— Любопытный ты, Саша. Это хорошо, я очень этому рада. Слушай.
— Я слушаю.
— Первый, на который горцы надеются, и который будут продавливать с помощью либералов всех мастей и вообще склонных к уступкам. Создадут показательную угрозу нового восстания, устроят несколько существенных провокаций с готовностью пожертвовать теми, кто в них будет участвовать. Про опору на Турцию и говорить нечего, но возможна и даже весьма попытка напомнить о том, что их прежний лидер жив, здоров и по прежнему опасен, пускай и находится аж в Калуге. Понимаешь, про кого я?
— Шамиль! — скривился Александр, скептически относящийся к тому, что отец-император позволил настоящему и неизменному врагу империи жить в роскоши и довольстве чуть ли не в центре русских земель. — Но его охраняют. Так, что ни к нему не подобраться, ни сам он не выберется.
— Поддержка либералов и даже остатков революционеров из «Земли и Воли». Тут у них появится общий интерес. Ты же помнишь ту схему, Саша. Ты умный, растолковывать заново не требуется.
Не требовалось. Та самая схема до сих пор стояла перед глазами второго сына императора. Более того, каждый раз, вспоминая изображённое на ней, он ощущал… Нет, страха тут не было, скорее ощущение находящейся поблизости угрозы и необходимости реагировать на неё быстро и правильно. Вдобавок понимание того, что неправильная реакция способна привести весь Дом Романовых к большим бедам. Попытка покушения в Нью-Йорке польских инсургентов хоть на кого-то из их семьи. Ранее случившаяся попытка убить его дядю, Константина Николаевича. Там, в Польше. И это при том, что дядюшка был чуть ли не самым либерально настроенным в семье. Не помогло, не спасло. Спасло лишь чудо. Зато в Нью-Йорке и уже тут, в столице, при покушении на отца, о чуде и речи не шло. Тут была исключительно работа тайной полиции, которую как собак на двуногую дичь, натаскивали на разного рода революционеров.
— Я этого не хочу. Отец тоже, но… Какие другие варианты?
— Сразу показать жёсткость и готовность ломать хребты о колено, — сверкнула глазищами Мария. — Никаких заигрываний, которыми, прости, твой отец да и более далёкие предки, занимались, создавая войска из числа туземцев, обучая их в военных училищах и иных местах империи. Англичане тоже шли этим путём, а к чему пришли? Помнится, они чуть было не потеряли Индию, да и в других местах хлопот у них хватало. Прости, Саш, но заигрывания с побеждёнными могут закончиться чем-то хорошим лишь в случае Европы, но никак не в Азии. Восток, он понимает только две вещи: силу и страх. Вот их можно смешивать в любых пропорциях, проверяя большую или меньшую пригодность.
— Первый и… второй. А где третий путь?
— На втором есть развилка. Выдавливание всех опасных за пределы империи или же придавливание, чтоб и пискнуть боялись. Мы предпочли выдавливание и не жалеем.
— Это очень радикально. Подобный поворот мало кто поймёт. Черняев и такие, как он. Может быть Игнатьев… а может и нет.
Улыбка, взмах веером и тихий голос, чуть ли не шёпот:
— Не стоит делать второй шаг раньше первого. Можно упасть. А это больно, стыдно, иногда нелепо.
— И какой шаг первый?
— Шаг в Калугу, мой милый юноша. Там дверь с замком. Нужен лишь ключ, а его я могу дать. Хочешь?
Мощный эротизм, который буквально окутывал Марию Станич. Двусмысленные на первый взгляд, но на самом деле ведущие лишь к заранее намеченной цели слова. Несмотря на не столь уже и короткое знакомство с этой дамой, Александр пока так и не смог привыкнуть. И вообще не мог понять, стоит ли привыкать? Вообще стоит ли всё… А чего, собственно, говоря? Одни вопросы и не из числа тех, на которые Мари готова давать ответы. У отца и особенно матери тоже не спросишь. Дела сердечные, дела особенные. Отец же ещё и политик, оценивающий все с точки зрения блага для государства. Потому… Великий князь встряхнулся, прогоняя те мысли. которым сейчас не было места. Очень важный разговор, а посему требовалось собраться.
— Зависит от того, что это за ключ.
— Умница. Сначала нужно спросить о сути подарка, а только затем принимать. Я не из данайского народа. Да и не гречанка у стен Трои, рядом с большой деревянной лошадью. Потому скажу, не тая… почти ничего.
