Сейчас предстояло заняться именно этим — и друзья приступили к работе, прикончив аппетитное, с пылу, с жару жаркое. Конечно, по паре чарок они успели принять — но для них это было, что слону дробина, особенно для Семена Михайловича.
— Семен, что надумал насчет поручения Кобы? — спросил Климент Ефремович.
— А хрен ли тут думать — пожал могучими плечами Буденный — вот гляди сам: Гришу Кулика, с его четырьмя классами, на это дело ставить нельзя, он такого наворотит, что потом не расхлебаем. Верно?
— Верно — согласился Ворошилов — Гриша наш, верный человек, но ему еще учиться и учиться, прежде чем можно будет ему всю артиллерию доверить. Его на это дело тоже надо будет отрядить, чтобы присматривал и учился — но главным его ставить нельзя, никак не потянет.
— Грендаля на это ставить нельзя по другой причине — продолжил хозяин — сделать-то он все сделает, в лучшем виде; вот только, если мы его на такое поставим, нас народ не одобрит. Сильно не одобрит.
Ворошилов тяжко вздохнул, соглашаясь — в квалификации инспектора артиллерии РККА, Владимира Давыдовича Грендаля, ни малейших сомнений у него не было, спец из лучших спецов. Равно не было и сомнений в том, что служит Владимир Давыдович, в свое время добровольно пришедший на службу в Красную Армию, не за страх, а за совесть. Вот только назначить потомственного золотопогонника и такого же дворянина, царского полковника артиллерии, да вдобавок даже не русского, а шведа, ответственным за перевооружение артиллерии РККА — такого красные командиры, люто ненавидевшие царских офицеров, точно не одобрят. Они и так косились на золотопогонников — и Грендаль не был исключением — как цепной кобель на кота с чужого двора. Только чтоб подвернулся случай — разорвут в клочья.
И потворства золотопогоннику товарищи краскомы не простят даже им — это Ворошилов понимал и без Семена.
— Жорку Бондаря ставить — это курам на смех — констатировал Буденный — с командира артдивизиона стрелковой дивизии в начальники ГАУ, и смех, и грех, по-другому и не скажешь.
— Согласен — коротко сказал Ворошилов, думая про себя, что Бондарь стал его ошибкой. Да, происхождение из крестьян — но и высшее образование, и царский поручик, так что вроде бы должен дело знать. Нет, не справился.
— Вот и остаются у нас Тухачевский с Уборевичем — закончил перечисление возможных кандидатур Семен Михайлович. — Иероним нынче учится у германцев, так что остается только Михаил. Образование у него хорошее, от техники его за уши не оттащишь, так что должен управиться.
— Все верно ты говоришь, Семен — выразил свое согласие Климент Ефремович — должен он управиться. А на всякий случай отрядим на это дело Грендаля, чтобы присмотрел по технической части, да Гришу. Ну, про Кулика я уже говорил.
Про себя же нарком подумал, что Бог, наверно, все же есть — может, и не врут попы. Сейчас ему позарез надо было, чтобы Тухачевский не лез в управление войсками — а он, холера, мать его, мог, как ни отбирай у него полномочия, все же начальник Главного Штаба — и глядите, люди добрые, он в книжки зарылся. Вряд ли этой страсти к писанине хватит надолго, Мишу мотает из стороны в сторону, как пьяного после двух старорежимных бутылок беленькой (емкость стандартной бутылки водки царских времен составляла 1/20 ведра, 0,6 литра — В.Т.) без закуси. И, вот, как по заказу, подвернулось это дело с артиллерией, даже страшновато становится от такого фарта. А сильно напортачить он не должен — технику Михаил наш Николаевич и вправду любит, да и Грендаль всегда может дать дельный совет.
— Значит, говорим Кобе, что Тухачевский для этого лучше всех подходит? — уточнил Буденный.
— Говорим — и растолковываем все, что тут надумали по другим товарищам, чтоб у него сомнений не было, что мы все хорошо обдумали — подвел итог нарком. — Да, заодно, можно будет поручить ему для начала написать программу всего этого дела.
— А на всякий случай, прежде чем его окончательно утверждать, покажем эту программу старым спецам, тому же Грендалю — сказал Семен Михайлович, очень уважительно относившийся к знатокам своего дела.
— Это ты хорошо придумал — так и сделаем — согласился Ворошилов, резонно считавший, что имея в своем распоряжении Главный Штаб, написать плохую программу трудно; а лишняя подстраховка точно не повредит.
— Ну, с делом мы разобрались — теперь по водочке? — спросил командарм.
— С нашим удовольствием — ответил нарком.
Расчет будущей артиллерии
Двумя днями позже новый Тухачевский, закончив две статьи по вопросу "позиционного тупика", и, отдав гранки этих статей Какурину, решил дать себе небольшой перерыв от военно-теоретических трудов. Сделать это он решил, руководствуясь одним из любимых высказываний покойного тестя, гласящим, что "Лучший отдых — смена работы".
Благо в таком отдыхе недостатка у него точно не ожидалось, скорее, наоборот, на ближайшие годы "отдыхом" он был обеспечен на двести сорок часов в сутки, если не на четыреста восемьдесят. Вообще, объект искренне удивлял полковника Ленкова — ведь не глупый был человек, и, при этом, он плюнул на все, включая немаленькие полномочия НГШ, даже после урезания их Ворошиловым. Вместо того, чтобы укреплять и расширять свои возможности, что он вполне мог делать и в оригинале, Тухачевский предпочитал светски развлекаться. Весьма странно — и ведь никак нельзя сказать, что "В детстве он слаще морковки ничего не ел", поэтому и начал "добирать недоданное", дорвавшись до власти. И иллюзий относительно нравов окружающего террариума у него быть никак не могло, поскольку он сам был его частью — да что говорить, если будучи командующим в Минске, Тухачевский поступил как и все крупные военачальники Красной Армии того времени, сформировав свою "преторианскую гвардию" (было в РеИ — оперативно-боевое подразделение было сформировано из бойцов и командиров 27-й и 33-й стрелковых дивизий — В.Т.). Очень странно себя вел Михаил свет Николаевич — и рациональных объяснений этому как-то не находилось, если не считать за таковое "звездную болезнь" в особо тяжелой форме, излечимой лишь свинцовыми пилюлями.
— Ладно, хватит отвлеченных размышлений — работы невпроворот — одернул себя Вячеслав Владимирович.
Реалии были, мягко говоря, не располагающими к оптимистичному взгляду на возможное будущее. Советский Союз не имел очень многого из того, что жизненно необходимо для развитой страны — станкостроения и производства алмазного инструмента; серьезного производства двигателей внутреннего сгорания, что карбюраторных, что дизельных; развитого производства специальных сталей и вообще не имел производства алюминия; в зачаточном состоянии находились автомобильная промышленность, авиастроение и производство гусеничной техники, не было радиопромышленности. Все это предстояло разгребать, ставить на ноги, выводить на должный уровень.
