Он сорвал один из плодов, срезал верх лежащим тут же ножом, и еще срезал — получился тонкий круг с ярко-желтой коркой, а внутри круга какая-то слизистая мякоть. Хелье лизнул, и язык защипало, а глаза заслезились. Дир улыбался.
— Какой забористый, а?
— Мерзость.
— Нет, привыкаешь. Особенно после пива хорошо. Садовник говорит — цитрус, но слово дурацкое, я предпочитаю говорить малум медикум, как у Плини-старшего написано.
— Ты читал Плини-старшего?
— Что ж я, по твоему, совсем невежа, что ли? Конечно читал.
А я даже не знаю, кто это такой, подумал Хелье. Надо будет у Нестора спросить. Или у Гостемила. Кого первого из них увижу, у того и спрошу.
— Я здесь целыми днями пропадаю, Хелье, и, заметь, хорошо здесь. У меня к фланцен… к растениям понятие есть, а у растений ко мне. Они меня понимают, а я их.
Некоторое время Хелье смотрел, как Дир что-то перекапывает, пересаживает, поливает из небольшой деревянной лейки.
— Воду Годрик таскает, — сказал Дир, — но надо бы устроить водосборник по новгородскому образцу. Столько воды задаром пропадает — тут дождь основная достопримечательность. Даже обидно как-то. И смешно — жажда замучила, хвить — а воды нет, нужно к колодцу тащиться — даже в дождь! А поставил бы водосборник, так вода всегда бы была. Правда здесь хорошо, а, Хелье?
У грядки с какими-то подозрительными овощами стоял ховлебенк, и Хелье на него присел. Потрогал рукой поверхность. Слой пыли, смешанный с землей, но почему-то приятно на ощупь.
— Дир, а Дир.
— Ага, сейчас, сейчас.
Дир закончил возиться с кустом и тяжело опустился рядом с Хелье.
— Ты ведь хранишь какое-то золото?
— Годрик болтает? Не верь ему.
— Кое-что я знаю сам, помимо Годрика. Мне Рикса сказала.
Дир смущенно повертел головой.
— Да? Сама сказала?
— Сама.
— Ну, что уж там. Ну, храню.
— Видишь ли, оно понадобилось наследнику.
— Да? Хмм… Зачем? Он женится?
Хелье слегка побледнел.
— Нет, не в этом дело. Он хочет вернуть себе престол.
— Я думал, он постригся в монахи.
— Да, так говорят. Но уверяю тебя, что это неправда.
— Вот же… — Дир вздохнул. — Эх, друг мой Хелье… Ты видел его? Каков он собой?
Хелье промолчал.
— Надо же… А когда ему нужны деньги?
— Да в общем-то прямо сейчас.
— Зачем?
— Ему нужно собрать войско.
— Стало быть, будет драка?
— Скорее всего да.
— Эх!
Дир поморщился, погладил лысый лоб. Остаточные волосы у него были длинные, серо-блондинистые с густой сединой. Такие волосы надо в хвост завязывать, наверное. Как-то опрятнее.
— Ну, что ж… Пусть берет… всё. Слотт нужно будет продать, у меня есть на примете один… знакомый… да… Что ж. Послужим снова. Сейчас пойду найду сверд… Жалко оранжерею только…
— Нет, ему только деньги нужны.
— Ну, это он так говорит. А хорошие воины никогда не мешают. Тем более, что платы я с него за службу не возьму. А Рикса болтает много, вот что. Это нынче она остепенилась, а раньше была… Годрику, помню, залепила по лбу сапогом, схватила с полу и кинула, когда он, дурак, в спальню…
Дир замолчал, прикусил язык. Хелье строго на него посмотрел.
И неожиданно понял, что такое положение грунок в корне меняет дело! Ему сразу стало легче. Не он отбирает у Дира средства и жилье — не Хелье! Коли Дир и Рикса бывшие любовники (а Дир врать не умеет, и придумывать тоже) — вот пусть и разбираются! Если Рикса непременно хочет видеть очередного сына на троне (двух убийств, мужа и старшего сына, ей, видимо, мало) — это полностью снимает ответственность с Хелье! Правда, я замешан во всем этом сам, подумал Хелье, и еще неизвестно, как велика в этом деле моя роль, что еще мне придется сделать, дабы ублажить Марию — ну да мое дело маленькое, я всего лишь исполнитель! Хотя вообще-то надо бы мое исполнительство как-нибудь… управиться и поставить на службу друзьям.
— Дир, — сказал он. — Хочешь, я сделаю тебя королем Венгрии? У тебя будет оранжерея в десять раз больше этой!
— Хлопот много, — серьезно ответил Дир.
Хелье удивленно на него посмотрел. Похоже, Дир поверил, причем сразу, что, раз Хелье сказал, что сделает — значит сделает. Было бы забавно, подумал Хелье. Дир Первый Венгерский. Звучит.
* * *
Мысль, что он будет снова участвовать в важном походе, вскоре прижилась в голове у Дира и начала ему нравиться, и воодушевила его. Он действительно раскопал где-то свой старый сверд и пришел с ним в столовую. Годрик как раз собирал обед и что-то рассказывал Хелье.
— Вот, — сказал Дир, гордясь. — Вот он, старый друг.
— Очень ржавый друг, — заметил Хелье.
