Оглянулась на знакомый звук: орудия зарядили и накатывают для выстрела. Руки привычно зажали уши… Больно!
Батарея оказалась для мониторов неприятным сюрпризом. Подзорная труба позволяла разглядеть подробности – весьма обнадеживающие. Первый залп лег мимо, с перелетом… но второй попал. Наставления русских ветеранов не прошли даром. Во втором парном залпе один снаряд взбил фонтан недолетом. Но еще один отрикошетил от волн и ударил в носовую часть монитора. Броня выдержала слабый удар. Потом было попадание в башню… опять рикошет, на сей раз в пользу янки. И еще.
Мониторы уверились в безнаказанности, легли лагом к берегу – и тут их фортуна кончилась. Снаряд – сотня с лишним фунтов стремительной стали – ударил не в башню – в едва заметную над водой полосу борта. Только прищурить глаза – встанут картины с полигона: развороченная железная плита, перемолотая в щепу деревянная подкладка занимается огнем… Там, на мониторе, дерева нет. И гореть, верно, нечему. Но тогда почему заслонки больше не обнажают готовые к выстрелу жерла?
А снаряды падают и на батарею. Там… лучше не отнимать от правого глаза подзорную трубу, а левый не открывать. Главное, что выстрелы и заряды оказываются в стволах вовремя, и наводить пока есть кому. Похоже, расчеты увлеклись – почти как во время испытаний на скорострельность. Это хорошо… и плохо. Хорошо, что увесистые снаряды и заряды к ним кажутся почти невесомыми, хорошо, что выстрелы чаще, чем раз в две минуты. И плохо. Почему… она не знала. Нет, знала. Командиры орудий перестали думать и продолжают упорно долбить одного и того же врага.
От пароходов вновь отделились многоножки шлюпок. Новая цель. Что там говорил отец? Томик Морского устава лежит в ящике стола… да и поздно его теперь перелистывать. А вот вспомнить…
День, когда старший брат, постаревший на половину десятилетия, выслушивал последние наставления. Когда отец ронял тяжело и коротко:
– И запомните, сэр, крепче молитвы Господней: сколько бы ни было вражеских боевых кораблей, вы атакуете транспорт с войсками. Их – всегда будет больше. Потому вам не следует играть в честный бой: корабль против корабля. Бейте тех, кто пришел захватить нашу землю. Теми, кто их желает защитить, вы сможете заняться потом. Если уцелеете.
Тогда мама не удержалась. Заплакала. И Берта запомнила невиданные в счастливом доме слезы – а заодно и слова. Слова, которым настало время превратиться в огонь и сталь.
Берта набрала в грудь побольше воздуха. Командовать не впервой: на полигоне мисс секретарю тоже доводилось отдавать распоряжения полуоглохшим людям. Ничего, слышали.
– Бить по шлюпкам! Бить по десанту!
Услышали. И, как привыкли на полигоне, послушались. Зазвучали команды – правильные, не девичьи выдумки.
Заряд – шрапнель… Трубка… Прицел… И вот под безоблачным небом вспухают мимолетные облачка, проливающиеся дождем из пуль. Залп. Залп. Залп…
Но вот и редкое, но солидное слово мониторов. Удар, словно молот Тора, вбивает в землю по уши. Тишина… Не оглядываться! И только сотрясение земли говорит, что одно орудие все-таки отвечает врагу. Столб воды поднимается вдали, у кораблей. А десант выпрыгивает из лодок…
– Бить по десанту!
Она больше ничего не знает. Кроме того, что ополченцев – рота, а по пляжу делает первые шаги… полк? Неважно. Их много! И шлюпки возвращаются к кораблям…
Прямо впереди – вышедшие из пены морской неровные синие цепи. Никаких линий, никакой попытки построиться под огнем из-за брустверов. Часть синего прибоя бежит, пригибаясь, вперед… но вот цепь остановилась. Винтовки показали зрачки. Замерцали огоньки, злые и неяркие, как утренние звезды. Но мимо – вперед, вперед – бегут те, кто только что шел позади.
Сменяющие друг друга волны… Прекрасно, как шторм за окном. Безудержно, как потоп. Не сдержать ни мужеством, ни дамбой, а ковчег ушел – с шестьюстами тоннами медной руды! Командовать – нечего. Только смотреть и встретить судьбу. В револьвере пять патронов… Врагу – только четыре.
Синие цепи растут. Видно, что в атаку идет морская пехота – по белым брюкам и белым же крестам перевязей. Белые косые кресты на синем фоне – русский флаг наоборот, в геральдике означает врага. А еще – в перекрестие удобно целиться.
Земля теперь вздрагивает лишь от отдачи. Янки боятся задеть своих. В мир начинают возвращаться звуки. Синие, верно, орут свое «Хуррэй!», но их же снаряды превратили грозный боевой клич в монотонное «Хэй-хэй-хэй…» – спокойное, уверенное и тем более страшное. За спиной истошное:
– Трубку на картечь! Двойной заряд!
