Но какое все-таки облегчение, когда бо́льшую часть работы делают другие! Мешки с рудой снова ползут в сторону железной дороги, лопаты переворачивают песок. В порту корабль бы уже опустел, здесь – едва тронут. Для полного счастья северяне, что осматривали выбросившийся на берег пароход, не поленились затопить трюмы. Так что груз сильно потяжелел, да и доставать его стало куда трудней. Так что сейчас ее работа – посматривать, чтобы за спиной не сговорились.
Хорошо, что конкурент греет у костра руки. У Берты тоже зябнут, а в муфте – холоднющий «кольт». Рыжее пламя пляшет на лице капитана. В голосе – только усталость.
– И все-таки, зачем вам пушки?
– Медь. Кстати, за мое упрямство благодарите именно Джосайю Горгаса. Я ему предлагала две железные пушки взамен одной бронзовой. Не согласился.
– Причина была.
– Да. Стяжки тяжелые. Нужно много лошадей, лошадей не хватает. Даже теперь, когда с переправой через Миссисипи стало полегче.
– То есть он прав?
– Прав, но со своей стороны. Однако есть и моя правда. Флот.
– А скорее – братья. Или жених.
– И это – правда. Тем хуже для вас – если попытаетесь отобрать у меня медь.
– Снова будете блефовать с револьвером? Теперь-то я знаю, что вы боитесь крови.
– Да, боюсь. Но вас застрелю. А потом, конечно, упаду в обморок…
Слова негромкие – как же они пролетели сквозь стук лопат? Рота каролинской милиции врывается в землю. Еще вчера они бы ворчали. Теперь… Кровь внушает почтение. А один опытный человек превращает беспечных новобранцев в людей, что используют опыт четырех лет войны.
Под лопатами рождаются не редкие ячейки – длинная, изломанная множеством углов траншея.
В ход идут и мешки с рудой, но эти – артиллеристам, пушки к утру не окопать, значит, следует хотя бы выложить бруствер. Деревянные настилы – грубые, но крепкие, чуть скошенные в сторону моря – готовы. На развертывание тяжелых орудий обычно отводятся сутки. А есть одна ночь. Успеют ли? Но мальчишки рады – рыть приходится «как под Фредерикой», по-настоящему. Вдруг и дело будет настоящее? Шанс доказать отцам и старшим братьям, что и они – воины, защищающие родной штат. Старики ворчат – это «по-настоящему» для них означает либо дурную работу, либо кровавую баню. Уж лучше первое…
А их командиру приходится еще посматривать за парочкой. Как опоссумы в мешке: нес двоих, донес одного… Ну вот опять – у девчонки в голосе проскакивает злая решимость, как у протестанта, готовящегося согрешить. Поставить собственное спасение на то, что его правота перед Господом выше, чем правота того, кто вот-вот получит пулю.
Однорукий лейтенант это слышит, а капитан из Огасты – нет. А потому командир ополчения роняет – для своих сопляков – несколько фраз. И топает к костру греть единственную руку.
– Капитан… вы ведь военного производства? Впрочем, что я несу… Кадровый капитан сейчас должен быть по крайней мере полковником. И вас быстро вернули из армии в Огасту? И с тех пор… да вы до вчерашнего вообще слона видали?
– Вот примерно после таких слов я и стрелялся с чарлстонским инженером. Только то, что у вас одна рука…
– Да, я инвалид. Инвалид и девчонка – все, что наскребла Южная Каролина. А Джорджия, вижу, по-прежнему бережет «сынков Джо Брауна»… Знаете, сэр, я просто отдам приказ моим мальчикам – что седым, что безбородым. И если трепыхнетесь – вместо дуэли выйдет расстрел. Груз – да, перехваченный флотом, пусть и союзным, – находится у берегов штата Южная Каролина. А представитель штата здесь я. И я имею полное право наложить на него арест – до тех пор, пока судьбу важного товара не решит губернатор.
Берта кивает. Хороший вариант. Губернатор Бонхэм – не Браун, он интересы Конфедерации учитывает, но и он сначала раздаст спорное имущество своим. А прочим – что останется.
– Но он наверняка отдаст медь в Чарлстон! – капитан из Огасты понял, что́ означает решение судьбы меди в Коламбии.
– Правильно сделает. А то вы нальете пушек… и сложите на склад. И табличку повесите: «Только для войск из Джорджии!»
– Это неправда, – эти слова она произнесла тихо, разглядывая муфту, но вот подняла голову, и голос окреп: – Точнее, правда – про Брауна, но пороховые мельницы в Огасте никому не жалели пороха, и медный завод тоже принадлежит армии, а не штату. Чарлстон не выстоял бы в августе и сентябре, если бы поставки не приходили… не по расписанию – по первому требованию. Но что толку в порохе, если снаряд полетит медленно и неточно? Пушки наших кораблей превратятся в дверные молотки, способные лишь колотить по броне врага. Такие же бессильные перед броней, как и бронзовые «Наполеоны». Потому… потому, прости меня, Господи, но я не могу отдать больше, чем половину руды, что осталась на этом корабле.
