– Мы как раз ее светлейшую волю и исполняем! – заявил Углов. – Новый допрос приказано учинить не по тратам да хищениям, до чего ты большой охотник, а по твоему злодейству против государя Петра Алексеевича, которого ты и твои товарищи уморили!
При этих словах капитана лицо Шафирова сперва смертельно побледнело, а вслед за тем густо покраснело. Он захрипел, пошатнулся, схватился за горло.
Углов даже испугался, что переборщил, добиваясь нужного эффекта. Шафирова, подозреваемого в этаких вот смертных грехах, сейчас хватит инсульт.
Однако барон кое-как справился с внезапным потрясением и, запинаясь, произнес:
– Как?.. Что значит уморили? Государь сам умер!
– Нет, не сам! – твердо заявил Углов. – Впрочем, погоди далее говорить. Тут дело государственное, сугубо тайное. Нижним чинам сие слушать не положено. – Капитан повернулся к солдатам и распорядился: – Вниз ступайте! В прихожей караул нести будете! В дом никого не пускать, наружу никому не выходить!
Служивые, толкая друг дружку, покинули кабинет. За ними вышел и Дружинин.
Солдат этих Игорь нашел вчера, походив по петербургским кабакам. Двое были и правда солдаты, только отставные, оставившие службу по ранению. Еще пара – мелкие чиновники, жившие на грошовое жалованье, плюс к тому имевшие пристрастие к зеленому змию. Дружинин пообещал им щедрое вознаграждение и уговорил их принять участие, как он уверял, в дружеском розыгрыше.
Однако знать подробности этого дела ряженым не стоило, да и нужды в них больше не было. Дружинин должен был сейчас провести с ними расчет, принять от них мундиры, купленные на толкучке, и вернуться, чтобы принять участие в допросе.
А тот фактически уже начался. Везти хозяина куда-то нужды не имелось, да и некуда было друзьям его отправить.
– Итак, объявляю тебе, Петр Шафиров: ты обвиняешься в том, что, боясь новых преследований со стороны государя нашего Петра Алексеевича, задумал его отравить. Сие намерение ты осуществил с помощью подручных, каковых нам надо установить, – провозгласил Углов, когда за солдатами закрылась дверь.
– Но позвольте! – воскликнул Шафиров. – Как я мог исполнить такое злодейство, ежели в то время находился вдали от столицы, в Нижнем Новгороде, в ссылке? Существовал, яко нищий, вместе с семьей на тридцать три копейки в день! А семья у меня немалая – кроме жены, еще пятеро дочерей и сын. Да слуги. Как мы только выжили, ума не приложу! Какие еще заговоры?
– А такие, что ты на императора, который тебя чинов и званий лишил, затаил злобу, – объяснил Углов. – И задумал ему отомстить. Для чего приобрел отраву и нанял особу, которая должна была это зелье государю вручить. А то, что ты в Нижнем безвылазно пребывал, не сильно тебе мешало. Для сношений со своими сторонниками в Петербурге ты использовал своего брата Михаила и сына Исайю, коего только сейчас упомянул. На то у нас показания имеются от людей, кои были свидетелями твоих воровских деяний. Что на это скажешь?
– Что я скажу? Напраслина все это! – выкрикнул Шафиров, и кровь вновь прилила к его лицу. – Давай, милостивый государь – жаль, не знаю твоего имени, поелику ты не представился, – с самого начала начнем. Мог ли я желать моему государю Петру Алексеевичу какого мщения или иной пагубы? Никогда! Да, я был низвергнут с высот власти. Но кем? Разве государь был тому причиной? Нет, это все Алексашка Меншиков да обер-прокурор Скорняков-Писарев устроили за то, что я их воровство открыл. Они суд Сената надо мной учредили, и тот меня к смерти приговорил. Но я даже на сенаторов зла не держу, поелику был виноват, не отрицаю. Брал деньги из казны, от купцов и от помещиков. Было за что меня смертью казнить! Но ведь государь сего не сделал! Это ведь он, Петр Алексеевич, повелел заменить казнь ссылкой в Сибирь. А потом, когда меня уже в хладные края везли, еще смягчил наказание, повелел оставить в Нижнем. За что же я стал бы ему мстить?
– Ну, иногда и за меньшее наказание мстят, – заметил Углов. – Это уж какой у человека характер. А у тебя, барон, нрав невоздержанный, буйный. Про то всем известно.
– Да, тут ты верно сказал, – согласился Шафиров. – Характер у меня дурной. Но своего государя я никогда не предавал, всегда был ему верен! И это тоже всем известно. Ведь я Петра Алексеевича во всех его походах сопровождал, хотя комплекция моя не способствует такой жизни. В злосчастном Прутском походе был, когда турки нас окружили и все мы лютой смерти ждали. Я тогда вызвался заложником у басурман остаться, только чтобы государь и государыня с армией могли назад в Россию вернуться. Нет, я никогда не поднимал руку на своего императора!
На этот раз Углов не стал ничего говорить, уличать хозяина в чем-то еще. Вместо этого он повернулся к Ване и встретился с ним глазами. Кириллу важно было понять, насколько правдивы показания Шафирова, данные на этом, самом первом этапе допроса.
Ваня понял невысказанный вопрос товарища, чуть придвинулся к нему и прошептал:
– О том, что Петр был убит, а не умер, он знал, но сам участия в покушении не принимал.
Это в корне меняло весь дальнейший план действий. Выходило, что барон тоже непричастен к убийству императора. Однако это не означало, что допрос уже пора прекращать. У Шафирова можно было еще кое-что узнать.
Между тем сам хозяин дома еще не знал, что оправдан в глазах грозных гостей.
Он продолжал сыпать доводами, доказывать свою невиновность:
– А что про брата и сына моих, коих ты здесь, сударь, упомянул, так это тем более напраслина! Брат мой находится в преклонных летах, да и болен настолько, что даже ко мне в Нижний, чтобы повидаться, приехать не мог. А сын, напротив, еще юн. К тому же он только в прошлом месяце вернулся из Франции, где учился придворному этикету и языкам, ныне же назначен герольдмейстером. Находясь за границей, Исайя никак не мог участвовать в каких-то моих сношениях с Петербургом. Я знаю, кто на меня эту опалу воздвиг и стал всему причиной! Еще когда ты, сударь, упомянул, что тут Алексашка Меншиков замешан, я сразу все понял. Это он такое дело взбаламутил! В гонениях моих в прошлый раз был повинен, теперь решил совсем меня извести. Вот кто малейшую обиду никогда не забывает!
– Ладно, уймись, барон. Нечего на светлейшего князя напраслину наговаривать, – произнес Углов, вынужденный играть роль посланника Меншикова и Толстого. – Лучше скажи вот что. Ты ведь знал, что императора Петра злодеи убили, он вовсе не от болезни умер, как то доктора заключили. Ведал, говори!
– Да, знал, – нехотя признался Шафиров. – Про то при дворе болтали, я слышал. Да и сама государыня Екатерина, когда меня после ссылки приняла, на то намекала.