могла только мечтать.
Что же касалось сокрытия личной специальной службы, то с потенциальными возможностями для этого дела обстояли и вовсе хорошо. Вячеславу Владимировичу очень нравилось выражение Честертона: "Умный человек прячет лист в лесу". В настоящее время начальником IV Управления был Берзин. Выражаясь не вполне дипломатично, Ян Карлович был человеком заместителя председателя Реввоенсовета Уншлихта. Парочка была довольно интересная, в особенности, Иосиф Станиславович — никогда не лезли на первые роли, напротив, предпочитали держаться в тени, но неизменно держали в руках рычаги реальной власти. Подобное поведение было довольно нетипично для "товарищей профессиональных революционеров с дооктябрьским стажем" — обычно эту публику стащить с трибуны было непросто даже артиллерийским тягачом.
Еще интереснее было то, что Уншлихт начинал в польской социал-демократии — каковая тусовка весело сотрудничала с англичанами, немцами, австрийцами, французами — и была готова работать да хоть с разведкой Преисподней, лишь бы против проклятых москалей. Проще сказать, с кем польские социал-демократы в те времена не имели дел — это были американцы, тогда не занимавшиеся окраинами трех европейских Империй.
Потом пан Иосиф плавно "перетек" в социал-демократическую партию Королевства Польского и Литвы — по факту, это был филиал польских социал-демократов, специализировавшийся на подрывной работе в западных губерниях Российской Империи. Не то чтобы полковник Ленков симпатизировал Отдельному корпусу жандармов и Охранному отделению — но, то, что им не давали развесить этих господ на фонарях, или, самое малое, загнать на бессрочную каторгу в Акатуй, вызывало у него сочувствие к политической полиции России. Судя по всему, именно там Уншлихт и познакомился с Берзиным.
"Следующим номером программы" стал переход Уншлихта в РСДРП. Вообще-то, это наводило на некоторые размышления — немало польских социал-демократов почему осело в российской социал-демократии, из наиболее видных фигур можно вспомнить тех же Дзержинского, Менжинского, Радека, так что Уншлихт был далеко не единственным. Медом им в России было намазано?
Кстати, Вячеславу Владимировичу вспомнился тот интересный факт, что ЧК, вопреки утверждениям "ура-патриотов" создавали вовсе не евреи — эта сомнительная "честь" принадлежала выходцам из Польши и Прибалтики. Случайное стечение обстоятельств? Может быть, и так..
Но, в любом случае, сейчас военную разведку контролировали эти двое — и, называя вещи своими именами, Разведывательное Управление работало не столько на РККА, сколько на Коминтерн. Что не менее интересно — Сталин не контролировал советские спецслужбы. Нет, конечно, свои люди у него там были — но его опорой не были ни ОГПУ, ни IV Управление.
Поскольку полковник Ленков был реалистом, то, даже мысли заполучить в свое распоряжение военную разведку у него не было — не для того Ворошилов в свое время отобрал ее у объекта, чтобы вернуть по первому требованию. Попытка же с ходу лишить Уншлихта контроля над РУ стала бы формой самоубийства — слишком большие возможности были у этой весьма темной личности, одного из создателей ВЧК и фактического куратора РУ.
Но, как гласит азиатская поговорка "Большого барана лучше есть маленькими кусочками". Применительно к текущей ситуации, Ворошилов был готов на массу уступок Тухачевскому, лишь бы тот не лез в оперативное управление войсками, ограничиваясь тем, что далекая от военного дела "ленинская гвардия" считала бюрократическими играми и не дающими реальных рычагов власти умствованиями. В реальной истории нарком отдал Михаилу Николаевичу даже перевооружение армии — в этом варианте Вячеслав Владимирович собирался вытребовать к этому "довески", значения которых не понимал не только бывший слесарь из Луганска, но и большинство офицеров и генералов царского Генерального Штаба.
Этими "довесками" были научно-техническая разведка и аналитическая служба — эти структуры в то время только зарождались, тогда мало кто понимал, какое у них будущее.
"Тихой сапой" можно было заполучить и сбор разведывательной информации техническими средствами. В 20-е годы даже воздушная разведка только-только выбиралась из пеленок, потихоньку становилась на ноги служба радиоперехвата — а такие вещи, как микрофоны и магнитофоны, пристроенные в нужные места, проходили почти что по части научной фантастики. А дать такие вещи, при умелом использовании, даже при том уровне развития техники, могли немало.
Ну а там потихонечку и полегонечку — сначала небольшие отделы и опытные производства, потом отделы побольше, с НИИ, обеспечивающим их спецтехникой, а, там, глядишь, и до Управлений дорастут.
Разумеется, самые гениальные мысли Ленкова не стоили ровным счетом ничего без воплощения их в жизнь. А это было невозможно без подготовленных кадров. Кадры были — многим своим успехам, достигнутым в 20-е — 40-е годы, советская военная разведка была обязана разведчикам Российской Империи. Вот только с какими чувствами они работали над выполнением задач, поставленных Уншлихтом и Берзиным, можно было догадываться, если вспомнить многочисленные истории о беседах товарищей комиссаров с вернувшимися господами офицерами. Впрочем, суть этих историй вполне можно свести к двум фразам. Комиссар долго распинается о Коминтерне и неизбежности мировой революции. Разведчик, дождавшись окончания речи, говорит: "Простите великодушно, господин комиссар, но меня Ваш Коминтерн не интересует — я служу России".
Понятно, что к Тухачевскому профессионалы теплых чувств не питали. Столь же очевидно, что бросаться в непонятно что — а научно-технической разведкой в Российской Империи не занимались, так что дело для старых профессионалов было насквозь незнакомое — поначалу найдется совсем немного желающих.
