Размашисто перекрестившись, Дмитрий подвел черту:
— Судии государя есть Бог и народ его, а более никто!
Средний из царевичей о чем–то задумался.
— Митя, а врать тоже можно?
— Обмануть врага к пользе народной есть одна из первейших обязанностей государя. Но запомни — для верных подданных его слово тверже булата, и дороже золота. А вообще… Путь властителя пролегает сквозь терновник неведения и ошибок, выросший на бездонной трясине предательства. Неловкое движение приносит боль и поражение, а неверный шаг — смерть.
Глубоко вздохнув, наследник улыбнулся, вызывая у Вани ответный смех.
— Ты хорошо подумаешь над тем, что я тебе сказал. Если появятся вопросы — ты задашь их мне только тогда, когда мы будем наедине. Нельзя, чтобы кто–то узнал НАШУ тайну!
— Да, брат!
— Вот и хорошо. А теперь, если хочешь…
— В мастерские?!
— Ну, я хотел показать тебе одно тайное воинское умение, но раз тебе неинтересно?..
Опять заерзав, Иван торопливо согласился отложить визит в царские мастерские, и даже без малейших напоминаний подтвердил, что помнит главное условие:
— Никому!..
— Тогда ладно. Сядь по–другому, впереди меня. Нет, ноги вот так, а руки вот так. Теперь дыши ровно, и представляй, что между ладошками у тебя висит клубочек тепла.
Мягко положив свои руки на лопатки брата, Дмитрий скользнул ими вниз и вперед, остановив ладони на солнечном сплетении. Затем немного прикрыл глаза:
— Как он подрастает с каждым твоим вздохом, и немножко уменьшается с каждым выдохом…
* * *
— Долгих лет, Димитрий Иоаннович!
— И тебе здравствовать, Ефрем.
Один из столяров царских мастерских, отряженный в полное распоряжение государя–наследника, более чем полностью оправдывал свое имя , к своим тридцати годам имея аж восемь сыновей и семь дочек. По этой же причине отличался он редкой старательностью и исполнительностью — поленишься тут, коли девкам приданого целую гору надо, и сыновей в люди вывести, да жену побаловать (себя при этом не забыв).
— Вот, весь урок в точности сполнил.
Десятилетний отрок походил вокруг массивного дубового основания, вырастающих из него двух тумб, попробовал шатнуть станину и довольно кивнул. Пригнулся, что–то проверяя, а затем требовательно протянул руку, в которую понятливый мастеровой почти без паузы вложил небольшой чехольчик.
«Так, размеры… Ага, в порядке».
Протянув толстую нить между двумя бабками будущего токарного станка, Дмитрий еще раз все тщательно перемерил небольшой линеечкой, размеченной аж на двадцать семь сантиметров. Последняя на данный момент (увы и ах!) существовала всего в одном экземпляре, и являлась плодом довольно долгого сотрудничества сразу двух златокузнецов.
— Хорошо.
Повторив все свои действия в отношении готового макета сверлильного (а заодно, если ему улыбнется удача, то и вертикально–фрезерного) станка, старший сын великого государя отметил, совсем не скрывая свое хорошее настроение:
— Очень хорошо!
Расстелив прямо на старательно выглаженной станине большой лист бумаги, и придавив его железком от рубанка и подвернувшимся под руку долотом, царевич провел пальцем по удивительно ровным линиям рисунка:
— Две длинных и ровных рейки. Вот эти детальки…
Подробно объяснив столяру его следующий урок, и проверив, все ли тот правильно понял, Дмитрий еще раз довольно кивнул и вышел из своего личного Особливого амбара, выделенного ему (вместе с охраной оного) по слову царственного отца. Поначалу все смотрели на это дело, как на детскую блажь… Все, кроме работников царских мастерских — уж они–то сразу оценили всю прелесть и удобство новых инструментов и приспособлений, придумываемых царственным отроком буквально на ходу. Один только коловорот с двумя дюжинами сменных насадок чего стоил, разом заменив целую груду привычных, с их намертво приклепанными хвостовиками!.. Или вот, к примеру, неудачно сваренный мастером булат. На саблю такую сталь пускать никак нельзя, разлетится от доброго удара, а на сверла пошла за милое дело. В тех же пушках запальные отверстия теперь вертеть одно сплошное удовольствие — что бронза, что чугун, что медь, сверлу все заедино, прямо как по маслу идет! А литейщикам Бронного приказа оченно по вкусу пришелся деревянный короб с двумя ручками и одним колесом — царевич его тачкой назвал. Ямину под опоку выкапывать, или наоборот, готовое литье раскапывать, так этой тачки лучше и не придумаешь. Один человек за раз тридцать–сорок лопат может увезти!
— Доброго здоровьичка, Димитрий Иванович!
Повернув голову к знакомому по путешествию в Кирилло—Белозерскую обитель дьяку, наследник чуть наклонил голову в ответ.
— Благодарствую.
«Не Кремль, а одна сплошная большая деревня!».
Молчаливо выразив свое возмущение и определив по солнцу время, отрок едва ли не вприпрыжку заторопился в царские мастерские: во–первых, неотвратимо приближалась очередная тренировка с саблей и рогатинкой. А во–вторых — быть может, златокузнецы все же совершили чудо, и он сможет подержать в руках еще одну линеечку? Желательно, на сей раз хотя бы в полметра длиной. Опять же, у него появилась одна мысль насчет того, как сделать пузырьковый уровень, а так же вполне жизнеспособная идейка о том, как все–таки можно получить долгожданный (уже всю голову сломал, блин!) эталонный грамм. Не то, что он был так уж срочно нужен, но… В любом случае, без него нельзя было обойтись, иначе «зависала» немалая часть оставшихся в памяти знаний — те же формулы, например. Чего не отнять у советского образования, так это умения некоторых преподаватилей буквально вколотить учебную программу в мозги студентус вульгарис, через любое немогу и нехочу.
«Черт, такая малость, а противная! Вредная! И никак в руки не дается, зар–раза».
Полтора часа спустя, боярин Канышев с некоторым удивлением поприветствовал старшего из царевичей (младший подошел чуть раньше, и теперь разминался, увлеченно пластая своим дубовым клинком беззащитный воздух). Оглядел спокойное лицо наследника, оценил его буквально полыхающие недоброй синевой глаза, и… Вручил ученику не привычный затупленный булат сабли, а ратовище рогатинки, отполированное его же руками.
«Колено–ступня–рука, сердце–живот–бедро, левый бок–шея…».
Привычно проговаривая про себя все свои действия, Дмитрий старательно успокаивался сам, и успокаивал весьма некстати пробудившееся средоточие — и через час занятий уже был абсолютно спокоен.
«Пятая неудача подряд! Щелчок по самолюбию и гордости получился куда как знатный. Иэх! Щит–бедро–предплечье, голова–плечо!».
Кррак!!!
