Эти слова должен был произнести полковник Аксельсен, командир олонецких егерей, однако он лишь молчал, то раскрывая, то вновь закрывая рот.
– Разверните, майор. Государь не забудет вашей службы, – со значением произнёс командующий корпусом.
– Сажнева, несомненно, заметили, – не то прошипел, не то просвистел на ухо князю Ираклий Луарсабович. – Заметили и стали преследовать…
Развить сию блистательную теорию начальнику штаба не дал мокрый, запорошенный снегом капказец, некуртуазно и неполитесно распахнувший дверь сильным пинком и даже не потрудившийся встать во фрунт.
– Господа, баварские драгуны, – несмотря на мохнатую бурку, горскую шапку и шашку у пояса, говорил пришелец чисто и правильно, – перешли Млаву возле фольварка Аттельбейн. Там, где батальон подполковника Сажнева. Югорцы не выдержали. Драгуны заходят нам в левый фланг, опрокинув вставший бивуаком олонецкий полк и два оттянувшихся батальона суждальцев. Все нижние чины сражаются, как львы, в отсутствие старших офицеров то и дело бросаясь в штыки, но их обошли.
– Вы кто такой?! – Душа его превосходительства господина генерал-лейтенанта Ломинадзева не могла стерпеть столь вопиющего нарушения субординации. – Почему не доложились как положено?!
Ледяное «вы», обращённое к нижнему, по всей видимости, чину, в устах господина генерал-лейтенанта означало самое меньшее тюремный батальон.
– Полноте, Ираклий Луарсабович, дорогой, – дерзко бросил новоприбывший. – Не с вами ль за вистом сиживали? Не с вами ль батюшка мой у Данона гуляли? – Странный капказец сорвал мокрую мохнатую шапку, рука его быстро опустила воротник, пригладила светлые кудри.
– Шигорин! – оторопел начальник штаба.
– К вашим услугам, – насмешливо поклонился тот. – Темрюкского гусарского полка наинижнейший чин Михайло Шигорин.
– Не знал, что ты здесь, князь, – приподнялся Шаховской.
– Просто Шигорин, ваше сиятельство. – Бравируя, тот обвёл взглядом офицерское собрание. Большинство молодых золотопогонных гвардионцев смотрело на легендарного Michel le Diable восхищённо и сочувственно, немногие армейцы – с плохо скрываемым подозрением. – Не могу именоваться наследным титулом до полного искупления вины. Но довольно обо мне. Чёрные драгуны опрокинули заслон и пошли по нашим тылам, господа. Ещё немного – и они будут здесь.
Сразу несколько офицеров бросилось к дверям – в первую очередь командиры суждальских и олонецких батальонов.
– Куда?! – страшным голосом прорычал Шаховской – тем самым «львиным» рыком, благодаря коему обрёл в петербургских салонах славу непобедимого полководца. – Прошу всех оставаться на местах. Говори, Михаил Медарович.
– А что ж тут говорить? – с развязной манерностью отмахнулся Шигорин. – Ударили по Сажневу, смяли и идут вглубь по всем дорогам. Я сам видел. Насилу ушёл. Добрый конь выручил. Вот. – И он сунул палец в дырку от пули на поле черкески. – Памятуя о дне ангела вашего сиятельства, в нарушение субординации решился тайно от начальства засвидетельствовать своё почтение. Судьбе было угодно произвесть меня – само собой, временно, в ангелы-хранители вашего сиятельства и направить на сию мызу с предупреждением. И вот я здесь.
– А что у Сажнева? Ты, князь, сам югорцев видел?
– Нет, ваше высокопревосходительство, никак нет, – продолжал паясничать Шигорин. – У Сажнева не бывал, его самого не видал. А только в лесу много солдатиков наших сломя голову… свершают ретираду. Небось и сажневские там.
– Всё понятно, – вновь задышал в самое ухо Шаховскому Ломинадзев. – Подполковник Сажнев допустил позорное бегство вверенного ему батальона с поля боя, открыв фланг и тыл всего корпусного авангарда. Из-за него отступили суждальский и олонецкий полки. Не могу представить себе, что будет с конноартиллерийской бригадой Карпина. И с Шестой пехотной дивизией, ей сейчас зайдут во фланг, остальных же атакуют на бивуаках! Ваше высокопревосходительство, штаб корпуса обязан немедля передвинуться в безопасное место, где и принять соответствующие меры к отражению коварного неприятеля…
– Только советую поторопиться. – Шигорин нагло потянулся, схватил едва початую бутылку бордо, запрокинул голову – алые струйки покатились по подбородку. – Герры пруссаки совсем скоро на огонёк заглянут.
– Господа офицеры! – Шаховскому хватило выдержки подняться с достоинством, а не вскочить. – Штаб корпуса отправляется в… Ираклий Луарсабович?
– В Кёхтельберг, – тотчас подсказал Ломинадзев.
– Заячьи Уши поближе будут, ваше высокопревосходительство, – вдруг заговорил немолодой майор-армеец. – И туда сейчас подходят главные силы корпуса. И гвардейские гренадеры. Кавалерия…
– Вы, любезный, будете учить генерала от инфантерии? – бойцовым индюком налетел на дерзкого Ираклий Луарсабович.
Майор ничего не ответил, лишь молча щёлкнул каблуками, отрывисто отдал честь и, придерживая саблю, быстро вышел, почти выбежал вон.
– Мужлан. Никаких манер, – лениво заметил Шигорин.
– Будем во Млавенбурге – всем всё припомним, – посулил начальник штаба, жестами подзывая засуетившихся денщиков и адъютантов. – В дорогу, господа, в дорогу! Нельзя терять ни минуты. Жизнь его сиятельства в опасности.
* * *
Пожилой майор, выскочивший на улицу из парадной залы Лабовской мызы, был командиром муромских егерей, полка из егерской бригады Борисова всё той же Пятой пехотной дивизии. Пост он занимал не по чину, но старый командир полка только что вышел в отставку, а приказ на производство из Военного министерства всё не приходил и не приходил. Так бедолага и командовал: для обычного линейного батальона майор слишком много, а для полка – слишком мало.
Взяв с собой лишь ординарца да двух вестовых и сильно опередив – по приказу начальственного именинника – своих егерей, он сейчас клял себя последними словами. Муромцы огибали Лабовскую мызу с севера, не ожидая атаки, готовясь, согласно приказу Ломинадзева, занять берег Млавы. Сейчас, похоже, им придётся отбиваться на походе.
За спиной майора ржали кони, гомонили люди; впереди же, в лесах южнее мызы, протянувшихся на много вёрст вдоль русского, восточного берега Млавы, не стихала перестрелка и вовсю гремела артиллерия. Немногочисленные пехотинцы, оставшаяся охрана штаба, уже выстроились, растерянно вглядываясь в недальний край леса.
Полковник Аксельсен куда-то запропал, отнюдь не спешил к своим людям, в отличие от командира суждальцев: тот поскакал на низкорослой лошадке куда-то прочь, туда, где гремели выстрелы.