И прости, Господи, за то, что, когда могла взять все, отдала так много. Но ведь, не будь армии, флоту нечего было бы прикрывать с моря… Ну, капитан? Согласен? Да. А куда тебе было деваться…
А там, где из песка пытаются создать подобие укреплений, – иной разговор:
– Может, не придут?
– Явятся снова – получат снова.
– Куда им деваться – груз видели. Только явится не патрульный корабль. Янки… Они осторожные, но деятельные. Так что – обычная процедура. Обход, досмотр, обстрел – ну, тут мы первые начали, – доклад. Начальник станции услышит про медь, поймет, как его взгреют, если упустит… И пошлет нормальные силы. Транспорт – принять груз. Транспорт с войсками. Пару кораблей поддержки. Возможно, монитор. Если будет монитор – все, закончить работы они не дадут…
Утро принесло дымы на горизонте.
Еще час тяжелой работы для одних и напряженного ожидания для других. И вот – можно считать. Раз, два… Два колесных парохода – легли поодаль, угольчатая башня монитора… Винтовой пароход… Еще один… Вчера эта сила смела бы любое сопротивление, и с призом поступила – по усмотрению. Скорее всего, точно так же, как капитан Сторм: подогнали мелкосидящий пароход борт о борт да сняли груз. Вот только за ночь на берегу кое-что переменилось. За пехотными позициями высится бруствер, из-за него сурово глядят жерла двухорудийной батареи. Главный аргумент Берты ла Уэрта. Она сама не умеет стрелять из пушек. Но люди, стоящие у этих орудий, – калибр у них странный: 6,4 дюйма или 16,2 сантиметра, если считать по-немецки, зачем-то отцу такая странность понадобилась, – «видали слона». И под Балтимором, и под Фредерикой, и везде. По кораблям им стрелять, наверное, немного непривычно. Но они справятся. Если янки не захватят пушки.
– Они их не возьмут, мисс Уэрта!
Лейтенант морщится. Мальчишка… ему вообще и не следовало бы здесь быть. Но… Должен кто-то перезаряжать револьверы однорукого солдата? Зато получает паек. Лишний рот долой с бедной семьи, отдавшей армии троих.
– Если нас не перемолотят с землей.
Лицо оруженосца сохраняет прежнюю восторженность. Да, быть разорванным на куски тяжелым снарядом кажется ему завидной долей. Не так давно ветрянкой переболел – так удовольствия получил больше, чем страданий. Кто сказал, что заболеть за Отечество менее почетно, чем получить рану?
Невооруженные корабли остановились. Еще несколько минут, и начнется. Девушка ушла на батарею. Да, платье с кринолином не для окопов. Даже в амазонке и на обширной артиллерийской позиции – не слишком удобно…
На бруствер из мешков – на сей раз с обычным песком – лег револьвер. Потом – подзорная труба.
– Буду смотреть. Право, если бы не артиллерия, мне следовало бы отворачиваться при любой схватке!
Здесь – свои. Привыкли, что «мисс Ла» может заявиться на стрельбы. Иные пользуются, что свободна, подходят поговорить. Заводские вопросы. Личные… На иных следует рассердиться, а сил злиться нет. Впрочем, безразличный тон пронимает даже лучше.
– Вас, мистер, следует метлой гнать с позиции. У вас через три дня свадьба, а вы изволите тут голову подставлять. Что скажет ваша Кэт, если вам немного не повезет? Что, подносчиков на замену не было? Ладно. Шестьсот, единовременно… Только извольте остаться в живых – на похороны не дам ни цента.
Шести портретов Люси Холкомб на хороший праздник хватит. Но вот про «гнать с позиции» сказала зря. Теперь завелся Джеймс. Вспомнил, что состоит не при отце…
– Отошли бы вы в тыл, мисс Берта. Жентмуны с завода про бой всё вам перескажут. Конь – это хорошо, но он не при вас, а с антилерийскими ломовыми… Что в городе-то болтать будут?
– Она у меня еще осталась, репутация? – Берта вздыхает. Каково старому слуге-то? То – тень самого массы Хораса теряет сознание, то ребенок лезет в пекло… И, что самое странное, имеет на это полное право.
– Она у вас выше небес Господних. Вы к Пикенсам каждую неделю ходите.
Ходила, так будет верней.
– На обеды, Джеймс. На обеды, не на ужины. К тому же… я вовсе не уверена, что меня пустят на порог в следующий раз. Хотя очень на это надеюсь. Ради завода…
