огребет от папани, но все равно вызывает негатив. Наверное, из-за сестры. Наташка ж и красивее, и умнее, и воля у нее есть. Направь только девочку — и пойдет по жизни, аж побежит! А отец не видит этого и все внимание — Анжелочке, а Наташку чморит.
Лялиной тоже было неприятно меня видеть, и она сразу же рванула прочь, увлекая подругу, а я поднялся на второй этаж, к кабинету географии, где шли подготовительные к русскому.
Дверь закрытого класса уже подпирали Димоны. Увидев меня, они оживились.
— Трениться пойдем? — спросил Минаев.
— Хорошо, что ты домой вернулся, — прогудел Чабанов.
— Пацаны, я бы с радостью, но дел — просто за-ва-лись. Можете меня поздравить: у родителей развод.
О, надо было видеть, как у них лица вытянулись! Семья — типа святое ж. Как можно такому радоваться? А вот так. Ведь то, что не убивает, в данном случае это семья, — делает нас калеками, а такой участи я своим близким не желаю.
— Ну давай потренимся, — заканючил обычно молчаливый Минаев.
Я потер подбородок. В принципе, нам хватит и получаса круговой. Если очень повезет, физрук отдаст ключ, и мы еще полчаса на матах покувыркаемся. Мне самому нужно развиваться физически, ведь предстоит трудное лето, а я не могу телевизор поднять, который и тридцати килограммов не весит. Нескольких недель, конечно, не хватит, чтобы стать выносливее и сильнее, но хоть уверенность появится, по крайней мере у мальчишек, а уверенность — начало победы.
К нам подошел Рамиль Меликов, осторожно остановился в стороне и навострил уши. По лестнице поднялся Илья, подкрался и шлепнул Рамиля по спине — он аж подпрыгнул.
— Давай, брателло, к нам. — Чабанов сделал загребающий жест.
Рамиль ушам своим не поверил: его, странного чужака, — не гонят, а зовут? Сколько радости было!
Мы встали в кружок, и я объявил:
— Сегодня тренируемся после уроков.
Мажоры Райко и Кабанов вытянули шеи — а что это там за заговор, да без них? Но подойти не решились, они еще не знали, что Руся отозвал вендетту, и трусили. Зато Гаечка, Сашка Гайчук, вклинилась между мной и Меликовым и сказала:
— У вас тренировка? Я физрука подслушала, говорил — толково. Меня возьмете? Надо одной чувырле рога обломать, а то достала уже.
Мы все посмотрели на девушку. Вообще девчонки взрослеют раньше, и Сашка Гайчук была выше и крупнее нас. Вообще она крупная: плечистая, ширококостная. И вроде не толстая, а сбитая, а выглядит мощно и бройлерно. В общем, немодная у нас Гаечка, и внешность у нее специфическая: монгольские скулы, маленький рот, чуть раскосые глаза.
К тому же есть у Саши странная особенность: цепенеть в любой непонятной ситуации. Так вроде боевая, а порой словно сковывает ее кататонический ступор, она начинает тупить. Или это такое проявление социофобии?
Мы с Ильей переглянулись. Гаечка смотрела дерзко, с вызовом: мол, только попробуйте мне отказать! Но почему-то казалось, что в ее черных глазах плещется паника, и если мы ее пошлем, она будет два дня реветь в подушку.
— А и приходи. Спортивки есть?
— Так пойдет? — Она развела руки в стороны: на ней были белые лосины, кофта до колен и стоптанные кеды.
— Пойдет, — кивнул Илья. — Мы не против тебя.
— Спасибо, — кивнула она и ушла к своей бессловесной соседке по парте — Анечке Нижук.
— Нафиг она нам нужна, — прошептал в ухо Минаев. — Она ж больная на голову!
— Мы ей нужны, вот в чем дело, — сказал я задумчиво, — она будет нормально себя вести.
После занятий мы всей толпой побежали в учительскую искать физрука, не обнаружили его и рванули на площадку, где опять приседали, отжимались, выпрыгивали, делали упражнения в упорах. Гаечка, красная как рак, обливалась потом, но терпела, вообразив себя солдатом Джейн. Я тоже под конец подыхал, но дотерпел и напоследок заставил всех простоять три минуты в планке.
— Все, конец, — сказал я.
Гаечка прохрипела, отползая к покрышкам, вкопанным в землю, и усаживаясь:
— Нам всем, да, конец.
Пошли синонимы к слову конец, когда они кончились — неологизмы и антонимы. Всем было очень весело, Сашка так влилась в коллектив, словно всю жизнь с нами дружила. В прошлой жизни ни за что ее не взял бы в команду: баба — да в мужском коллективе? Стыд и позор!
Отдышавшись, Илья сказал:
— Так пойдем смотреть подвал?
