Капитан собственноручно захлопнул за ним дверцу и уселся на переднее сиденье. Не дожидаясь команды, шофер завел мотор и плавно тронул автомобиль с места. Поскольку смысла глядеть в окно не было – снаружи все еще стояла ночная темнота, хоть небо на востоке уже заметно посветлело, предвещая скорый рассвет, – лейтенант откинулся на спинку пассажирского диванчика и прикрыл глаза. В принципе, за время полета он выспался, но пусть лучше немногословный капитан думает, что он задремал, умаявшись в самолете. Так, на всякий случай. А то еще ляпнет чего невпопад, доказывай потом, что не верблюд…
Ехали недолго, меньше получаса, но Зыкин, хоть и не собирался спать, ухитрился и на самом деле закемарить под убаюкивающий гул мотора и мерное покачивание автомашины. Проснулся от сопроводившего плавную остановку писка тормозов. Пока приходил в себя и нашаривал ручку, дверца распахнулась сама собой. Стоящий снаружи капитан отступил в сторону:
– Выходите, приехали. С вещами. Следуйте за мной.
Выбравшись из тесного салона, Зыкин огляделся, отчего-то сразу догадавшись, где находится. Внутренний двор «большого дома» на площади имени товарища Дзержинского, разумеется. Ну, или Лубянской, ежели по-старому. Ничего себе, куда его судьба занесла! В жизни не чаял здесь побывать, и вот нате вам. «Приехали», как Степаныч бы выразился. Вдруг что не так пойдет – высоконько падать будет… и больно…
– Не теряйте времени, – не оглядываясь, буркнул капитан, первым идя к высокому крыльцу с мощными двустворчатыми дверями. – Вас ожидают. Приготовьте документы, предъявите на КПП. Там же оставите личные вещи и сдадите оружие. Дальше вас проводят. Прощайте, товарищ лейтенант.
– До… до свидания, товарищ капитан, – пробормотал, козыряя в ответ, Виктор, отчего-то считавший, что немногословный провожатый зайдет внутрь здания вместе с ним. Но нет, как выяснилось: развернулся и убрался восвояси. Ну и ладно, разберемся. В конце-то концов, здесь все свои. И дело у них тоже свое, одно на всех – фашистскую гадину раз и навсегда удавить, чтобы больше нигде и никогда головы не подняла.
После очередной – и куда более серьезной – проверки документов Зыкина проводили на второй этаж. В здании Главного управления он до этого момента никогда не был и потому понятия не имел, к чьим дверям его привели. Наверняка, как он и предполагал раньше, комиссара третьего ранга Михеева, начальника управления особых отделов и его непосредственного командира. Хотя высокий кабинет вполне мог принадлежать и наркому Меркулову, после февральского разделения комиссариата возглавившего госбезопасность. Но реальность превзошла все ожидания лейтенанта Зыкина, даже самые смелые.
В кабинете, куда Виктора проводил поднявшийся из-за стола в приемной невозмутимый секретарь, его ожидал лично наркомвнудел СССР товарищ Лаврентий Павлович Берия.
Вспоминая об этом спустя несколько самых долгих в его жизни часов, Зыкин так и не сумел понять, как он, разглядев сидящего за рабочим столом хозяина кабинета, ухитрился сделать пять строевых шагов и четко доложить о прибытии, вместо того чтобы как минимум сбиться с шага, а то и вовсе грохнуться от неожиданности в обморок. Преувеличение, конечно, – что он, старорежимная гимназистка, чтобы сознание ни с того ни с сего терять? Или получивший боевое ранение красный командир, контрразведчик, воюющий с первого часа войны? Вот именно… Но шок он и на самом деле испытал, и неслабый…
А вот утаить хоть что-то ему, похоже, не удастся. Не тот уровень. Слишком высоко взлетел, в ТАКОМ кабинете говорят только правду. Прости, Степаныч…
* * *
– Благодарю вас за рассказ, товарищ Зыкин. – Берия снял пенсне и привычно потер переносицу большим и указательным пальцами. – Не стану скрывать, все это я уже знаю от моих источников. За исключением нескольких незначительных деталей, о которых вы только что рассказали. Вы с товарищем Минаевым героически сражались и нанесли противнику существенный урон. Действия батальона существенно помогли в той ситуации, что сложилась на фронте в первые дни войны. Но вы ведь умный человек, профессиональный чекист и поэтому прекрасно понимаете, что я захотел с вами поговорить вовсе не поэтому? Что нам еще есть что обсудить. Не правда ли?
Зыкин осторожно кивнул, ощутив, как по спине побежал холодный ручеек. Отнюдь не первый за проведенное в кабинете главы всесильного наркомата время.
– Вот и хорошо. Тогда продолжим. Кстати, – народный комиссар сделал вид, что произнесенная следом фраза пришла в его голову только что, однако Виктор отлично видел, что это не так. Да, собственно, тот и не пытался особенно лицедействовать. – Возможно, вам будет интересно, но результатами нашего с вами разговора интересуется лично товарищ Сталин. Лично! И именно он попросил выяснить у вас, ну, скажем так, некоторые подробности, о которых вы, как мне кажется, не упомянули в рапорте.
– Товарищ народный комиссар…
– Успокойтесь, товарищ лейтенант, – наркомвнудел легонько прихлопнул пухлой ладонью по покрытой зеленым сукном столешнице. – Поверьте, вас никто и ни в чем не обвиняет.
«Угу, по крайней мере пока, – автоматически докончил фразу Виктор, не сводя взгляда с лица Берии. Мысленно, разумеется, докончил. – Ну, а чего я, собственно, хотел? Не в сказку, чай, попал».
– Сейчас меня интересует исключительно ваше личное мнение. Вы ведь знали товарища Минаева с довоенных времен, несколько лет служили вместе. Знали, скажем так, всесторонне, поскольку по долгу службы просто обязаны были знать больше, чем кто-либо из окружения. Верно?
– Так точно, товарищ народный комиссар.
– Вот и отлично. Вам не показалось, что с некоторого момента он, ну, пусть будет, несколько изменился? Вы ведь постоянно находились рядом, просто не могли не заметить в его поведении чего-то необычного, возможно, даже подозрительного? Что скажете?
Несколько секунд в кабинете царило молчание, затем Зыкин решился. А что оставалось делать? ЕМУ врать бессмысленно. Да и стоит ли? Ну, а если не поверит? Значит, судьба…
– Товарищ народный комиссар, – откашлявшись – в последний момент горло все же свело предательским спазмом, – твердым голосом произнес особист. – Вы совершенно правы. Я не мог говорить об этом раньше, поскольку… поскольку меня бы просто не стали слушать. Даже на уровне особого отдела фронта, куда я попал после госпиталя. Вот поэтому это и не вошло в рапорт.
– Даже так? – судя по всему, Берия был искренне заинтересован. – И отчего же?
– Сочли бы выжившим из ума. Это в лучшем случае.
– То есть вы хотите сказать, что стать умалишенным – это лучший случай?!
