Слова тоже — народные… музыка Визбора. А что, Визбор, он не русский народ?
…Народы у нас разные. Фашистская сволочь — и советские люди. Потому и разные песни поем…
23 июня 1941 года. 06 часов 21 минута.
Штаб 4-й армии
— Товарищ командующий, я чудом, чудом уцелел! — Горячась, захлебываясь слюнями, начальник штаба армии Сандалов почти кричал. — Если бы я вовремя не прикрылся, то осколок прямо в меня угодил бы! Представляете, какая бы это была потеря для штаба, для армии, для всего фронта? Эх, вот только жалко — потерял я своего любимого котенка, отстал, видно, где-то, мой бедный Белянчик… И «эмка» моя сгорела — представляете, мне пришлось в кабине простого грузовика ехать!
— У нас здесь ходят слухи, что противник, прорвавшись между Высоким и Брестом, распространяется на Видомль! — нетерпеливо перебил Сандалова командующий армии Коробков. — Поезжайте сами в дивизию Васильева, узнайте, что там делается, и свяжите его с танкистами.
— Виноват, товарищ командующий, — Сандалов удивленно пожал плечами, не веря своим ушам, — но я очень занят, мне надо срочно готовить оперсводку для Генштаба! Сами ведь знаете, главное — ведь не то, что именно произошло, а — главное, как об этом правильно доложить руководству…
— Поезжайте немедленно! — взорвался Коробков. — Я и так излишне Вам доверился! С Вашей эрудированностью и образованностью может так случиться, что докладывать оперсводку будет уже некому!
Сандалов уходит обиженный в лучших чувствах, очень-очень тихо, чтобы никто, никто не услышал и не доложил, бормоча под нос: «Самодур! Совершенно невоспитанный тип! Мужлан!».
23 июня 1941 года. 06 часов 31 минута.
Жабинка
— Скотина! Ты что с моей машиной сделал?! Я ее тебе доверил, как человеку, а ты! Петух ты гамбургский!
Красноармейца Эспадо можно понять… Его любимый «саблезубый» весь покрыт шрамами и вмятинами, как будто его царапала сотня обезумевших великанских котов…
— Так ведь, товарищ командир… Налет был…
— Я уже понял, что был налет! Отчего же вы, лишенцы, из зенитного пулемета не стреляли? Так близко бомбу можно положить либо с пикирования, либо уж совсем случайно, а я в такие случаи не верю!
— Да что Вы, товарищ командир, на нас все орете, как потерпевший! Ночку всего и отдохнули мы от Вас… — окрысился башнер.
— Как же нам было стрелять, командир, — примирительно сказал пожилой, тридцатилетний мехвод, призванный из запаса на БУС, — ежели пулемет ты над своим люком пристроил, а там — сидел уже не ты, а это говно усатое… то есть товарищ лейтенант… А как налет начался, так он совсем не стрелял, а сразу спрыгнул с башни, и юрк — под танк… Ну, я чтобы его не задавить, ударил по тормозам… Тут и грохнуло…
— Лучше бы ты его задавил, ирода. Где он, кстати? А ведь у меня кулак уже зудит!
— Да осколками его пошинковало… лопатой из-под машины выгребали!
— По делам вору и мука. Ладно, проехали, ты мне вот что лучше скажи: ты масло в КПП сменил? Нет? А ПОЧЕМУ?!!
23 июня 1941 года. 07 часов 00 минут.
Москва. Кремль
— …а Вас, товарищ Ворошилов, я попрошу остаться!
Первый рабочий день войны, которую позднее назовут не только Великой, но и Отечественной, наконец заканчивался…
Из прокуренного кабинета выходили генералы… Последним вышел, подозрительно посмотрев на «первого красного офицера», начальник Генерального штаба.
Товарищ Сталин неслышно прошелся за спиной замершего за широким и длинным столом Ворошилова, потом резко остановился, выбросив вперед, как будто вонзая нож в чью-то спину, руку с зажатой в кулаке давно погасшей трубкой…
— Клим, ты мне веришь?
— Да, Коба… Я тебе верю. Безгранично верю! — дрогнувшим голосом сказал Ворошилов.
— И я тебе верю… пока… А вот ИМ — уже нэ верю! — кивнув на закрывшуюся за генералами дверь, сказал Сталин. — У товарища Жюкова — полный ажюр… На Люблин и Сувалки наступать собрался, да? Маладэц… Вот только Лаврентий мне сейчас доложил, что немцы Вильно взяли! — Сталин удивленно покачал головой. — Слюшай, как это так взяли?! Ничего не понимаю. Столицу Союзной Рэспублики взяли? И Жюков мне ничего не доложил? Странно, да? Кто здэсь дурак? Лаврентий дурак? Или Жюков дурак? Или это Я ДУРАК? — Сталин секунду помолчал, пососал давно погасшую трубку. — Молчишь, Клим? Ну-ну. Молчи, молчи… «Акт приемки Наркомата обороны» я хорошо помню…
— Товарищ Сталин, да я… — подался вперед Ворошилов.
— А чито ты, Клим, так заволновался, да? Есть о чем волноваться? Нэ волнуйся. Пока нэ волнуйся… Значит, сделаем так, Клим… Бери Лаврентия, и поезжайте с ним моими прэдставителями на Сэверо-Запидный и Запидный фронт. Будете там моими глазами и ушами! А эсли чего увидишь — гони всэх в шею и сам принимай командование… Я хотел на Запид послать Кулика… Но что-то мне говорит…
24 июня 1941 года. Штаб 10-й армии Западного фронта. Маршал Советского Союза Кулик приказывает: — Всем присутствующим командирам снять знаки различия, выбросить документы, ордена и оружие… Потом вместе со своим адъютантом переодевается в крестьянскую одежду, единственные из «всех присутствующих»… Происходящее внимательно фиксирует начальник особого отдела Армии, так что все — приведено дословно.
Сталин секунду помолчал, прислушиваясь к себе:
— Что-то мне говорит, что ты, Клим, справишься там лучше… Смотри, Клим. Нэ подвиди мэня. На этот раз.[76]
23 июня 1941 года. 07 часов 02 минуты.
Варшавское шоссе. Где-то восточнее Бреста
Как и вчера по шоссе идут, идут и идут — машины, повозки, люди…
Шоссе, в отличие от железной дороги, немцы не бомбят. Поэтому все стараются держаться «Варшавки».
Из Бреста началась эвакуация — и первыми повезли свои наиважнейшие скоросшиватели областные конторы, такие как «Облснабрембыт», «Облстройтехмонтаж», «Облзаготзерно»…
Вот колонну тракторов, которые в пыли и грохоте буксируют по обочине комбайны из МТС, обгоняет, презрительно рявкая клаксоном, зеркально сияющий ЗиС-101. Из приоткрытого окна торчит верхушка роскошной пальмы…[77]
«Росписной», опершийся на лопату, проводил лимузин прищуренным взглядом: «Слуги народа поехали…». Потом переводит завистливый взгляд на колонну еще одетых в свое, но уже пытающихся держать строй мобилизованных во главе с запыленным райвоенкоматовским лейтенантом — и негромко, но твердо говорит «вольняшке»:
— Бугор, ты хошь как хошь, а только ежели до завтра от УпрЛАГа на мою заяву не будет ответа — зуб даю, я иду на «рывок». Я сказал.
