– Приятно видеть молодого человека, столь сведущего в навигацкой науке и взыскующего еще больших знаний. Да, это настоящее достижение покойного государя Петра. Тут надо воздать ему должное. Он не напрасно многих юношей за границу посылал.
– Совершенно согласен с вашим сиятельством, – отвечал Дружинин. – Наглядное свидетельство справедливости слов ваших – это мои товарищи, такие же дворяне, посланные за границу для обучения. Вот Углов Кирилл тоже многому научился в Англии, но только не в мореходном деле, а в сыскной науке. Оные познания ему весьма пригождаются.
– Но они не всегда могут выручить, – подхватил Углов мысль товарища словно эстафетную палочку. – Вот я, казалось бы, много чему научился у английских своих наставников, а распутать дело, которое мне поручила сама государыня, пока не могу.
– Сама Екатерина поручила? – заинтересовался Голицын. – И что за дело?
Углову только того и надо было. Он не стал дожидаться повторного приглашения и начал излагать историю расследования предполагаемого убийства императора Петра. Рассказ его занял порядочное время. Красивые стенные часы с фигурами солдат, движущимися на циферблате, показывали, что прошел целый час.
Князь не особо поразился сообщению Углова об отравлении императора Петра. Сперва он слушал Кирилла со снисходительным видом, потом явно увлекся. Надворный советник завершил свое повествование историей о том, как был проведен последний допрос графа Сен-Жермена.
– Значит, он вам сказал, что Бассевич знает людей, готовивших убийство императора Петра? – уточнил Голицын.
– Да, он якобы прочел это в душе голштинского советника, – подтвердил Углов.
– Эти люди принадлежат к числу придворных?
– Двое из таковых придворных, а один, очевидно, из раскольников будет.
– Очень интересно! – заключил князь, откинулся на спинку кресла, надолго задумался, затем произнес: – Что ж, это похоже на правду. Я знаю, по крайней мере, трех светских особ, которые могли желать смерти императора. Один – это князь Василий Долгоруков. Другой – достаточно близкий мне человек. Его имя я не стану называть, к тому же уверен, что он не стал бы готовить такое злодеяние. А третий – это всесильный временщик, светлейший князь Меншиков.
«Вот уж попал пальцем в небо! – подумал Углов. – А может, он нарочно нас от себя и своих друзей отводит?»
Вслух же Кирилл сказал:
– Тут я, ваше сиятельство, скажу, что светлейший князь Александр Данилович оказал самую большую поддержку моему расследованию. Во дворец меня ввел, государыне представил. Без его содействия я бы и шагу не мог сделать.
О своем знакомстве с главой Преображенского приказа графом Толстым Углов решил князю не сообщать.
– Поддержку, говоришь, тебе оказал? – с усмешкой проговорил Голицын в ответ на его слова. – Это он может. И участие выкажет, и поддержит. Но все в глаза. За спиной же яму тебе будет копать, потом столкнет тебя в нее, да еще и смеяться над тобой будет. Ты, надворный советник, я вижу, в людях недостаточно понимаешь и придворной жизни совсем не знаешь. Так я тебя просвещу. Это и будет мой тебе совет. Князь Александр Данилович – тот самый человек, который был больше всех заинтересован в смерти царя Петра. Почему, спросишь. Да потому, что царь воровство его, Алексашки, насквозь видел. В последние годы терпению государеву конец пришел. Вот он Алексашку и лишил всех должностей: и губернатора Петербурга, и президента Военной коллегии. Я своими ушами слышал слова императора о том, что он собирался светлейшего князя под суд отдать, а после того сослать в каторжные работы. Кроме меня, при этом был еще генерал-прокурор Ягужинский. Он мою правоту подтвердить может. Так что насчет раскольников не знаю, а среди приближенных Петра точно был человек, который мог его убить.
Углов не мог поверить своим ушам. Он посмотрел на Ваню, мол, правду ли говорит хозяин дома, не водит ли нас за нос?
Полушкин понял его взгляд и едва заметно утвердительно кивнул. Дескать, все правда.
Между тем Дружинин видел, что хозяин считает их визит оконченным, поднялся и произнес:
– Спасибо вам, ваше сиятельство, за советы, за подсказки. Мы хотели бы отблагодарить вас за любезность, но можем по скудости своей предложить только одно: пусть наш друг Иван напишет ваш портрет. Поверьте: он работает хорошо, может, лучше всех тех иноземных мастеров, которые сейчас подвизаются в России.
Князь пожал плечами. Он явно пребывал в нерешительности.
Ваня понимал это и сказал:
– Давайте, ваше сиятельство, я прямо сейчас сделаю карандашный эскиз. Ежели он вам понравится, то скажите, и я завтра приду портрет ваш писать. А не глянется – что ж, значит, так тому и быть.
Князь Дмитрий Михайлович согласился. Ваня достал из папки, принесенной с собой, лист ватмана, карандаш, примостился на краю стола и начал делать набросок.
В самый разгар работы дверь кабинета открылась и вошла девушка лет семнадцати, в белом платье.
– Ах, отец, у вас гости. Я не знала, – смущенно произнесла она, собираясь выйти.
– Не уходи, мы уже закончили наш разговор, – сказал князь и представил девушку гостям: – Дочь моя младшая, Анна.
Он мог и не делать этого. Сходство между отцом и дочерью бросалось в глаза.
– А это дворяне, пришедшие просить моего совета, – продолжал князь. – Угловы, Кирилл да Иван, с ними господин Дружинин.
– А что этот юноша делает? – воскликнула девушка, разглядев, чем занят Ваня. – Неужто ваш портрет рисует?
– Ну, это не совсем портрет… – сказал князь, забыв, как называется то, что делал Ваня.
– Я, княжна, пока набрасываю только карандашный эскиз будущего портрета, – пришел ему на помощь Иван. – Если его сиятельство будут довольны, тогда и до настоящего портрета дело дойдет.
Анна Голицына подошла ближе, взглянула на работу Вани и воскликнула:
– Ах, папенька, как же вы можете быть недовольны? Это прелесть что такое! Как похоже!
– А что, уже готово? – спросил князь, заинтригованный оценкой дочери. – Смотреть можно?
– Сейчас, ваше сиятельство, сию минуту, – ответил Ваня, нанес еще несколько штрихов и передал готовый эскиз князю.
Голицыны, отец и дочь, склонились над листом.
– Это просто замечательно! – воскликнула Анна. – Какое сходство!
– А что, и правда недурно, – оценил князь работу Ивана. – Что ж, я согласен. Пиши мой портрет, ежели хочешь. Я благодеяний не принимаю и хорошо заплачу за труды! Когда думаешь приступить?
– Да завтра могу, – отвечал Ваня. – Только желательно в светлое время.
– Приходи около полудня. Я два часа смогу тебе посвятить, – сказал князь.
