Да, камрады, это вам не европейский «Панцерроллен-бан».
Это вы еще экстремально сухую погоду наблюдаете, которая в этих местах раз в пятьдесят[73] лет случается…
А вот скоро и дождик пройдет (в России это бывает, знаете ли, тут не Северная Африка), вот тогда и поеб… страдаете от души. А пока это только легкая разминка.
Гудериан, на своем командирском, вооруженном только тремя радиостанциями, танке пересекает наконец Буг.[74]
Фон Меллентин, скрывая ехидную генштабовскую улыбочку, тщательно записал в книжечку с золоченым обрезом серебряным карандашиком: «Командующий с удовольствием отметил, что плацдарм не только захвачен, но и вскрыт. Опоздание по сравнению с графиком минимальное: только каких-то 24 часа 10 минут. Продвижение значительное — целых 1835 метров. Колоссаль! До ближайшей точки линии „Arkchangelsk-Astrakchan“ осталось ничтожно мало, всего-то жалких 1500 wiorst. Темп нашего продвижения не может не впечатлять вдумчивого наблюдателя. NB! Перечитать записки Де Коленкура. Важно! Узнать, где здесь можно срочно достать baranny touloup или лучше хорошую теплую shouba. А еще у Иванов есть какая-то странная обувь, шитая из войлока — walenky. Обязательно выяснить, что же это такое! И добыть на всякий случай не одну, а две пары».
…А ведь Меллентин еще не знал, что в этот день и именно в этот час далеко отсюда, в городе Петрозаводске, но все равно в центральной России — выпал снег… и долго не таял…
23 июня 1941 года. 05 часов 15 минут.
Немирув. Линия обороны 1-го стрелкового батальона 15-го СП
Лейтенант Хайруллин спрыгнул в окопчик батальонного КНП. Взвизгнувшая над ним пуля взбила глиняную крошку у задней, осыпавшейся стенки. Хайруллин упал на четвереньки, поднял голову, оглянулся. В окопчике было очень плохо…
Комбат, капитан Немцов, единственный оставшийся в живых из всех бывших с ним на КНП, обеими руками загребал вместе с песком и суглинком в развороченный осколком живот свои выпирающие узлами синеватые кишки. Увидев Хайруллина, Немцов остановил его тяжелым взглядом:
— Не замай… подыхаю. Был?
— Был… В один ДОТ меня не пустили, в другом — звонили, звонили в штаб — там никто трубку не берет… — обреченно вздохнул Хайруллин.
23 июня 1941 года. Это же время.
Высокое. Штаб 62-го УРа
Большая, ярко освещенная восходящим солнцем комната. Нелепо и ненужно светят оставленные зажженными керосиновые лампы над широким столом. На столе — расстеленные карты, на одной виден штамп «Секр…».
Никого. Только на приставном столе надрываются наперебой несколько полевых телефонов. Только маленький беленький котеночек, сидя на секретных картах, умывается беленькой лапкой с розовой подушечкой. Намывает скорых гостей…
23 июня 1941 года.
Пятью минутами позже. Линия обороны 1-го стрелкового батальона 15-го СП
— Наджибулла, нам конец… — грустно сказал Немцов. — Но только нам, слышишь? А Красная Армия жива! Она еще не начинала воевать… Собирай всех, кого увидишь, идите в ДОТы… отступать команды не было! Ты меня понял? Не было. Скоро придет Красная Армия. Держитесь там. И… Если сможете… — Немцов глухо простонал, потом, превозмогая нечеловеческую муку, просто и строго сказал: — Отомстите за нас. Все. Иди.
Хайруллин, на секунду выглянув из окопчика и опять не увидев там ничего хорошего, рывком выскочил наверх, на прощанье выстрелив из нагана в озарившееся понимающей и благодарной улыбкой лицо своего лучшего друга…
Директива № 003. Москва.
22 июня 1941 года, 21 час 15 минут
«…противник наносит главные удары из Сувалкского выступа на Алитус, вспомогательные удары в направлении Тильзит-Шауляй.
