я делай — меня из ментовки выставят. Генерал это… ого-го. Тем более, Иванов.
— За что тебе деньги? — не понял капитан. — Опух совсем?
— У меня деньги с собой были, их при задержании изъяли. Понятых, кстати, при этом не было! Прошу вернуть! — напрягся я.
— И сколько? Когда тебя сюда доставили, денег при тебе не было, — угрюмо констатировал факт капитан.
Он что, думает, я выделываюсь и вру про деньги?
— Слышь, лейтенант, или кто ты там? Сержант, рядовой… Деньги мои верни! Немедленно! Там больше двух тысяч!
Да, так и было. Вместе с остатками денег, что я брал в дорогу, ещё выручка с видеосалона. Итого две тыщи, плюс сотка у меня зашита в трусах, в кармашке. Бабуля настояла, а я не смог отказать.
— Ты, я смотрю, совсем берега попутал, — разозлился капитан, который явно мне не поверил.
— Тащ генерал, задержанный Штыба утверждает, что у него с собой две тысячи рублей было, а мне не сдали! Не успел уйти он, тут ещё, — капитан аж закрыл глаза от мата начальника, который, по-моему, слышен был даже на улице.
— Вас, — стуча зубами, вежливо сказал капитан, протягивая мне трубку.
— Штыба, что за выдумки? А почему не двадцать две тысячи? — то, что генерал в бешенстве, ясно как божий день.
Как бы инфаркт его не хватил. Хотя нестарый он ещё, ему около шестидесяти. Но работа нервная, да и на войне здоровье погробил, фронтовик ведь. Поэтому ответил я спокойно и без наезда.
— Григорий Афанасьевич, а я не шучу. Вот была у меня с собой такая сумма. Когда шмонали, то есть обыскивали, то забрали. И лица я не запомнил того, кто взял деньги. Меня же там били постоянно.
— Откуда у тебя столько денег? — со скепсисом спросил собеседник.
— Отцу собирался на машину отправить. Да какая разница откуда? Главное, что меня ведь ограбили в милиции, я так понимаю!
— Не верю я тебе, Штыба, — упортствует Иванов.
— А вот генерал-полковник Власов поверит! Я через пять минут буду на переговорном пункте и сообщу ему обо всех ваших художествах, — твердо обещаю я.
— Э…Власов? Так он дома уже, время-то нерабочее. Если у нас одиннадцать, то в Москве семь вечера, — как-то растерянно произносит Иванов.
Он что, забыл про мои связи? Пора на пенсию деду!
— Да, пора на пенсию деду! — твердо сказал Александр Владимирович, но не через пять минут, а через двадцать пять.
Я со своими, заметно облегчёнными, сумками стою на переговорном пункте на улице Новосибирская и жалуюсь напропалую.
— Не волнуйся, прямо сейчас начнут твоим делом заниматься. Езжай домой отдыхать, — обещает мой покровитель.
Вот и сотка бабулина пригодилась. Распихиваю по карманам сдачу, которую с трудом мне наскребли в переговорном пункте и прикидываю, как мне домой добираться? Автобусы уже не ходят. Такси тоже сейчас не найдешь. Хоть в переговорном ночуй, благо, он круглосуточный. Два их всего у нас в городе. Один тут, второй недалеко от Предмостной площади. Нет, потайные кармашки в трусах — это вещь! Когда я вылетел злой из отделения милиции и чапал по улице Высотной в сторону переговорного, в карманах не нашлось даже двух копеек для телефона-автомата. Решаю позвонить заодно и домой!
— Толенька! — радуется бабушка. — Ты как?
— Хорошо. Домой вот добрался сегодня только, ну и сразу позвонил, как обещал, — улыбаюсь я.
Свинтус я, конечно, мог и днём с работы позвонить. Обещал же «сразу»!
— Тут папа хочет тебе сказать что-то, — и бабуля даёт трубку телефона отцу.
— Толь, слушай, дело есть. Помнишь Пашку, моего брательника двоюродного? Ну, приезжали они к нам?
— Ну, — буркаю я, припоминая.
Да был такой опёздл, лет на пять меня старше, здоровый, как лось. Помню, «сливу» мне поставил. Мне, вернее, Толику тогда лет десять было, а Пашка уже школу заканчивал.
— Эй! — окликнул он меня. — Хочешь сливу?
Я захотел, и мой нос потом неделю пугал всех своим неестественным цветом. Сволочь, короче, мой дядька двоюродный ещё та. Кстати, тоже Иванов фамилия у него.
— Так вот, — продолжал батя. — Он же в Кузне жил…
— Где? — не понял я.
