Голос Исера Рабиновича звенит. Прокурор гордо стоит на сцене клуба имени Розы Люксембург, его сверкающие глаза прозревают счастливое будущее. На этом величественном пророке наших дней – серые брюки и украинская рубашка с вышивкой; голову его украшает аккуратная лысинка величиной с ладонь.
– Через одно или два поколения никто и не вспомнит об этом гнилом иврите, он пропадет на свалке истории точно так же, как ушли в небытие десятки других мертвых языков. У вашего иврита нет никаких шансов на выживание! – прокурор гневно притопывает ногой, словно ставя печать на своем утверждении. – Нет и не может быть никаких шансов у вашего Пятикнижия, у вашего Раши! Мы, молодые представители рабочего класса, создадим нашу передовую культуру на идише, языке трудового народа. В борьбе между идишистами и гебраистами победили мы, революционеры.
Вы продолжаете болтать о национальном единстве, о братстве всех евреев. Знаем! Слыхали! Эти песни предназначены для усыпления пролетарского самосознания трудящихся. Нет и не будет никакого национального единства! Нет и не будет никакого единого еврейского народа! Нет единого еврейства! Есть только два действительно враждебных лагеря: вы – реакция, буржуазия, раввины и святоши, и мы – труженики, пролетарии, крестьяне. Октябрьская революция дала нам возможность подняться, и мы готовы к действию!
Как бы в подтверждение своих суровых слов, Исер Рабинович грозно расправляет плечи.
– Да-да, мы готовы к действию, так что не ждите пощады. Советская еврейская школа не будет загаженным хедером или йешивой, где протирают штаны будущие раввины – бездельники; это будет современная школа с обучением на родном языке, без Пятикнижия, без Раши и пипернотера. Наша школа будет жить и расцветать, а в ней будут учиться новые поколения свободных граждан, целеустремленных тружеников, вооруженных единым народным языком и культурой. Вы увидите еще университеты с преподаванием на идише! У нас появится богатая пролетарская литература! Рядом с классиками – Шолом-Алейхемом, Менделе и Перецом, появятся другие писатели. Мы высоко поднимем знамя народного языка, а вы, националисты, рухнете вместе со своим ивритом в глубокую пропасть, исчезнете с исторической сцены.
Мы с вами – враги, мир между нами невозможен. Вы ненавидите нас, мы ненавидим вас. Но сейчас победители – мы, и потому мы выметем ваш хедер поганой метлой из наших городов! А вместе с хедером еврейский пролетариат сметет с лица земли и вашу религию с вашим ивритом. Моисей, Мессия, гнилой хедер – все это мертвые идолы! Начинается другая эпоха на еврейской улице. Товарищи судьи! Выполните свой святой долг! Смерть хедеру! Да здравствует Октябрьская революция! Да здравствует мировая революция! Смерть буржуям!
Рабинович закончил свою зажигательную речь и, тяжело дыша, стоит на сцене, благодарно кланяясь в ответ на жидкие аплодисменты сочувствующих зрителей. Аба Коган благосклонно кивает. Да, в прокуроре он не ошибся. Трудно что-либо возразить на столь блестящее выступление. Теперь на сцену выходит Песах Кац, защитник, – крупный сорокалетний мужчина в очках, придающих некоторую одухотворенность его грубоватому строгому лицу. До революции Песах занимался торговлей, продавал в розницу бытовые металлические изделия.
Говорит он обычно сухо, по делу, без лишних слов, и никогда не обещает своим слушателям светлого будущего. Он также умеет поспорить и настоять на своем. Благодаря этому качеству Песах и стал признанным главой сионистов в городке. Пришлось ему почувствовать на себе и железную руку ЧК – наш знакомый Ицик Сапир устроил-таки Кацу несладкую жизнь, поместив его под арест. И что же – вы думаете, что Песах Кац согнулся, как крючок, под властью красных? Как бы ни так, не на того напали – его убеждения не изменились ни на йоту! Все-таки есть в этих сионистах что-то непостижимое – ничего не страшась, они бросаются в бой. Хотя есть и другие – те, кто больше склонен к духовной ностальгии, чем к активному действию. Тюрьма не испугала Песаха Каца, не сломила его духа. Плевать он хотел на власть, и хоть сейчас готов к очередному аресту. Бедная Шейне, его жена – вот уж кого следует пожалеть!
Но давайте-ка лучше послушаем, что он скажет на этот раз, со сцены суда. В своей сухой манере Песах начинает свою речь с того, о чем многие молчат.