Приказываю: 23 июня концентрическими сосредоточенными ударами войск Северо-Западного и Западного фронтов окружить и уничтожить сувалкскую группировку противника и к исходу 24 июня овладеть районом Сувалки…»
Подпись: Нарком обороны Маршал Советского Союза Тимошенко.Получена Павловым 23 июня в 5 часов 18 минут.
Во исполнение этой директивы к 11 часам утра 23 июня из Белостокского выступа два механизированных (6-й и 11-й МК) и один кавалерийский (6-й КК) корпуса нанесут удар не на юг — во фланг и тыл Гудериана, а на север… Где и сгинут бесславно под ударами с воздуха…
Дорога, забитая изувеченной техникой до совершенно непроезжего состояния… Машины, повозки, новейшие KB и старенькие БТ-2… На много, много, много километров…
Называется это побоище — Конно-механизированная группа генерала Болдина.
23 июня 1941 года. 05 часов 19 минут.
Севернее Бреста. Немирув
Из динамиков агитационной машины отдела пропаганды вырывается бодрая маршевая песня: «Гимн Русского похода», автор музыки Альфред Йиллинг… слова народные.
«Auf, Kamerad! Die Zeit ist reif!
Am Himmel steht ein Feuerschwif!
Die Infanterie ruft — Marsch voran!
Lasst uns nach Russland starten!
Der Fuhrer ruft — drum, Schats, ade!
Zum Siege Sturm die Ost-Armee!»
С закатанными по локоть рукавами, бодрые, веселые — они вступали на нашу землю…
В этом конкретном месте — их много, очень много…
А наших там было…
Окопчик. В нем — два немолодых[75] мужичка, призванные из запаса на Большие учебные сборы, сведенные в этот окоп общей печальной судьбой. На бруствере лежат две старенькие винтовочки, да пара гранат…
Мужички терпеливо ждут врага. Держат свой фронт.
Один, похожий на школьного учителя, без всякой надобности протирает полой гимнастерки круглые очки в металлической оправе. Губы шевелятся, он что-то неслышно ритмически шепчет — неужели стихи? Поверить невозможно…
Второй, по виду типичный ЖЭКТовский слесарь-сантехник, напоследок яростно затягивается смятой папиросой «Беломорканал», фабрики им. Урицкого… и по всему видно, прекрасно понимает — докурить уже и не успеет.
Потому как осталось им жить всего минуту до начала их первого и последнего боя, и столько же после броска их гранат и пары-тройки торопливых выстрелов…
За ними и рядом с ними сейчас никого. Только поле, лесок, голубое, выгорающее небо… Только Советская Родина.
Спокойный, чуть усталый голос. Никакой патетики. Доверительная, дружеская интонация…
Мы это дело сразу увидали —
Две роты как поднялись из земли,
И рукава по локоть закатали,
И к нам с Виталий Палычем пошли.
А солнце жарит — чтоб оно пропало!
И больше нет уже у нас судьбы иной…
И я шепчу: — Постой, Виталий Палыч,
Подпустим гадов ближе, дорогой…
Окопчик наш — последняя квартира,
Другой, уж видно, нам не суждено…
Поганые мышастые мундиры
Подходят, как в замедленном кино…
А солнце жарит — чтоб оно пропало!
И больше нет уже у нас судьбы иной…
И я шепчу: — Постой, Виталий Палыч,
Подпустим гадов ближе, дорогой…
Как тихо в мире… Вижу лишь я только —
Травиночка в прицеле задрожит…
А сзади — лес, не нужный нам нисколько…
Но сзади… Сзади Родина лежит.
Пусть солнце жарит — чтоб оно пропало!
Пусть нет уже у нас судьбы иной…
И я сказал: — Давай, Виталий Палыч!
Кидай свою гранату, дорогой!
Слова тоже — народные… музыка Визбора. А что, Визбор, он не русский народ?