— Какой подвал? — в один голос воскликнули Димоны.
Илья объяснил:
— В моем доме есть огромный подвал, а ключ у отца. Там можно убрать, тусоваться и тренироваться. Летом-то и на улице можно, а когда дождь?
— Че, прям можно самим приходить и делать, что хотим? — недоверчиво прищурился Минаев.
— Условие: не курить и не бухать, но мы этого и так не делаем.
— Мелкий твой пусть стены разрисует, — поддержала нас Гаечка. — Я матрас старый принесу, чтобы заниматься в партере.
А девчонка-то в теме, слова-то какие знает!
— Я — магнитофон, — сказал Димон Чабанов, и Рамиль сразу скаламбурил:
— А-ах-ха, человек-магнитофон!
— У Пашки кассет валом, я знаю, — вывела меня на чистую воду Сашка. — Вот это будет крутяк!
— Только никакой попсятины! — поставил условие Илья.
— Хэви металл! — Минаев показал «козу».
В девяносто третьем металлисты и люберы перевелись, готы и гранжи еще не появились, остались только панки, в которые подалось самое дно общества и опозорило субкультуру. Та самая гопота, что не мылась месяцами, нюхала клей и жрала таблетки и считалась панками.
Мы все направились к Илюхе в подвал дружной толпой, предвкушая приключение. Вход туда был внутри подъезда: крашеная в синий дверь сбоку от лестницы, с проступающими пятнами ржавчины. Пока шли, я воображал огромный амбарный замок, то тут была обычная замочная скважина.
— Там канашка не течет? — с сомнением спросила Гаечка.
— Течет, — сказал я страшным шепотом, — мутаген разлился, и все мы мутируем.
— Кавабанга! — радостно объявил Илья.
В той реальности подобные места были притонами, где варили ширку и кололись. Помню, когда учился в десятом, такой злачный подвал образовался под домом у школы, Наташка туда периодически сбегала. И для нас всех «пойти в подвал» стало синонимом слова «опуститься».
Повзрослев, я слышал, что бывали и более позитивны подвалы: там устраивали видеосалоны, качалки и секции единоборств.
Илья открыл дверь, снизу дохнуло сыростью и пылью, и в моей душе что-то екнуло. Что-то нереализованное, запретное, я снова стал мальчишкой, пробирающимся сквозь тьму в неизведанное, и почему-то казалось, что говорить надо шепотом, а идти — на цыпочках.
Похоже, казалось не только мне, потому что Гаечка прошептала:
— Фонарь кто-нибудь взял?
— Там есть свет, — успокоил Илья, щелкнул выключателем, и взору открылся длинный коридор с рядками запечатанных дверей. Лампочек, свешивающихся с потолка на проводах, было всего три, но это фигня, можно подключить и больше. Что мне не понравилось: узко, мало пространства, негде развернуться. Словно прочтя мои мысли, Илья сказал:
— Там дальше — огромный зал.
И мы направились по гулкому коридору. Все воровато оглядывались, будто ожидали, что на них вот-вот нападет чудовище. Зашумели трубы за очередной дверью — Рамиль шарахнулся и чуть не угодил в объятия Гаечки. Мне подумалось, что по сравнению с такой Гаечкой Меликов — Вжик.
Интересующее нас помещение было в самом конце коридора: трубы в пыльной изоляции под потолком, одна стена кое-как оштукатурена, вторая — кирпичная, где красовалась надпись «Сектор Газа».
— Н-да-да, — протянул я, и по пустому залу заметалось эхо.
На полу — куски штукатурки и обломки кирпичей, колышутся простыни паутины, свисают потроха стекловаты с теплоизолированных труб.
Илья протопал в центр, встал в круге света под лампочкой, как актер на сцене театра.
— Вот у той стены диван поставим, родители отдадут. И стол. Тут все поубираем и маты положим.
— У меня старый матрас есть, — напомнила Гаечка и прошла к стене, погладила ее. — Плакаты повесим, красоту наведем, круто будет!
— Короче, — сказал я, — завтра воскресенье, в школу не надо. Берем веники, ведра, тряпки и идем убирать подвал. Будет у нас тут штаб и координационный центр.
— Так а магнитофон куда включать? — спросил Рамиль.
Я прищурился. Теоретически можно врезаться в сеть и вывести несколько розеток: вон тебе, пожалуйста, провод. А практически… в электрике я смыслю только теоретически. Так что придется подыскать мастера, иначе можно весь дом оставить без света, жители выяснят, что у них в подвале завелись подростки, и нас отсюда изгонят.
— Пока на батарейках пусть работает, потом посмотрим, — сказал я.
— У меня брат электрик, — призналась Гаечка. — Могу его запрячь.
— До этого
