– Да не спросила, конечно. Только мне и было, что версии сопоставлять и проигрывать. Я, скорее всего, подумала, что о другой встрече речь идет, второй, не той, у Цветника…
– А о второй у них тоже договоренности не было, Сергей сказал, что на работу к ней зайдет. Сам. Вот оно как. Ладно, кладем закладку, поехали дальше.
– Потом она стала говорить, что никогда нам отсюда не выбраться, что все мы тут останемся навсегда. Это, кстати, отнюдь не признак и не улика, я и сама все чаще начинаю думать примерно так же. Единственно, твой оптимизм меня поддерживает.
– Ты ее не спросила, откуда в журнале та вырезочка взялась, не она ли ее и подложила? Слишком уж мало на случайность похоже.
Эта вырезка из русскоязычной газеты весьма его занимала. Отчего вдруг и как годичной давности заметка, повествующая о не слишком заметном событии на фоне ежедневно творящихся на Ближнем Востоке конфликтов и боестолкновений, оказалась в единственно нужное время в нужном месте? Будто специально кто-то ее приготовил, выжидая момент, выждал – и подсунул тому, кому надо.
– Этого я тоже не спросила…
– Так о чем же вы разговаривали два с лишним часа? Ты же специалистка, разведчица и прокурорская дочка, не знаешь, что ли, как клиента раскалывать?
– Ой, да сам ты, что ли, не понимаешь? В таком состоянии… Я все боялась, как бы с ней реактивный психоз какой-нибудь не приключился. И старалась не раздражать, наоборот, всеми силами успокаивала.
– Но все же узнала хоть что-нибудь полезное, хоть что-нибудь?
– Узнала… Не тогда, сейчас только. Пошли мы с ней в комнату, пошептались, я ей снова коньяку налила. Она выпила, прямо скажем, с жадностью…
Вадим собрался спросить, не тайная ли алкоголичка их подруга. Но воздержался. Наверняка ведь нет, иначе он давным-давно это заметил бы. В стрессе девушка пребывает, и, как заболевшая кошка нужную травку находит, Татьяна тоже нашла свое средство.
– И начала со слезами признаваться. Дело тут вот в чем, оказывается. Лет пять назад она пыталась отравиться, естественно, от несчастной любви. Нет-нет, не к Тарханову, то дело давно проехало. Была у нее какая-то жутко романтическая история… Вот и глотнула она целую упаковку какой-то дряни. Откачали ее, но с неделю в реанимации она без сознания пролежала. И после того началось… То видения какие-то на грани сна и яви, то предчувствия вроде ясновидения. Особенно насчет бед и смертей, какие могут со знакомыми людьми приключаться. Она и к попам обращалась, и к психиатрам. Ничего не нашли, разумеется, ни те ни другие. Попы молиться советовали, врачи – таблетки и нарзанные ванны. Что касается Сергея: дня за два до встречи с ним она во сне, но с полной отчетливостью, увидела то ли демона, то ли ангела, который строго-настрого велел ей пойти тем самым вечером в Цветник, где ее ждет крайне важная встреча. Ну, она и пошла…
– Вот оно как, – Ляхов даже и не удивился. Одной непонятностью больше – какая разница, раз ввязались они в дела потусторонние? Но – близко, близенько… В коме, значит, девушка пребывала, клиническую смерть, похоже, пережила. А теперь – сюда, по второму кругу, получается, но уже наяву, попала. – И что? Родные места узнала?
– Нет, совсем нет, – Майя даже рукой замахала. – Если ты так подумал… Нет! Просто ей здесь все время очень тяжело. Сердце давит, по утрам просыпаться страшно, депрессия… А перед тем как покойники подошли, такие кошмары на нее навалились, она и вертелась во сне, и стонала, меня разбудила. И никак успокоиться не может, на Шлимана смотреть боится. Все ей кажется, что они ее с собой заберут…
– Картина ясна. – Вадиму не то чтобы легче стало, но происходящее укладывалось в рамки обычной клинической психиатрии. Как говорится, есть над чем работать. – Ты ей посоветуй, для начала, устроить Сергею ночь любви. Ну, вроде как мы с тобой. Сразу полегчает. А в море выйдем, так и вообще…
Майя улыбнулась несколько смущенно и слегка даже покраснела. Надо же, и с ней что-то странное происходит. Никогда она в Москве не стеснялась разговоров на такие темы, а сейчас – словно девочка, только что потерявшая невинность и не успевшая к своему новому положению привыкнуть.
– Я и сама ей почти то же самое сказала…
По ту сторону узкой Второй Мещанской стоял четырехэтажный дом, еще более причудливой архитектуры, чем тот, в котором обитал Бубнов.
Весь такой готический, устремленный в небо своими шпилями, башенками по углам, стреловидными витражами. Жили в нем какие-то непонятные люди, сверх меры озабоченные собственной безопасностью, потому что парадный вход был заперт, очевидно, навсегда, а квартирующие въезжали на машинах прямо во двор, сквозь автоматические ворота в глухом кирпичном заборе.
А поскольку дом Максима нависал над своим визави тремя лишними этажами, то двор перекрывался сплошным пластиковым навесом, так что, кто приезжал, с кем и вообще все там происходящее было надежно скрыто от посторонних глаз. Добро бы, было это секретное пристанище спецслужб, так нет, обычное жилище семей примерно на пять. Это даже при несистематическом наблюдении установить было нетрудно.
И вот сейчас доктор обратил внимание, что в эркере четвертого этажа, обращенном в его сторону, что-то такое непонятно поблескивает. Прежде всего, конечно, он вообразил, не оптический ли это прицел? По привычной уже логике пуганой вороны. Да нет, не похоже.
Присмотрелся. Всего лишь парнишка лет четырнадцати, если не меньше, возится с любительским телескопом. Собирается, наверное, очередной звездный дождь наблюдать. Писали в газетах, что ожидаются сегодня – завтра, чуть ли не сильнейшие за последние полвека.
Оно бы и самому взглянуть любопытно, в детстве Максим астрономией сильно увлекался. Да где уж…
Выщелкнув с ногтя окурок так, что он полетел по пологой дуге, слегка отклоняемой ветром аж до противоположного тротуара, Максим вернулся в кабинет. Пора бы и на самом деле поспать. И уже в постели поразмыслить насчет способов использования профессора Маштакова, гениального безумца. Да, безусловно безумца, а также и гипоманьяка, озабоченного сексуальными проблемами, «верископ» показал это однозначно, но ведь и технического гения, без всяких оговорок.
Бубнов считал себя крайне способным изобретателем, но лишь в пределах уже достигнутого человеческой мыслью уровня, Виктор же Вениаминович умел выходить настолько далеко за эти пределы…
Потому не слишком Максим горевал о судьбе товарищей. Раз Маштаков сказал, что ничего фатального с ними произойти не могло по определению, так оно, наверное, и есть. В самом худшем случае – это тоже слова профессора – они могут выйти к нам как напрямую, «из двери в дверь», так и из прошлого…