— Откуда ты знаешь? Он в ножнах.
— По рукоятке.
Дир вынул сверд из ножен. Действительно, лезвие было полностью покрыто ржавчиной.
— Да, ну, ничего, почистим и поточим, — заверил Дир. — Эх, вспомним былое!
— Осторожно, не маши им так, — предупредил Хелье.
— Что ж я, сверд в руках не держал никогда, что ли? — обиделся Дир.
Он встал в боевую позицию, приподнял клинок, и уже собирался сделать выпад, но неудачно качнул рукой, рукоять выскользнула, и он стал ловить сверд обеими руками — за лезвие. Хелье метнулся прямо из сидячего положения к Диру и молниеносно ударил ногой по лезвию — сверд отлетел вбок.
— Ты спятил! — сказал Хелье. — Ты чуть себе руку не отрезал! Что ты делаешь!
— Давно не упражнялся, — ответил пристыженный Дир.
— Давно? Когда ты последний раз держал оружие в руках?
— Ну…
— Дир, ни в какой поход ты не пойдешь, ну тебя к лешему.
— Пойду! Не смей мной командовать!
— Дир, ты не обижайся, Дир, друг мой, ну, пожалуйста…
— Я не обижаюсь. Мне нужно упражняться.
Он пошел к сверду, наклонился с трудом, подобрал. Хелье оглянулся на Годрика.
— Пусть отрежет себе хоть обе руки, — сказал Годрик. — Мне с ним нянчиться надоело. Сколько можно!
Дир сделал несколько взмахов свердом. Хелье на всякий случай не отворачивался, следил. Затем Дир произвел полуоборот, сделал пробный выпад, принял исходное положение, парировал воображаемый удар, и слегка растянул себе кисть.
— А, хорла, да что же это такое! — пробасил он возмущенно. — Совсем я сноровку потерял, из формы вышел.
— Давно бы тебе догадаться, — сказал Годрик.
— Заткнись, бриттская морда! Мне скоро в поход выступать!
— Какой поход? — спросил Годрик.
— За польскую корону.
Годрик посмотрел на Хелье. Хелье отрицательно мотнул головой.
— Ты что, кабан толстый, совсем одурел в своей оранжерее? — крикнул Годрик. — Какой поход! Посмотри на себя! Ты еле ноги передвигаешь, по лестнице без помощи подняться не можешь! Что ты плетешь! Поход!
— Годрик, не распускай язык, а то я тебе его вырву, — сказал Дир.
— Хелье, скажи ему! Он на лошадь сесть не может, да и какая лошадь его выдержит! Он сдохнет, до похода не добравшись, его в повозке насмерть укачает!
В голосе Годрика слышалось отчаяние.
— Годрик, не суетись, — сказал Хелье.
— Да как же не суетиться, помилуй! Ты, может, думаешь, что он так говорит просто? А потом пойдет спать, и забудет? Ведь он, если себе в голову что-то вбил, то всё, хвитарики в Годариках, тараном не выбьешь!
— Годрик! — строго сказал Хелье.
— Ну, что Годрик! Ну, Годрик. Что?
Хелье подошел к нему и сказал на ухо:
— Рикса его отговорит.
— Да, жди, — ответил Годрик тихо. — Ей все равно. И тогда было все равно, и теперь все равно, а теперь он к тому же жирный стал. Не интересен он ей.
Дир сделал еще один выпад, попытался воткнуть сверд в пол, чуть не проколол себе ногу, и сел на ховлебенк, тяжело дыша, отдуваясь.
— Нужно упражняться, — сказал он. — Вот сейчас выпью и буду упражняться. Хелье, я видел, у тебя твой сверд с собой, поупражняемся вместе.
— Нет, — сказал Хелье. — Уж я не тот, Дир. Какие нынче со мной упражнения.
С противником, цель которого тебя убить, дело иметь можно, если знаешь как — все движения, маневры, приемы известны, нужно только их угадывать. С противником, не желающим нанести тебе вред и в то же время разучившимся держать сверд в руке, да еще и таким кабаном мощным, как Дир, дело иметь нельзя — убьет ненароком. Так подумал Хелье, хотя, конечно, дело было не в этом. Годрик любит Дира, бережет его, заботится, и Годрик прав. Какие еще походы!
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. ВЕДЕНЕЦ
Серениссима Република ди Венециа, она же Безмятежнейшая Венецианская Республика, находилась в году Милости Господа Нашего одна тысяча тридцать седьмом под властью дожа Доменико Флабанико, человека простого звания, избранного на власть по причине временной неприязни народной к особам благородных кровей.
Правил Доменико как-то бестолково. Призывая наемников, пытался воевать, но не получалось. Пытался строить, и что-то не складывалось, и не строилось. Пытался рыть новые каналы, дабы окончательно соединить лагуну с морем, а ему возражали, что город и так оседает под тяжестью фортификаций и модификаций, и скоро совсем уйдет под воду, так не пора ли, как в старые добрые времена, приподнимать строения, класть новые слои земли, и прочая. (В конце концов именно этим он и занялся, а его преемник, Доменико Контарини, происходящий из аристократов (неприязнь прошла) заложил фундамент новой Церкви Святого Марка, и работы по подъему уровня земли на островах прекратились, и не возобновились до нашего времени. Но это было потом).