– Разгром ивритской культуры, – говорит он, – осуществляется большевиками в соответствии с продуманным и давно взлелеянным планом. Власть лукавит, когда утверждает, будто выступает лишь против религиозного воспитания. Этот суд – не только над хедером и религией. Если сто лет назад религия безоговорочно властвовала в черте оседлости, то сейчас положение изменилось. Во всех развитых странах мира люди перестают жить по религиозным догматам – более того, массовая вера в Бога заметно ослабла.
– И вообще, если присмотреться, то видно, что как раз у евреев этот процесс протекает быстрее, чем у других, – заявляет Кац. – Молодые почти перестали регулярно посещать синагоги; туда ходят, главным образом, люди в зрелом возрасте с детьми. Настали новые времена, и именно поэтому сейчас нет никакой необходимости уничтожать хедер. Со времен он закроется сам по себе, потому что он свое дело сделал.
Вы критикуете иудаизм и нашу древнюю национальную культуру, но ведь всякому ясно, что вместе с хедером вы хотите уничтожить традиции иврита. Ассимилировать еврейский народ – вот ваше истинное намерение. Вы хотите уничтожить еврейство в евреях, но при этом забываете, что среди нас есть люди, для которых самое главное – это именно существование народа. И эти люди сделают все, чтобы предотвратить удары, которые вы наносите! Вот они, эти люди! Они здесь, в зале, среди нас.
Мы создаем ивритские школы, чтобы дети смогли получать разностороннее образование, мы готовим современные учебники на иврите для разных возрастов, ибо только это сможет предотвратить массовую ассимиляцию и исчезновение нашего народа. В наших новых школах были хорошие условия для обучения. А что сделали в ответ вы? Уничтожили эти учебные заведения, а сейчас набросились на хедеры! Но сейчас вы боитесь хватить через край – ведь среди евреев всегда найдутся такие, кто не побоится отдать душу за свою веру. Поэтому вы и развернули эту нелепую пропагандистскую кампанию. Курам на смех устроили здесь потешный суд, где избиваете и позорите несчастный хедер.
Мы слышали речь уважаемого прокурора, товарища Рабиновича. Каких только гадостей он не наговорил о хедере: и грязь, и розги, и жестокая рабанит, и обман, и библейский национализм… Можно подумать, что хедер – это смертельный приговор еврейским детям. Но если хедер так опасен, то почему тогда мы, евреи, до сих пор еще живы? Разве не сотни лет наши дети учатся в хедере? Как же в этом случае народ Израиля уцелел? А вот как: наш хедер – вовсе не смертельный яд, а напротив – лекарство жизни!
В зале послышался одобрительный шум.
– Вы требуете от хедера гигиену, воздух и свет? – продолжал Песах. – Чтобы это был уже не хедер, а дворец графа Потоцкого? Хотели бы того же и мы. Вы что думаете, нам приятно, когда дети учатся в антисанитарных условиях? Народ наш – народ Книги, он всегда стремился к образованию, к работе мозгами, учебе, книгам, но всегда ему мешали ограничения и преследования царского режима в черте оседлости. Что бы в этой ситуации делали тысячи еврейских детей, если бы не было хедера и меламеда?
А кто он, этот меламед? Нищий еврей, занимающийся с детьми; он работает по пятнадцать часов в день, а зарабатывает гроши. Его большая семья живет в большой нужде – примерно такой же, как нужда родителей многих его учеников. О какой гигиене можно говорить в таких условиях? Может ли ее обеспечить нищий меламед? Спасибо ему и за то, что он делает свою тяжелую и жизненно необходимую работу. У нас ведь нет детских садов, а современные школы на иврите закрыты. Так ответьте: что делать с детьми без хедера? Оставить их на улице, чтобы бродили там, как беспризорные?
Песах Кац смотрит на председателя суда. Он ждет ответа. Аба Коган запальчиво наклоняется вперед:
– Скоро откроется современная школа с обучением на идише!
Песах грустно качает головой:
– Эта школа будет недолговечной, вот увидите. Хедер существует сотни лет, он доказал свою жизнестойкость. А эта ваша новорожденная школа – где гарантия, что она не погибнет еще в наши дни? Вы хотите заменить иврит на идиш? Но какие корни у идиша в нашей истории, в наших традициях? На какой основе вы собираетесь строить культуру народа? На романах Шамара[119] или Шолом-Алейхема? При всем уважении к ним, разве могут они заменить многовековую традицию, Моше-Рабейну, Исайю[120] и Йехуду ха-Леви[121]? Не говоря уж о том, что и Шолом-Алейхем, и Перец, и Менделе-Мохер-Сфарим – все они писали и на иврите – кто больше, кто меньше.
