Есть у «ишачка» еще одна особенность… Огонь с него сложно вести. Гашетка на ручке управления, ну очень чуткой. Нажимаешь – вражина из прицела выскальзывает. В смысле, свой самолет рыскать начинает. Вообще-то все наши тогдашние истребители, кроме «яка» и «лагга», этим страдали, но «ишачок», особенно последних серий, – бесспорный чемпион. Для меня, впрочем, не проблема. Ведь нынешние-то пайлоты как стрелять учились? По конусу. Времени на это уходит масса, да и дорого. Моторесурс и бензин, включая буксировщик, боеприпасы, сам конус, опять же, копейки, впрочем, по сравнению с остальным… Ну, и главное – время. В общем, если истребитель пару десятков раз в год на этот самый конус зашел, уже здорово. Многие – меньше. Я же – на тренажере. Симуляторе, в смысле. Несколько, наверное, тысяч раз. Или десятков даже. Пока не научился. Человек же такая скотина, едва ли не ко всему приспособиться может. При наличии желания и возможностей, разумеется. У меня приятель, по институту еще, спортивной рогаткой увлекался. Так он рассказывал, американец какой-то из нехитрого этого устройства таблетки подброшенные сбивал. Медицинские. В нескольких метрах. Влет. С «ишака» по без малого произвольно шустрящему «мессеру», конечно, ничуть не проще – но у меня получалось. Посмотрим, как теперь… Слышал – до меня еще – при подготовке операторов ПТУР вообще одними тренажерами обходились. Дорого-де. Потом, слава богу, поняли – не дороже денег. А жизни тем более не дороже.
Очень медленно все же ползет эта «тетя». В отличие от «чайки», которой и шестьдесят не штопор, «ишачку» такие скорости влом, приходится нарезать круги. Однако всему – как прекрасному, так и не очень – когда-нибудь да приходит конец. Вдали показался Могилев. Собственно, не Могилев, даже не аэродром вблизи него, а «собачья свалка». Похоже, над ним. Видимость отличная, натренированные в детстве голубями и не испорченные впоследствии ни компьютером, ни запойным чтением глаза Костика умудряются различить роящиеся в воздухе «точки» как бы не дальше чем километрах в пятнадцати. В душе юный младший лейтенант наполовину уже там, в бою, где наши – ах! Приходится одернуть неисправимого оболтуса и оглядеться вокруг, да не просто так, а с качаниями успевшим уже стать собственным крылатым телом из стороны в сторону и вверх-вниз, не оставляя без внимания ни один сектор пространства. Береженого бог бережет, а не береженого «мессер» жжет.
Теперь захожу вперед и качаю плоскостями для Жидова. Понял он, не понял – газу! Вообще-то понятливый, я еще с прошлого раза заметил. Отстал в последнее прикрытие.
Где-то через минутку обстановка становится более-менее понятной. Во-первых, это еще далеко не Могилевский аэродром[198]. Во-вторых, встречающим здесь и без нас жарко. Сколько было сначала «мессеров», не знаю, сейчас пять, и все чрезвычайно увлечены боданием с четверкой – оп, уже тройкой – местных «ишаков». Вот очередная пара «худых» очень удачно выходит из пике после атаки, разменивая скорость на высоту, да до того ж замечательно, что когда я, совсем малехо подправив курс, оказываюсь лишь чуток справа от них и коком винта прям-таки на, знакомые зеленые сердечки под кокпитами уже довольно неспешно фланируют мимо меня, метрах где-то в ста у ведущего, а затем и вовсе в упор у ведомого. Ведущего едва-едва успел, зато ведомому досталось по полной. Фатально. Впрочем, и за ведущим что-то приятное мне потянулось. Все-таки с таких дистанций и 7,62, тем более в четыре шкасовских особо густых струи, чего-то да стоит… Останные фрицы занервничали, что обходится им в еще одного сбитого и одного подбитого, уже местными «ишачками», сбегают же все. Которые на крыле. Оставались. Деморализованы, полагаю, и к «тетушке» не сунутся. Ну, а если все же – камрадо Жидов тоже определенно не мальчик.