Гром – и просека в неожиданно загустевших синих рядах. Кажется, к ним подбегают сзади. Но – линии встали. Пора. Рукоять «кольта» холодит руки. Упереться поудобней, как учил Юджин-сухопутный. Задержать дыхание. И спокойно, стараясь не дернуть, выжать спусковой крючок. Раз, другой, третий, четвертый. «Кольт» с последним патроном снова лег на мешок. Больше она ничего не может сделать. Лишь смотреть, как синие шеренги вскидывают оружие. Слушать треск выстрелов, глухой стук – о мешки с рудой. Вскрики позади. Смотреть, как напротив из рядов вываливаются убитые и раненые, их место занимают другие… Как против линии из песка, болотных кустов и мешковины встает другая – из мужества и презрения к смерти.
Она не видела струйки, вытекающей из виска того, кто недавно сжимал в руках подходящее оружие, – иначе пришлось бы падать в обморок. Глаза научились лгать. Во спасение? На погибель? Не важно. Главное – в руках старая добрая «Кентукки», точно такая, как та, из которой отец и братья учили ее стрелять. Семья когда-то, в шестнадцатом веке, начинала жизнь в Новом Свете охотой на крокодилов. Кто знал, что девочка будет в азарте боя выцеливать самую опасную дичь – ту, у которой тоже есть винтовка? Главное, «Кентукки» – не револьвер. Стреляет один раз, но заряжается быстро. Так, вынуть шомпол. Проверить, не заряжено ли уже оружие. Не то рванет… Нет, пусто. Засыпать порох в ствол. Быстро и осторожно затолкать обшитую кожей пулю. Кожа – вместо поясков. Быстро порвется? Да. По сравнению с настоящей армейской винтовкой «Кентукки» бьет слабо и недалеко. Зато она полегче… И точная! Из нее можно попасть белке в глаз за триста шагов, а синяя линия замерла в полусотне.
Выстрел. Зарядить. Еще выстрел. Еще. Смотреть – попала, не попала? Не ей. Мушка сама ловит лица. Даже выбирает. Молодые. Красивые… Это – морская пехота США! Почему они стоят? Штыки примкнуты. Один бросок – и ей придется использовать последний патрон в барабане «кольта», ведь честь дороже рая. Но они стоят. Значит, если постараться, то и спину покажут.
Почему не слышно команд однорукого лейтенанта? Его зовут Юджин, совсем как Алексеева, Юджин Баттерфилд, хотя генералу с Севера и не родня… Почему молчит офицер из Огасты?.. забыла имя… Где голоса командиров орудийных расчетов? Но рядом ахают винтовки, и ее «Кентукки» не стоит молчать.
Вот рядом выстрелы посыпались подряд и быстро – кто-то вспрыгнул на лафет и, принимая заряженные товарищами винтовки, принялся посылать в северян пулю за пулей… Недолго. Упал. На его место вскарабкался следующий, чтобы свалиться под колеса орудия через четыре удара курка.
Синяя стена утратила монолитность. Запестрела брешами – и отхлынула. Словно задержавшаяся против обыкновения волна поняла, что ей пора возвращаться в море. Тогда Берта снова схватила револьвер, и последняя пуля отправилась в спину невезучему парню, который не нашел в себе сил на последние полста шагов…
Сколько времени прошло до того, как раздался голос, она бы не сказала. Уцелевшая пушка выстрелила все заряды в сторону моря и смолкла. Руки в который раз провернули заново снаряженный барабан. Новых атак нет, частые подарки с моря лениво перекапывают песок. Укрепления? Да нет уже никаких укреплений. Если уж мониторы смогли в прошлом году за сутки снести форт Самтер, что им наскоро вырытые укрепления? Впрочем, с окопами им пришлось повозиться подольше.
От парохода с рудой на поверхности моря не осталось вообще ничего. Не страшно. Большая часть груза – ниже. Руда не горит. А что тонет – неважно. В прошлом августе Север оставил у южного берега потопленный монитор – так с него двадцатипятитонные пушки вытащили, нарезали, укрепили по системе Уэрты и поставили на «Чикору». Руду доставать полегче будет…
Но вот – голос. Голос извне. Голос, которого на берегу прежде не было:
– Лейтенант Пиркс, второй полк тяжелой артиллерии Южной Каролины… Кто здесь старший по званию?
Тишина.
– Парни, у вас что, совсем не осталось офицеров? Так кто здесь командует?
Она обернулась. Лейтенант… Целенький. Новенький. С обеими руками. И явно – не один.
– Кто у вас командует?
Тишина. Потом короткое:
– Она…
– Мисс? – лейтенант-артиллерист удивлен. Не всякий день увидишь на позиции девчонку с отстреленным ухом, у которой рука отказывается выпустить рукоять флотского «кольта».
