Помогая Лизе спуститься по лесенке, я огляделся. Во взглядах, направленных на нас, было столько искреннего сочувствия и разделённого горя, что в глазах снова встали слезы.
- Спаси вас Бог, добрые люди, - прошептали замерзшие губы, - Спаси Бог.
Я в пояс поклонился людям, стоящим на площади. Чуть помедлив, Лиза повторила поклон за мной. Выпрямившись, я отвернулся лицом от Собора и, поддерживая за локоть жену, зашагал к карете. В груди рождалось какое-то новое, теплое чувство. Чувство что ты не один. Что все эти люди, что принесли цветы и свечи к дворцу, кто пришел вместе с нами проститься с нашим малышом и поддержать в трудную минуту - все они тоже моя Семья*.
* * *
Через неделю после поездки в Собор у меня состоялся разговор с матерью. Очень многое после той трагедии, что обрушилось на нас, стало видеться по другому, и это стало поводом для серьезных решений. Мне хотелось отблагодарить тех, кто помог мне в это трудное время. Первыми кандидатами на это конечно были близкие. Следующие несколько дней я потратил на написание новой редакции Павловского акта, официально разрешив всем потомкам Романовых вступать в брак вне зависимости от происхождения избранницы или избранника. Попутно были серьезно урезаны права на титулы Великих Князей. Если в документе 1797 года титулы Великого Князя, Великой Княжны и Императорских Высочеств, назначались всем Императора сыновьям, дочерям, внукам, правнукам и праправнукам, то в новой редакции их могли получить только ближайшие родственники Императора: дети, а также братья и сестры. Из внуков же титул получали только старшие сыновья, последующие поколения считались князьями императорской крови.
Таким образом, я хотел не допустить разрастания Императорского семейства до неприличных пределов, как это случилось в нашей истории.
При этом правнукам присваивался титул "высочество", а их потомству - "светлость". Изменялся и размер получаемого денежного содержания. Его пришлось заметно увеличить, дабы не вызвать серьезного негодования родственников. Кроме того, пришлось сделать оговорку, что обратной силы новая редакция не имеет и все титулы, полученные по старому учреждению, остаются неизменны вплоть до смерти лица, ими обладающего.
Мать пришлось уговаривать недолго: она, как любая женщина, желала своим сыновьям только счастья, и потому полностью одобрила мое решение. Тот же, кого этот момент касался больше всего, до последнего ни о чём не подозревал.
Как-то вечером, после ужина, мы сидели в гостиной за обеденным столом и беседовали. Закончив дежурные темы о погоде, о родственниках и последних событиях светской жизни, разговор наконец-то добралися до главного.
- Я дам тебе свое благословение, - сказал я.
- Благословение? - переспросил брат, замерев с куском пирога в руке.
- На брак с Марией Мещерской, - пояснил я, помешивая серебряной ложечкой чай, - если ты её действительно любишь.
Александр на несколько секунд застыл, переваривая услышанное. Я, не торопясь, отхлебнул из чашки душистого чая с бергамотом, терпеливо ожидая реакции.
- Но откуда?.. - наконец выдавил он.
- Ну, я же не дурак, и не слепой, - усмехнулся я, - или ты думаешь, что никто не заметил взглядов, которые вы друг на друга бросаете?
- Глупости, - Сашка покраснел и, отложив пирог, начал вертеть в руках серебряную вилку, - ничего такого не было.
- Ой, ли, - приподнял бровь я, делая очередной глоток терпкого, дымящегося напитка, - может, еще скажешь, что наши бравые гвардейцы обознались и это не ты вылезал из её окна по простыне в позапрошлую среду?
Брат залился пунцовой краской, явно не зная, что сказать. Вилка в его могучих ручищах сама собой свернулась в колечко. Я тоже молчал, глядя на него.
- А мать? А Учреждение*? - наконец спросил брат.
- Напишем новое. Ты считаешь, что твое счастье для меня стоит меньше, чем какой-то клочок бумаги столетней давности? - глядя ему в глаза, спросил я.
В ответном взгляде было столько радости и облегчения, что я невольно улыбнулся. Сашка улыбнулся в ответ, а затем внезапно вскочил со стула и бухнулся передо мной на колени.
- Брат мой, прошу тебя разрешения на свадьбу с Марией, - уткнув голову вниз, пробасил он.
- Даю тебе свое благословение, - сказал я, встав и возложив руку ему на затылок.
Почувствовав мою руку на голове Александр замер, а потом вскочил и с ревом заключил меня в свои объятья. Мои кости ощутимо хрустнули, в глазах на миг потемнело.
- Отпусти медведь, раздавишь, - отстраняясь и снова заполняя легкие воздухом, буркнул я.
- Спасибо, Никса, спасибо, - счастливо забасил Сашка, на щеках которого заблестели слезы радости, - я так боялся тебя и маменьку об этом просить.
- Не надо меня благодарить, Саша, - моя улыбка получилась чуть-чуть грустной, - каждый заслуживает права на счастье. Я люблю тебя, брат.
- Я тоже люблю тебя, Никса, - смущенно пророкотал Александр, и мы снова обнялись.
- А теперь беги, - через пару секунд шлепнул я его по плечу, - порадуй нареченную.
Дважды просить не пришлось. Сашка, опьяневший от счастья, как дикий кабан, не видя дороги, понесся в направлении западного крыла, где располагались комнаты фрейлин.
Судя по шуму, который будоражил дворец вплоть до глубокой ночи, радостные новости всерьез раззадорили молодых.
* * *
Этим апрельским утром я как никогда придирчиво осматривал свой мундир. Не столько потому что те, ради кого я это делал, обратят на мою одежду внимание, сколько из уважения к ним. Сегодня я награждал оставшихся в живых немногочисленных героев Иканского Дела.
В почетном окружении выстроившихся на Дворцовой площади полков тонкой шеренгой в два ряда в одном строю стояли вперемежку четыре десятка русских Рэмбо, Чак Норрисов и роботов из жидкого металла последней модели. Перед ними с шашкой наголо стоял, застыв подобно бронзовому изваянию, их отчаянно храбрый командир.
Мы с Лизой вышли из Дворца. Собравшаяся за солдатскими спинами толпа приветственно взревела. Под приветственные крики многотысячной толпы мы подошли к жидкому строю уральских казаков, сопровождаемы сонмом придворных.
- Здорово, казаки! - поприветствовал я их.
- Здра-ви-я же-ла-ем, Ва-ше Им-пе-ра-тор-ско-е Ве-ли-чест-во! - оглушительно рявкнула, несмотря на малочисленность, сильно поредевшая сотня*.
- Пять месяцев назад, - громко вкратце решил рассказать о подвиге я, - сотня моих уральских орлов отправилась на осмотр местности и истребление небольшой шайки кокандцев. Однако, близ селения Икан, вместо небольшой банды, они наткнулась на главные войско всего ханства. Два дня, в полном окружении, укрываясь за телами павших в голой степи, сотня стояла насмерть против десятитысячной орды! - толпа притихла с интересом слушая героическую историю. - На третий день боя, когда закончилась вода и порох, есаул Серов отдал приказ о прорыве из окружения. Подобрав раненых, казаки выстроились в каре и как раскаленный нож сквозь масло прошибли все порядки яростно дерущихся кокандцев. Отбивая все атаки неприятеля, теряя по пути товарищей, сотня прошла с боем пятнадцать верст и воссоединилась с русскими частями, которые шли на выручку. Немногие оставшиеся в живых, оправившиеся казаки сейчас, вместе со своим командиром стоят передо мной, - я указал на тонкую цепочку.