— Почти?
— То, что касается рода Станичей, остаётся внутри этого рода, мой любопытный и милый друг. А остальное я скажу. Как не сказать, когда это пойдёт на пользу и нам, и тебе, и твоему коронованному отцу и даже всей Российской империи.
— А кому во вред?
— Тем, кого совсем-совсем не жалко, — улыбка на лица Марии появилась, но глаза смотрели оценивающе. Хищно, словно готовясь увидеть кого-то в прицеле. — Пусть до Шамиля дойдёт слух, что на Кавказе оставшиеся живыми и на свободе его мюриды готовят мятеж. Тот, для которого им нужно знамя. Старое, в лице собственно Шамиля, или новое, но единой с ним крови. И что тут, в столице империи, находятся в раздумьях. Просто усилить охрану? Перевести его со всей семьёй в куда более охраняемое, но менее комфортное место? А может последовать уже возникшему прецеденту и отправить имама вместе ещё кое с кем туда, за океан, составить компанию бывшему правителю Коканда?
Александр аж с шага сбился, едва успел осмыслить предложенное. Цинизм, провокация на грани сколько-нибудь приемлемого даже для широко мыслящих чинов Третьего отделения, вместе с тем логичная и обещающая быть предельно эффективной. Вне зависимости от реакции Шамиля на доведённые сведения, провоцирующие на… На любые решительные действия, поскольку сохранять спокойствие и ничего не делать тот явно не сможет.
Возопит, обращаясь к самому императору Александру II, жалуясь на коварные замыслы не пойми кого? Так тот лишь пожмёт плечами, поскольку никакого отношения к затее иметь не будет. И уж точно не станет переворачивать каждый камень с целью узнать, кто так напугал «калужского пленника». Не по императорскому чину беспокойство.
Начнёт сноситься с кавказскими своими соплеменниками-сторонниками, надеясь каким-то чудесным образом бежать? Так Станич явно на подобное и рассчитывает. Это с пленником под охраной в самом центре империи мало что сделать получится, зато с беглецом… с бегущими что угодно по дороге приключиться может. Или и вовсе до этого доводить не станет, просто сделав спровоцированное истинным. Только сперва даст Шамилю увязнуть в подготовке побега, а тем, что на Кавказе, действительно немного поможет, чтобы начались первые шаги подготовки к мятежу. После подобного император действительно в лучшем для Шамиля случае заменит его местопребывание с дома в Калуге на камеру в том же Шлиссельбурге. В худшем же и впрямь отправит прямиком за океан, где ему будут только рады — недолго, но искренне.
Всё это, время от времени замолкая, чтобы собраться с мыслями, он и поведал своей прекрасной и опасной спутнице, получая взамен улыбки и подбадривающие слова. Было видно, что Мария довольна ходом его рассуждений, даже поправляла всего пару раз и то не по ключевым, а по вторичным вопросам. В тоге же вымолвила:
— Слова не просто члена Дома Романовых, но юного политика, у которого впереди большое будущее. Императору Александру II нужна такая твёрдая и надёжная опора. И всё же… Слова ты сказал. Как насчёт дела? Избавишь свою родную страну от притаившейся внутри моровой язвы, не дашь ей прорасти в очередной раз, выплеснуться за пределы заткнутой пробкой склянки, куда до поры удалось убрать эту заразу?
— Это очень… неожиданно.
— Да. А ещё опасно. В меру… если тайное станет явным. Но что будет тайным, какая доля, если к Шамилю действительно постучатся самые настоящие посланники его мюридов? Всего то и нужно, чтобы приоткрылась узкая щелка. Она уже есть. Помнится мне, один из его сыновей, Мухаммад-Шали, оказался в Собственном Его Императорского Величества Конвое. Вот это действительно опасно… для твоего отца.
— Письмо или письма от мюридов передаст он?
— Именно, — улыбка на лице девушки стала откровенно предвкушающей. — Что может быть естественнее визита сына к отцу? И реакции другого сына Шамиля, Гази-Мухаммада, который больше всего мечтает выбраться сперва в Турцию, чтобы потом. получив помощь султана, вернуться на Кавказ. Он, я полагаю, сумеет убедить отца в опасности и необходимости бегства. Пусть наши враги делают всё за нас. Решайся, Саша.
