– Мне жаль, Ваше Императорское Величество.
Угу, если бы он знал, как жалко мне. В стране катастрофически не хватает светлых голов. Да что там, просто грамотных людей, а образованнейший и умнейший человек сидит в камере без малейшего шанса когда-нибудь попасть на волю. Кадровый голод, черт бы его побрал! Через сколько лет дадут отдачу фабрично-заводские училища? Не поверите, но все умеющие читать и писать арестанты из улова по «Синей тревоге» работают на производстве. Мало того, у Кулибина две лучшие чертежницы – бывшие проститутки-алкоголички. Как руки перестали трястись… цены нет! И куда катится мир?
– Чего же тебе жаль? Того, что я избежал покушения?
Да, и такой повод к жалости заметен на изрезанном глубокими морщинами лице. Но вслух произносится другое:
– Не увижу Россию сильной и богатой.
– Полагаешь, что под английским башмаком она стала бы такой?
– В союзе с Англией – несомненно.
Упорствование в заблуждениях есть признак не сломленного тюрьмой характера. Младший-то послабее оказался.
– Чем можешь доказать свои утверждения?
Воронцов усмехнулся и позвенел тонкой цепочкой, идущей от ноги к железному кольцу в стене:
– Ничем.
– Но хочешь?
– Мои хотения кого-то интересуют?
– А если так?
– И вы мне предоставите возможность, Ваше Императорское Величество?
– От обратного.
– Простите…
– Ни о каких союзах с Англией и речи быть не может! Но укрепить Россию без оного ты поможешь! А вот ежели не получится, то это и станет доказательством твоей правоты. Лет через пятнадцать-двадцать.
Задумался и просчитывает варианты. Пусть думает и считает, мне-то что. Я при любом раскладе останусь в выигрыше – откажется, значит правильно в каталажке сидит, согласится – еще один умный человек поработает на благо страны. Предательства не боюсь, оно характером бывшего канцлера не предусмотрено. Даст слово и будет держать его даже в ущерб себе – эти убеждения вбиты в детстве посильнее любой англомании.
– Согласен.
Вот и ладушки! Это согласие нравится больше возможности сгноить в камере. Оно тоже неплохо, но всегда успеется.
Кому-то, может быть, покажутся странными столь резкие перемены моего настроения и мыслей – от злорадства и желания оставить навечно в каменном мешке к намерению приставить к государственному делу. Тут просто объясняется. Вам когда-нибудь приходилось стучаться в дверь к соседу с целью разбить тому рожу? И сколько раз все это заканчивалось совместными посиделками за бутылкой водки? Вспомните, прежде чем упрекать в непостоянстве.
– Александр Христофорович.
– Да, государь?
– Бывшего заключенного номер двенадцать дробь пятьдесят два перевести в более приличное помещение, переодеть, свободу передвижений ограничить, фамилию сменить.
– А имя?
– Имя, пожалуй, тоже.
– Будет исполнено, государь! – кивнул Бенкендорф. И уже бывшему арестанту: – Как желаете именоваться, сударь?
Тот ответил не задумываясь:
– Иваном Ивановичем Петропавловским.
– Петропавловским-Камчатским? – это мне вздумалось пошутить.
– Э-э-э…
Кажется, шутку не смогли оценить по достоинству.
* * *
Осмотр крепости затянулся до поздней ночи. Во-первых, нужно закончить начатую инспекцию, а во-вторых, мной двигало обычное любопытство – почти за два года пребывания в должности императора только сегодня удосужился сюда добраться. Раньше все как-то не получалось. Ну а сейчас посмотрел, да… Лично побеседовал с каждым из содержащихся в камерах заключенных и удивился человеческой тупости. Основной жалобой и вопросом звучало сетование, что-де англичане со шведами отделались легче, чем свои же русские. Те войной шли, а эти, мол, всего лишь за малую мзду услуги оказывали.
Вот бараны! Как объяснить, что англичане враги природные и кроме как вредить России ни к чему более не предназначенные? И Родиной не торговали, в отличие от… Предательство – худший из грехов. Два десятка патронов к кулибинской винтовке, проданные армейским капитаном голландскому купцу, тоже кусочек Родины. Обменял бы на водку – мог отделаться разжалованием и парой-тройкой лет исправительных работ. Кто заставлял? А купца при проходе проливов опознали датчане как негоцианта из Ливерпуля Эдварда Грешема и передали на дежуривший рядышком русский корабль – цепочка раскрутилась.
Такие вот истории. Бес, говорят, попутал! Ага, бесу больше делать нечего, как метаться по стране от одного идиота к другому и сбивать с пути истинного. Он по мелочи не работает… наверное. Впрочем, с потусторонней силой пусть разбирается Священный Синод, а я уж как-нибудь земными делами займусь.
Шестнадцать человек после недолгого допроса приказал отпустить. Да, при желании воровство со строительства телеграфной линии легко квалифицируется как вредительство по наущению агентов иностранных государств, но пока Бенкендорф не докажет, что тот лес украден для ремонта британского флота, он этих мужиков не получит. А вот хороших пи… хм… хорошее внушение за излишнее рвение отгребет по полной. Липовые дела шьет, сучонок?
К полуночи министр Государственной Безопасности из генерал-майоров превратился в полковника, а к трем уже в майорах ходил.
– Осознал, юноша? – спросил я у бледного Александра Христофоровича.
– Так точно, Ваше Императорское Величество. – Его губы дрожали, и ответ прозвучал невнятно.
– Не расслышал!
– Осознал, государь.
И что теперь делать? Моя, кстати, ошибка – сам возвысил неокрепшего душой и мозгами юнца, вручив сначала дивизию, а потом немалую власть, сравнимую разве что… Хрен, с императорской сравнивать не буду – у министра и дым пожиже, и труба пониже. Задал задачку, гаденыш!
Одно утешает – по докладам Гавриила Романовича Державина (тайным докладам, разумеется), к рукам Бенкендорфа не прилипло ни одной копейки. Безупречно честен Александр Христофорович, что признавали даже позднейшие биографы, по преимуществу – недоброжелатели. А также отличается исполнительностью, умеренным карьеризмом, лет через десять – ясным умом и высочайшим знанием своего дела. Где найти еще такого, да еще прямо сейчас? Они есть, но не подвернулся случай оставить заметный след в истории, и я о них не слышал.
Да… и выходит, что я сам и виноват. Но исправление ошибки загубит человеческую жизнь – не станет он дальше жить, ей-богу!
– Дурак ты, господин генерал-майор.
– Просто майор, государь.
– Знаю, что говорю! И оставь погоны в покое! Погорячились и будя, пошли твоих разведчиков смотреть.
– Но как же…
– Кверху каком, а дальше раком! Если ты сказал, что осознал, значит, так оно и есть. А уж каким образом будешь данное слово исполнять… Чай не дрова рубишь – судьбы по живому режешь. Пошли.
