ощерясь. — Ладно, хорош трындеть — там у тебя шнапс с коньяком закипают!
— Почему закипают? — Всполошился профессор. — Чей-то Дар…
— Ну, сложно нас понять, — хмыкнул я, подталкивая барона к выходу. — Не бери в голову, прохфессур! Веди уже! Где ты там поляну накрыл?
А расстарался фон Эрлингер в офицерской столовой — собственных, вернее, предоставленных концлагерем апартаментов, ему явно не хватило. Буквально приняв мое выражение об «объявлении общего сбора офицерского собрания ровно через час», как прямое руководство к действию, он умудрился собрать в столовой всех офицеров «Заксенхаузена» (не задействованных в карауле и не откинувшихся после моей вчерашней цыганочки с выходом) со штандартенфюрером СС Антоном Кайдлем во главе.
Едва мы вошли в столовку, как все находящиеся в ней фрицы, резко поднялись из-за накрытого стола, застыв по стойке смирно и выбросив в нацистском приветствии правые руки.
— Зиг Хайль, герр оберфюрер! — проревело полтора десятка луженых глоток.
— Спасибо… спасибо… господа… — расчувствовавшись, произнес Хартман, призывая жестом руки к молчанию. — Камрады… я… я ценю ваше внимание… но, впредь прошу в неофициальной и неслужебной обстановке обращаться ко мне без званий и чинов — по имени, как к равному… Ведь все мы… мы все здесь из офицерского братства, на котором и держится весь Вековечный Рейх!
— А вот за это надо выпить, ребятки! — дождавшись момента, когда размякший Роберт наконец-то заткнется, громко прокричал я, потрясая в воздухе наполненным шнапсом стаканом.
В столовой неожиданно разлилась гнетущая тишина. Взгляды гребаных эсэсовцев, не предвещающие ничего хорошего, скрестились на мне. Того и гляди, дыру прожгут, Пироманты, пускай и средней руки, среди них присутствуют. Уж я-то сумею разобрать как накапливается возмущение в пространстве одной из родственных мне Сил. И достаточно лишь слегка приотпустить вожжи, и все наше окружение превратиться в большое пепелище.
А еще я чувствовал, но уже как Силовик-Мозголом, это плещущийся в их черных душах страх. Страх перед этими непонятными русскими Магами чудовищной Силы, что могут уничтожить их всех одним щелчком пальцем, как недавно размазали в кровавые сопли их однополчан и товарищей. Страх отчаянный, почти животный и едва сдерживаемый. Однако, нужно отдать им должное: практически ни один из эсэсовцев не дрогнул ни единым мускулом на окаменевших лицах. Хорошая закалка, мне можно только позавидовать их выдержке, хотя где-то глубоко внутри они уже обосрались…
— Камрады! — неожиданно пришел мне на выручку Робка. — Отчего такие кислые лица? Князь Абдурахманов дело говорит! За наше офицерское братство обязательно надо выпить, друзья!
Только после этих воодушевляющих слов, произнесенных самим оберфюрером, да еще и единственным видимым ими вживую кавалером ордена «Рыцарского креста железного креста с дубовыми листьями и мечами», фрицы наконец оттаяли и принялись наполнять спиртным стаканы.
— Копаются, как тараканы беременные, — недовольно проскрипел я по-русски, — придется опять шнапс охлаждать… — Израсходовав малую толику Силы, я заставил слегка покрыться инеем стаканы — мой и командира.
— За наше офицерское братство! За Вековечный Рейх! — вновь громко провозгласил Роберт, когда все, наконец-то, вооружились наполненной тарой. — За…
— За нашу победу, командир! — Мысленно произнес я, обращаясь к командиру. — И чтобы эти падлы сдохли поскорее!
— За победу! — Эхом откликнулся князь Головин в моей голове. — А этим, если мы все правильно рассчитали, недолго осталось.
— Дай-то Боже! — И одним махом осушил стакан.
Фрицы тоже выпили, попадали на свои места и потянулись к закуске.
— Куда?! — резко гаркнул я, добавив немного Ментальной Магии в голос. Вздрогнули практически все присутствующие. Ну, если кто-то и обделался, мне пофиг, главное, чтобы за столом не воняло! — После первой не закусывают!
— Гасан Хоттабович, — с величайшим почтение в голосе произнес Роберт, — а в чем, собственно, дело? Почему нельзя закусывать? Объясните?
— Еще как объясню… — со зловещим присвистом, от которого даже у меня самого поползли мурашки по коже, произнес я. Если кто обделался во второй раз, то… Ну, вы сами знаете… — Я стесняюсь спросить, господа хорошие (а хрена бы я стеснялся? Все для красного словца)… — Я обвел недобрым взглядом всех собравшихся за столом фрицев. — Вы для какого хера здесь собрались? — Я резко засандалил по столешнице кулаком, так что стаканы и бутылки подпрыгнули и зазвенели. — Просто нажраться можно и по углам! А мы собрались здесь, чтобы чествовать настоящего героя! Нашего Роберта Хартмана с получением высокого звание оберфюрера СС!
Немцы, наконец-то услышав от меня вразумительные слова и знакомое имя, зашевелились и захлопали. А что, ведь именно для этого все мы здесь и собрались.
— Так вот, — продолжил я после непродолжительных оваций, — чтобы дальнейшая служба и карьерный рост протекали так же стремительно и благополучно, звание нужно как следует отметить! Как говорят у нас, у русских — его надо обмыть! Не знаю, как происходит это у вас — немцев, но это явно какая-нибудь хрень…
На слове «хрень», некоторые эсэсовцы недовольно зашумели, но Робка жестом утихомирил самых сердитых, призвав дослушать мой слегка затянувшийся спич.
— Так вот, господа офицеры, — я нетвердой походкой, изображая поддатого, подошел к Хартману с пустым стаканом и беззастенчиво отвинтил квадратные звезды с его плетеных погон, — сейчас я покажу вам, что значит обмыть новое звание по-русски!
В столовой опять воцарилась гнетущая тишина, никто не мог понять, чего хочет от их оберфюрера, да и от них самих этот чокнутый русский старикан.
— И что дальше? — спросил Роберт, наконец-то почуяв какой-то подвох.
— А дальше… — Я со стуком впечатал стакан в столешницу и заполнил его до краев шнапсом. — Дальше надо взять этот стакан и выпить до дна!
— Да это невозможно… — Хартман даже слегка с сбледнул лица. — Там же почти полбутылки шнапса…
— Я не договорил! — Вновь вмешался я в процесс «обсуждения». — выпить этот стакан, чтобы вернуть себе звезды оберфюрера, нужно без рук!
— Без рук? Целый стакан! Это немыслимо! — вновь завел свою шарманку Робка.
— А кому сейчас легко, герр оберфюрер? — ехидно прищурившись, произнес я. — Если слабо, так и признайся при всем честном народе, — добавил я по-русски.
— Ich bin слабо? — Неожиданно возмутился наш немчик, от волнения заговорив на дикой смеси немецкого с русским.
— Слабо! — невозмутимо повторил я. — А если нет — докажи!
— Это есть не доблесть… — жутко волнуясь, произнес Хартман. — Это есть настоящий глюпость! Никто не выдержать такой надругательств над организм!
— То есть зассал? — Я гаденько ухмыльнулся и, взяв со стола пустой стакан, наполнил его до самых краев шнапсом и установил на самом краю столешницы. — Показываю, как надо, ссыкло баварское! — И я, демонстративно заложив обе руки за спину, наклонился над стаканом и ухватил его зубами за холодный стеклянный краешек.