— В Новокузнецке, говорю! Слушай, не перебивай! Его перевели к вам, в Красноярский край, Берёзовка какая-то. Заедь к нему в гости, сала там отрежь кусок. Родня всё-таки. Отец-то его, брат мой, помер в прошлом году, а я даже на похороны приехать не смог. Он, кстати, тоже по партийной линии.
— Кто партийный? — не понял я. — Пашка или его отец?
— Тьфу на тебя! Бестолочь. Пашка, конечно! Игорь — тот же сидевший.
— Диктуй адрес, — устало соглашаюсь я.
Сала ему отрезать! Мыши в мундирах съели его уже! Вернее, я сам оставил им. Очень уж ушастый и тощий мент, который ел бутерброд с грудинкой, на моего сына из прошлой жизни похож. Молодой, долговязый и лопоухий. Захотелось даже по голове его погладить. Боюсь, не понял бы никто.
— Парни, угощайтесь, я не против, — только и сказал я, удивив своим великодушием даже урок.
А спать-то охота! На переговорном это сделать трудно, тут сиденья как на вокзале — с подлокотниками, лечь никак не получится. Поэтому выхожу на мороз. Пешком до моего дома пара километров будет. Ну, три! Но мне везёт — поймал такси, и за несусветную сумму в рупь меня довозят до самого дома. Во дворе у соседей ещё слышится шум, но идти смотреть больше желания нет. Насмотрелся уже. Часа три потерял бездарно. А завтра на работу с утра. Заседания бюро же по утрам проходят.
Дома холодно, и я затапливаю печку. Из сумок вытаскиваю продукты, потом коробку с сапогами. Чёрт, будто корова пожевала коробку. Сапоги целые, а вот упаковка… как из задницы. Дом не нагрет, да и не скоро тепло наберёт, поэтому спать ложусь в кухне. Утром состояние у меня вполне бодрое, конфликтовать больше ни с кем не хочется, но и прощаться со своими деньгами я не намерен.
На работу к девяти еду на автобусе. Изрядно помятый, но не сломленный давкой в общественном транспорте, захожу в вестибюль здания и сразу натыкаюсь на своего визави во вчерашнем конфликте.
— Толя, привет, — тянет руку генерал.
Выглядит он осунувшимся. А ведь и правда — старый уже. Даже жалко его стало.
— Деньги привезли? — не ерепенясь, пожимаю руку.
Кругом люди, неудобно рамсить с пожилым дядькой в солидных чинах. Скажут, охренел пацан. Кому тут я объяснить смогу, что меня нахлобучили на полугодовую зарплату?
— Далеко пойдёшь, — кривится генерал, доставая пачку четвертаков.
А деньги не мои ведь! Это что, он свои кровные решил отдать? Я понимаю, втык вчера получил. Ну, прошерсти ты своих подчиненных, пусть вернут мои деньги. Он что, думает, я внаглую решил баблом разжиться?
— Григорий Афанасьевич, у меня там немного больше двух тысяч было, ну и купюры другие. Это ведь вы свои отдаёте? А мне нужны МОИ. Там трешки, пятерки, рубли были — большая пачка мелочи. Вы не нашли, кто их взял? — тихо спросил я, не протягивая руки к деньгам.
— Да хорош уже вы@бываться! — психует Иванов, но что-то поняв по моей физиономии, спрашивает: — Так у тебя в самом деле деньги забрали?
— Честное слово. На кой мне врать?
Изумление генерала было неподдельным.
Заседание бюро прошло гладко, информация о моем эпическом задержании не дошла ни до кого, даже до Шенина. Я не рассказывал, а Григорий Афанасьевич тем более. Машка ещё на своём рабочем месте, т. е. у меня в секретарях. К мужу в тайгу пока не уехала, что-то там по женской части у неё. Об этом меня стукачка Зоя, моя подчинённая, проинформировала с утра. Сижу я пока на своем старом месте, но кабинет с приёмной уже мой.
— Маш, зайди, — по телефону прошу я.
Мария, которая уже не против «Маши», зашла не одна, а с яблоком, которое с хрустом грызла.
— Вызывали, Анатолий Валерьевич?
Выглядит как отличница — белая блузка, черная короткая юбка и сапоги… Один в один как те, что я привёз дочке Федирко. Где взяла? Да всё равно.
— Ну как, увольняться не передумала?
— Напишу я, заявление, напишу!
— Да это ладно. Я чего позвал? Михаила Сергеевича с должности сняли.
— К-к-какого? Горбачева? — тупит Мария.
— Нет! Типун тебе на язык! Деда твоего, — злюсь я.
— А! Так я знала это ещё до Нового года, — выдыхает секретарша.
— Вещи его личные в кабинете собери и отдай. Как он, кстати? — даю распоряжение я.
— Я поняла. А дед не очень, к операции готовят.
— Ну и славненько, — рассеянно говорю я и тут же поправляюсь: — Славненько, что
