завтрака Валентин Иванович пригласил меня в свою палатку.
— Вот что, Саша, — сказал он. — Хватит нам заниматься ерундой! Медальон мы не найдём. А осенние дожди и учёба всё ближе и ближе. На других раскопах не хватает рук, а вы у жертвенника уже добрались до материка. С сегодняшнего дня переходите на раскопы вдоль стены.
Я чуть не потерял дар речи. Ну, как так-то? Медальон только и ждёт, чтобы я его нашёл.
— Валентин Иванович, — терпеливо сказал я. — Разрешите ещё пару дней поработать у жертвенника.
Кой чёрт пара дней! Мне бы и пары минут хватило!
— А какой смысл в этом? — раздражённо отозвался Валентин Иванович. — Вы же дошли до материка?
— Дошли, — согласился я.
— Ну, вот. А медальона нет. И, скорее всего, никогда и не было. Наврал хронист, и всё.
— Но мы же нашли возле камня человеческие кости!
— И что из этого? Кто может поручиться, что это скелет Отакара, а не какой-нибудь бедолага, которого принесли в жертву за двести лет до казни вождя?
— Валентин Иванович, вы не хуже меня знаете, что пруссы сжигали тела при жертвоприношении. А на костях нет следов пламени. И череп мы не нашли, а шейные позвонки раздроблены сильным ударом.
Мы, действительно, нашли в раскопе фрагменты скелета — берцовую кость и несколько рёбер с остатками позвонков.
— И что с того? — ещё больше рассердился Валентин Иванович. — Этот скелет может принадлежать кому угодно!
— Конечно, — ответил я. — Но причина смерти и отсутствие черепа совпадают. Хронист писал, что после казни голова Отакара была выставлена в ближайшей деревне для устрашения жителей.
— Хорошо!
Валентин Иванович раздражённо хлопнул ладонью по столу.
— Что ты предлагаешь, Саша?
— Я предлагаю немного расширить раскоп.
Валентин Иванович собрался возразить, и я торопливо продолжил.
— Не весь. Скелет был ориентирован с востока на запад. Берцовая кость найдена ближе к восточному краю раскопа. Я предлагаю расширить западную бровку.
— И что это даст?
— Медальон мог отлететь в тот момент, когда Отакару отрубили голову. Это ничтожный шанс, но он лучше, чем ничего. А мы должны или найти медальон, или удостовериться, что его здесь нет.
Я понизил голос и продолжил:
— Валентин Иванович, вы же понимаете, что после нашего отъезда раскоп останется без охраны. Сюда сможет пробраться кто угодно. Мы должны использовать все возможности.
Валентин Иванович с сомнением покачал головой.
— Ну, хорошо, — повторил он уже без нажима. — Расширяйте западную бровку. Сколько времени вам понадобится?
— Два дня, не больше, — сказал я. — Кроме медальона, там могут быть и другие находки.
Вернувшись к Севке и Оле, я обрадовал друзей новостью.
— Будем вскрывать западную бровку. Валентин Иванович даёт нам два дня, потом переводит на стену. Поэтому отодвигать бровку будем узкими полосами, на штык лопаты. Сколько успеем вскрыть — столько и успеем.
Оля согласно кивнула.
— Чтобы не мешать друг другу предлагаю разделить бровку на три участка. Оля, ты начинай с этого края. Севка, ты отсюда. А я буду копать прямо в центре.
— А почему ты в центре? — нахмурился Севка.
Ему хотелось работать поближе к Оле.
— Потому, что так мне вас лучше видно, — улыбаясь, объяснил я. — А я по вам обоим очень соскучился.
Оставлять медальон в земле ещё на сутки я не рискнул. Мало ли, что может случиться! А грунт нужно было снимать сверху, ровными слоями.
Чтобы добраться до медальона сегодня, я работал без остановок. Счастье, что на таком удалении от камня находок стало существенно меньше. Но всё равно, приходилось тщательно очищать каждый черепок, каждую косточку и обрывок ткани.
Слой за слоем я снимал землю — не лопатой, а небольшим железным совком! Словно ребёнок, который заигрался в песочнице.
Оля и Севка, глядя на меня, тоже увлеклись работой. Севка даже ворчать перестал, сосредоточенно вглядываясь в землю.
Этим и привлекательна работа археолога — ты словно ищешь давно спрятанный клад. И иногда находишь.
Время уже подходило к обеду, когда я добрался до крошечного пятна в стене раскопа. Под этим незаметным пятном скрывалась ямка, в которую я спрятал медальон.
Ещё несколько осторожных движений, и совок задел твёрдое. Я отбросил его в сторону и взялся за кисточку.
— Кажется, тут что-то есть… Точно. Похоже на медальон!
Я запустил пальцы в рыхлую землю. Всё повторяется. И вот я снова держу на ладони перепачканное землёй янтарное солнце!
Август 1970-го года, Калининград — Ленинград
Поезд катился, покачиваясь на стыках рельсов. Что-то странное было в этом звуке. Я пару минут прислушивался, а потом догадался — колёса стучали равномерно и непрерывно.
Лет через десять советская промышленность научится выпускать рельсы длиною чуть ли не в километр. И вот тогда колёса будут стучать только в местах их соединений, а в остальное время будут катиться бесшумно.
Но пока вся бесконечная железнодорожная линия была собрана из звеньев длиной в двадцать пять метров, и колёса исправно обозначали звонким ударом каждый стык.
— Хватит курить, Севка! Дышать невозможно!
Севка торопливо докурил сигарету и затушил окурок в продолговатой алюминиевой пепельнице, которая висела на поручнях вагонной двери.
— Да всё уже!
— На кой чёрт тебе эта дурацкая привычка?
— Не знаю.
Севка виновато пожал плечами.
— Как-то само получилось.
— И как только Оля терпит твоё курево?
— Да она сначала ругалась, а теперь привыкла.
Я потянул на себя дверь тамбура и с облегчением нырнул в вагон. Здесь тоже запахи такие, что с ног валят. Но хотя бы не табачный дым!
Зачем я попёрся с Севкой в тамбур? Да просто за компанию! Делать в поезде всё равно нечего — разве что лежать на полке и разглядывать проплывающие за окном пейзажи.
Через два купе от нас ребята играли на гитаре и пели что-то романтично-походное. Не то, чтобы я не любил бардовские песни. Просто в прошлой жизни наслушался их столько, что приобрёл иммунитет.
— Саша, — сказал Оля, когда мы с Севкой вернулись на свои места. — Тебя Валентин Иванович искал.
Валентин Иванович ехал отдельно от основной группы — в купейном вагоне. Ничего удивительного в этом не было. Наверняка походная романтика опостылела декану не меньше, чем мне. Да к тому же, в купе у него была возможность поработать.
— Спасибо, Оля!
Я прошёл по коридору, уворачиваясь от босых ног, которые торчали с верхних полок. Миновал туалет, вышел в другой тамбур — в нём курить запрещалось, и можно было свободно дышать.
Я осторожно потянул ручку внешней двери вагона, и она поддалась. Надо же! Благословенные времена, когда проводницы ещё забывают запирать все двери,
