class="p1">Мы проходим в уже знакомую мне гостиную. Орлович предлагает гостям кресла, сам усаживается на краешек дивана, готовый в любой момент вскочить с него на тот случай, если нам вдруг что-нибудь понадобится.
— Афанасий Сергеич, — мягко, но официально начинает Игнатов. Орлович тут же настораживается. — Это Альберт Ветров из Берёзова…
— Да, я знаю, — Орлович лучезарно улыбается. — Мы с ним уже успели познакомиться. Очень любознательный молодой человек, скажу я вам. Интересующийся… Пытливый…
Я смотрю на Орловича и до меня доходит, что он нихрена не врубается в ситуацию.
В его мозге даже в самом дальнем уголке не отражается факт того, что я именно тот человек, у которого он украл фотографию.
У него абсолютно не ёкает совесть. Он даже не задумывается о том, что взял что-то чужое. Он живёт с собой в ладу и в полной гармонии.
— Альберт Ветров, — снова повторяет Игнатов. — Молодой фотограф из Берёзова. Я присылал тебе его работы. Чтобы ты высказал мне своё мнение. Ты даже сказал тогда, что у парня талант, но попросил не говорить ему об этом, чтобы он не зазнавался.
— Цикл «Комсомолка», — добавляю я. — Там ещё девушка у реки, очень красивая, собирается прыгнуть в воду. Неужели не помните, Афанасий Сергеевич?
Улыбка медленно сползает с лица Орловича.
Антонина вкатывает в комнату сервировочный столик на колёсах, который издалека напоминает маленький трактор «Беларусь». Два маленьких колеса спереди и два крупных сзади. На нижнем ярусе столика в специальном отделении я замечаю горлышко бутылки с винтовой крышкой.
Бьюсь об заклад, что это коньяк, тем более что всё остальное к этому располагает: маленькие бутерброды с балыком и остро пахнущим сервелатом, открытая коробка шоколадных конфет «Трюфель», и порезанный полудольками лимон.
Орлович действительно достаёт бутылку «Арарата». Жестом предлагает Игнатову.
Тот отказывается, и Орлович наливает себе, затем выпивает залпом, словно это водка, и, отчаянно морщась, заедает лимоном, сгрызая его вместе со шкуркой.
Когда вызванная кислотой гримаса сходит с его лица, передо мной сидит уже другой Орлович, собранный и сосредоточенный.
— Помню, — сухо говорит Орлович. — Хорошая работа, молодец. А что с ней не так?
— А почему она появилась в журнале под вашей подписью? — интересуюсь я.
— А что думаешь, под твоей подписью она там могла появиться? — спрашивает в ответ он.
Не могу отказать ему в иезуитской логике. Действительно, для фотографа из районки опубликоваться в журнале такого масштаба или, тем более, принять участие во всесоюзном конкурсе — это всё равно что слетать на Луну.
Но я не выпускник средней школы, чтобы меня можно было запутать подобными фразочками.
— Афанасий Сергеевич, — говорю я спокойно, словно общаюсь с умственно отсталым, — это мои снимки. Сделал их я. Вы этого не понимаете?
Я вижу, как Орлович тяжело вздыхает. Он не смущается, не чувствует вины.
Он злится на то, что его гениальная комбинация провалилась. Что он уже без пяти минут получил престижную премию.
Орлович, наверняка, уже представил себе свою поездку в Москву, триумф, зависть коллег и все блага, которые можно было бы получить в небольшом провинциальном болотце с такой наградой.
То, что автор фото, появившегося на обложке журнала, станет одним из лауреатов, — это очевидно. И дело не в проницательности журналистов. Тут нет никаких «инсайдов». Просто жюри спросили, что можно напечатать, и им подсунули нужное фото.
И вот на пути к славе вдруг появляется какой-то пацан и лепечет что-то про свои права.
Да, Орлович сейчас готов меня удушить или, учитывая его неспортивную комплекцию, подсыпать крысиный яд в чашку с чаем.
Но он осторожничает, смущает его присутствие Игнатова. Фотограф время от времени бросает на своего товарища быстрые взгляды, ожидая поддержки или одобрения.
Ну тот меланхолично наливает себе чай и уплетает за обе щеки бутерброды с сервелатом.
— Ты мыслишь слишком узко, — чувствуя неуверенность, Орлович сбавляет тон. — Это свойственно молодому человеку, который не знает, как устроен мир. Разве плохо, что твою фотографию увидят тысячи людей? Или плохо, что она принесёт славу твоей родной области? Без моего имени у неё не было бы шансов там оказаться. А так, по сути, я дал ей новую прекрасную жизнь. Неужели ты этому не радуешься?
— Афанасий Сергеевич, — говорю я, — я не знаю, есть ли у вас жена. Но представим, что она у вас есть. Если бы кто-то без вашего согласия, и даже не поставив вас в известность, взял бы её, отвёз в столицу, пользовал бы там как собственную жену и ещё бы похвалялся этим, были бы вы этому рады?
Слышу рядом громкое фырканье: Игнатов подавился чаем.
— Хам, — выкрикивает Орлович в гневе. — Погляди на него, Владлен Игоревич. Мы его заметили, можно сказать, дали путёвку в жизнь! Он должен быть нам благодарен за это. А он хамит в лицо уважаемому человеку.
Владлен при этом не произносит ни слова, полностью предоставив нам вдвоём разбираться в ситуации. Создаётся ощущение, что он следит за нами, словно патриций из ложи на битве гладиаторов.
— Афанасий Сергеевич, — продолжаю я, — вы не поверите, но я вам действительно благодарен. Благодаря вашей оценке, я работаю сейчас в районной газете и занимаюсь любимым делом. Именно поэтому я даю вам шанс.
— Каков наглец, а? — Орлович встаёт. — Вон из моего дома!
— Плёнки у вас? — спрашиваю.
Орлович словно не слышит моих слов.
— Плёнку, которую выманил у меня обманом Комаров, вы уже отправили в Москву или нет? — повторяю.
— Отвечай, Афанасий, это важно! — впервые подаёт голос Владлен.
— Фотографию отправили раньше, — поясняю я. — К началу конкурса плёнка ещё была у меня. Значит, для участия достаточно было одного фото. Формат там вполне конкурсный. Значит, плёнки понадобились для выставки, я прав? Вам сообщили, что вы в числе лауреатов и нужно будет распечатать снимки?
Орлович растерянно оглядывается, он не понимает, что сейчас происходит.
Игнатов утвердительно кивает, мол, ну, говори уже.
— Да, выставка, — отвечает Орлович. — В фойе ЦК ВЛКСМ на Хмельницкого.
— Так вы плёнку отправили? — переспрашиваю я.
— Да, позавчера, — это Орлович, — а в чём дело?
— Вот снимок, который вы отправили в начале, — кладу на стол фотографию Лиды. — Да-да, Афанасий Сергеевич, не удивляйтесь! Плёнка осталась у меня. А что же вы отправили в Москву? Ведь вижу, наверняка её проверили. Вряд ли делали полные снимки, скорее всего, просто контрольки распечатали, — Орлович дёргает подбородком, и я понимаю, что угадал. — А вот, отпечаток с плёнки, которая сейчас в столице. Формат здесь, конечно, намного мельче, чем делают на выставках. Но это дело поправимое. У вас есть лупа?
Фотограф порывисто встаёт из-за стола, едва не свалив бокал с коньяком полой халата. Он доходит до письменного стола у окна и возвращается с большой чёрной лупой на длинной ручке. С такими обычно изображают великих сыщиков.
— Вот здесь посмотрите, — указываю я. — Возле