Меня на данный момент больше интересует обстановка над Могилевом. Там же на удивление спокойно. Пара стройных силуэтов в дымке над городом обернулась «мигарями»[199], что потянулись было любопытно острыми носами своими в сторону моего тупорылого, но тут же утратили интерес, сохраняя столь ценную для данного типа еропланов высоту. Обнаружив еще и малозаметную на фоне лесов «тетушку» с ее экзотическими тремя моторами, снова оживились было, но Жидов успокоил их покачиванием крыла. Ничего, мол, особенного, так, пролетали мимо и решили к вам заглянуть, на огонек. Кстати, только огонька нам и не хватало. «Юнкерс» заходит на посадку, а зенитчики проснулись-встрепенулись, забегали, засуетились стволами счетверенок под поспешно отброшенными маскировочными сетями! Жидов, как наседка вокруг цыпленка, вьется возле «тетки», всей, можно сказать, мимикой и всеми жестами демонстрируя дружелюбие и неопасность. Фуууф, слава богу, пронесло…
Снова осматриваюсь. Кроме «мигов» – никого. Захожу на посадку. Блин, какое это все-таки было счастье – пневматическая уборка шасси. Или гидравлика. Садиться на «ишаке» тоже менее удобно, чем на «чайке». Агромадное полукружье капота напрочь перекрывает обзор. Почему-то двигун тот же, что и на «чайке», а кажется больше. Впрочем, с чем сравнивать. На «миге» посадка вообще цирковой аттракцион – впервые на арене без намордника. Полоса, однако, бетонная, без воронок. Дело, видимо, в том, что поначалу здесь практически ничего не было, а потом у немцев не получалось уже накрыть наших совсем и вовсе, наподобие как на прифронтовых аэродромах в первые дни. Маскировка тоже на уровне. Сверху и не поймешь, что да как.
Подруливаю к Жидову, который расположился возле «тетушки». Та уже пооткрывала двери и что-то сгружает в сразу подскочивший грузовичок. Пока, откинув справа щиток, вылезал из страшно неудобной даже для миниатюрного меня кабины, к «юнкерсу» подрулила открытая легковушка в сопровождении грузовичка с охраной. Когда подошел, будто взрывом выкинутый из автомобильного чрева военный-здоровенный вовсю обнимался уже с Катилюсом, хлопали друг друга по плечам и повсюду, под радостные вопли «Димка» и «Змеюка». Обернувшись задом к «тетке» и светлым… гм… ликом ко мне, недостойному, оказался пятизвездочным – в петлицах – коньяком. Что соответствует в нынешнее печальное время генералу армии[200]. Так вот ты какой, оказывается, Миг-29[201]…
Довольно рослый, крепкий, красивый мужик, даже без брюшка и избыточного веса, обычных начальственных атрибутов этого времени. Типа, мол, солидности придает… Обычно излучавший, наверное, силу и уверенность. Сейчас же серо-стальные глаза его, и без того глубоко посаженные, словно вдавила в глазницы усталая безнадежность, и золотая звездочка слева вверху на груди кажется на удивление нелепой и неуместной. Двигается, однако, хорошо. Координированный и, похоже, резкий. Физически.
Змей сначала представляет Жидова – и подошел раньше, и по субординации так положено. Потом переходит к моей скромной:
– А это вот младший лейтенант Малышев. Костик. Персона с массой неожиданных… и, что мне, как особисту, особо интересно, непонятно откуда взявшихся достоинств.
Безразлично скользнув по нам глазами и как-то рассеянно пожав руки, генерал продолжает с Катилюсом, не забывая обильно материться[202]:
– Эти генералы твои… немецкие… толку от них. Впрочем, обо мне… после… ну, когда… наверное… может, и в этой связи будут вспоминать. Тоже. А не только… Так что спасибо тебе…
– Что, так хреново?
– Совсем… Все сыпется к чертям собачьим, ничего не известно, связи ни хрена нет, разведка в жопе… приказы – как в пустоту. Правда, последний день… как-то попритихло все… У немцев. Может, и… Покажем им еще нашу кузькину мать!
Красиво очерченные губы, плотно сжавшись, сошлись в белесую нить. Я понял – этот не сдался и не сдастся никогда. И не сбежит пулей в висок. Повернулся и потопал к легковушке, Катилюс следом. Ребятки Змея тем временем азартно перегружают фрицев в машину охраны.
Однако и Катилюс… Уровень, похоже. Видимо, испанское еще знакомство. Достаточно близкое, надо думать. То-то он не очень обрадовался перспективе роста аж до целого капитана. Видимо, нашивал и большие звезды… В смысле, шпалы. Про пертурбации, через которые прошла кровавая «гэбня», и особенно ее внешняя разведка в предвоенный период, наслышан, хотя и без подробностей. Так и получилось, что немногочисленные уцелевшие профессионалы уровня едва ли не Штирлица обильно разбавились младой порослью, а также массой людей, которых к разведке и близко подпускать нельзя было.
Подходит мейджа Саша. Изображает низкий поклон, типа, «исполать вам, добры молодцы», передо мною и Жидовым. Паясничает, свинюка. Но в глазах действительно благодарность светится – а для меня это дороже любого ордена. Всегда было. Ордена с медалями – это большей частью для штабных. Да и ну их на фиг. Впрочем, у меня был пяток. В той жизни. Героем не сподобился, Первозванным тоже, но вплотную… Так за них приличные деньги платили, и в институт льготы… нехилые. Ну, и другие приятные мелочи. Потом так сделали. Восстановили историческую справедливость[203]. Но и давать стали реже. Намного. Боевые, в смысле.
