Аля спала, зарывшись с головой в одеяло, и просыпаться не желала. Судя по оплывшим свечам, она читала всю ночь. Вот уж, действительно, охота пуще неволи.
После вчерашнего «праздника победы» состояние у меня было, мягко говоря, подвешенное. Пришлось идти в буфетную «лечить подобное подобным».
Оказалось, что плохое самочувствие было не только у меня. Почти все оставшиеся на ночь гости и обитающие здесь приживалы были уже в буфете и успешно продвигались через временное выздоровление к новой болезни. Укоренный такими примерами невоздержанности, я ограничился в потреблении «лекарства» только необходимым минимумом, после чего, не без сожаления, покинул веселящуюся компанию.
Делать мне было решительно нечего, и я отправился на конюшню. Там со вчерашнего дня практически ничего не изменилось. Бывший узник по-прежнему лежал, бессильно раскинувшись на полатях, а Иван любовно чистил скребком наших лошадок.
Я поздоровался и спросил его, дали ли вчера на кухне еду для больного.
— Дали, — ответил он, чему-то ухмыляясь, — куда им было деться. Все, что просил, дали, да еще сверх того водки.
— Водка — это хорошо, — вяло порадовался я за него, — только если не очень много.
— Водки много не бывает, — резонно не согласился он.
Узник при моем приходе открыл глаза и напряженно всматривался в мое лицо. Глаза его, так же, как и вчера, лихорадочно блестели. Я приложил тыльную сторону ладони к его лбу. На ощупь температуры вроде бы не было.
— Давайте я вас осмотрю, — предложил я. — Иван, помоги снять с больного рубаху.
Иван неохотно отложил скребок, ласково потрепал лошадь по шее и подошел к нам. Я приподнял легкое, ссохшееся тело, а он ловко стянул исподнюю рубаху. Выглядел наш недавний заключенный ужасно, но лучше, чем должен был после такого длительного пребывания без воздуха и нормальной пищи. Я подумал, что если организовать ему усиленное питание и дать пару недель отдохнуть, то он вполне успешно оправится от перенесенных лишений.
Я осмотрел его, послушал сердце, легкие. Все было в лучшем состоянии, чем можно было ожидать.
— Знаете, я думаю, что вы скоро пойдете на поправку. Кстати, мы с вами не успели познакомиться, — сказал я и назвался.
— Илья Ефимович Костюков, — отрекомендовался в свою очередь узник, чтобы лучше видеть меня, откидываясь на свой сенник.
— Вы просто как Репин, полный его тезка, — к слову сказал я, постфактум подумав, что никакого Илью Репина он знать не может.
Однако мои слова Костюкова заинтересовали. Он даже наморщил лоб, пытаясь понять, о ком я говорю.
— Я Илью Ефимовича Репнина не знаю. Слышал про Никиту Ивановича, стольника и фельдмаршала, сына его Василия Никитича, генерала-фельдцейхмейстера, встречал внука стольника Николая Васильевича, тоже, как и его дед, фельдмаршала. Слышно, что он нынче послом в Берлине.
— Я не про Репнина говорил, а про Репина, это такой известный художник.
— Не знаком, — кратко сообщил Илья Ефимович. Обширные сведения вчерашнего заключенного о русской аристократии меня заинтересовали. Судя по тому, что он знал каких-то неведомых фельдмаршалов и фельдцейхмейстеров, мое первоначальное впечатление было правильным, Костюков явно не крестьянин.
Осмотр и наш краткий разговор так его утомили, что он даже прикрыл глаза.
Однако, я намека не понял и все-таки задал интересующий меня вопрос:
— А как и за что вы попали в здешний острог?
Увы, ответ его был, возможно, правдивым и полным, но весьма расплывчатым:
— По проискам дьявольским, — мрачно глянув на меня горячими глазами, ответил Илья Ефимович.
— Все, что не в руках Бога, то в руках дьявола, — подтвердил слушавший нашу беседу Иван.
— Это так же точно, — согласился я, — как то, что Волга течет в Каспийское море. Но мне бы хотелось узнать, через кого все-таки нечистый осуществлял свои происки? Кто, кроме управляющего, в этом замешан?
— Сказано, нечистый, чего же еще говорить, — неожиданно сердито сказал Иван. — Сдалось тебе его кликать!
— А все-таки, точнее сказать нельзя?
Мне никто не ответил, а настаивать на более конкретной информации я поостерегся. Помешало, скорее всего, внутреннее сопротивление Костюкова, какая-то его отрицательная энергетика.
Уже когда я спросил его о пленении, он внутренне закрылся, отвел глаза и уставился в низкий бревенчатый потолок отсутствующим взглядом.
«Загадочный тип, — подумал я. — Что-то во всей этой истории есть нелогичное».
Постепенно у меня создавалось впечатление, что он, как и Иван, представитель какого-нибудь человеческого меньшинства. Это делало понятным вражду с оборотнем Вошиным, странное пленение и участие в его судьбе Ивана.
— А вы из каких будете? — задал я двусмысленный вопрос, который мог иметь много вариантов ответа.
Почему-то в этот раз мое любопытство нового знакомца совсем не смутило. Он приподнял голову и заговорил довольно свободно, перестав изображать умирающего:
— Наш род имеет византийские корни, — переглянувшись с Иваном, начал рассказывать Костюков. — Мой предок Марко приехал на Русь при Великом князе Василии Ивановиче по торговым делам. Происходил он из греческого рода, славного оракулами и врачевателями. Великий князь, имея большую нужду до людей, обремененных знаниями, оставил моего предка при своей особе. Марко слезно челобитствовал отпустить его к жене и детям, оставшимся в Царьграде, но на свою просьбу соизволения не получил. Сам Великий Султан, — не без гордости продолжал говорить Костюков, — посылал в Москву посольство для возвращения моего прославленного предка к семье и детям, но Василий Иванович отпустить его отказался, ссылаясь на то, что предок пошел на русскую службу добровольно. В конце концов, Марко смирился со своей судьбой и служил Великому князю не за страх, а за совесть. Узнав от приезжих купцов, что жена его в Царьграде скончалась, он женился на русской боярышне и основал род Костюковых. Так на русский лад звучала наша греческая фамилия Костаки.
— Стал быть, вы потомок турецкоподданного, — опять непонятно для присутствующих пошутил я.
Костюков утвердительно кивнул.
— Позвольте еще полюбопытствовать, чем вы занимаетесь, — продолжил я допрос, — служите в военной службе или по статской части?
Костюков отрицательно покачал головой:
— Все потомки Марко Костаки — волхвы.
— В каком смысле волхвы, гадаете, что ли?
— Многими действами владеем: предсказываем судьбу по звездам и птицам, знахарим, снимаем сглаз и порчу, знаем многие искусства, чародейства…
Честно говоря, ко всяким видам колдовства я отношусь, мягко говоря, слегка скептически. Как правило, если это не искусные фокусы, то прямое надувательство.
