которым по большому счёту всё равно, кого пограбить: ногайскую ли отару угнать, в окрестностях ли русского приграничного острожка покуролесить, маеток ли шляхетский на польской пока Слобожанщине дымом в небо пустить или на своих судёнышках-«чайках» в Крым или на Туреччину за добычей наведаться. Лишь бы было потом с чего дуван дуванить. Казакам по их нынешним обычаям хлебопашествовать под страхом смерти запрещено [108]: так и живут с добычи, звериной охоты да рыболовства.
Эх, тяжела ты, шапка мономаховая: сколько всяческих забот вместе с тобой на голову свалилось! И ведь вот какая беда: и менять в русском царстве нужно многое, но притом так, чтобы не оттолкнуть ревнителей старины, как случилось при Борисе Годунове и чьей поддержкой впоследствии воспользовались Шуйские, готовя свержение моего предшественника в этом теле, «царя, рекомого Димитрием». Сейчас я — единственный, кто знает, что в истории моей страны этот дворцовый переворот удался, вчерашнего «Государя Димитрия Иоанновича», убив, опорочили, на столетия прицепив кличку «Лжедмитрий», а Русь рухнула в самую кровавую часть Смуты, чьи последствия ощущались триста лет. Я человек, хоть и крещёный в младенчестве, но слабо верующий уже в силу рождения своего в СССР и большевистского воспитания, тем не менее затрудняюсь назвать как-то иначе, нежели чудом божьим факт, что сознание моё оказалось в голове двадцатитрёхлетнего Дмитрия — не то сына и наследника Грозного царя, не то и вправду самозванца, захватившего престол Московской Руси. Остатки его разума в первое время проявлялись и пару раз даже вытесняли меня куда-то вглубь мозга, но уже на второй день моего пребывания в этом теле от прежнего владельца (кстати, искренне считавшего себя царским сыном) остались только независимая манера поведения, умение разговаривать на нескольких языках, включая греческий, польский и татарский, узнавать знакомых людей и тут же вспоминать о них всё, известное прежде «государю».
Так что тот, кто закинул мой разум сюда за мгновение до смерти, спас тем самым не только меня (а я уж сумел спасти и своё новое, или, если вспомнить, за сколько лет до появления на свет прежнего Митьки Умнова оказалась моя личность, скорее уж старинное тело), но и многих людей, кому было предначертано погибнуть во вспыхнувшей с новой силой Смуте. Так что, невзирая на атеистическое, в целом, воспитание, я подолгу отстаиваю церковные службы, блюду пост и выполняю основные требования русской Церкви. Кстати, в неспешном семнадцатом столетии молиться за весь люд православный, оказывается, одна из обязанностей самодержца на Руси. Вон, даже бородку с усами отпустил, чтобы «скоблёным рылом» не контрастировать с окружающими. Изменение внешности и, подозреваю, ряда царских привычек, не слишком-то нравится моей нынешней супруге Марии Юрьевне, урождённой Марине Мнишек, доставшейся «по наследству» от прежнего Димитрия. Но кто её мнения спрашивает? На дворе — натуральное Средневековье, хоть и Высокое, хоть и с местным восточноевропейским колоритом. Баба здесь, хоть царица, хоть простая стрелецкая жонка, свои претензии к мужу если и высказывает, то строго наедине и под покровом ночи, не вынося на общий доступ. А если вдруг решиться проявить стервозность — так вон, под божницей на женской половине всегда висит плеть, рекомая «дурак», которая для того и предназначена, чтобы выбивать из женщины — умницы и красавицы — стерву. И это ещё гуманно: в Жечи Посполитой, откуда старостянская дочка родом, не то, что круль или магнат — простой застянковый шляхтич вправе за умаление своей чести попросту зарубить дурищу саблей. Потом, конечно, свеженький вдовец исповедуется, покается, выделит что-либо материально ценное в дар Церкви, отбудет назначенную епитимью, а через год вдовства имеет полное право найти себе новую супружницу. И так — до трёх раз подряд. Дело это, как считается, внутрисемейное и народной традицией вполне одобряемое. Так что замужние польки, как правило, норов свой сейчас стараются смирять: голова-то одна… Мария моя — женщина неглупая, а что молодая ещё — так это только в плюс. Я-то в новом царском теле тоже далеко не старик, так что рефлексы мужского организма возрасту соответствуют. Супруга довольна, тем более, что, в отличие от прежнего Димитрия, периодически «осчастливливавшего» сенных девок посмазливее, мне в целом вполне хватает и Марии, тем более, что часть ночи, а также времени традиционного послеобеденного сна я трачу на анализ и размышления. Наплевать на эту традицию, по примеру Петра Первого, я не могу: Димитрий, вон, «доплевался», дав тем почву для сочинения порочащих слухов, использованных заговорщиками в своих целях. И чем это закончилось в нашей истории? Самим из пушки выстрелили, а государство Русское загнали в такую задницу, что последствия ощущались столетиями. Нет уж, внешнюю благопристойность соблюдать необходимо. А уж спит государь в своей горнице за запертыми дверями после трапезы или, как я, битый час стилом по вощёной дощечке или свинцовым прутком по бумаге чего-то карябает — так этого никто не видит.
«Карябать» же приходится много. За долгие годы жизни в Советском Союзе я понял важность планирования в разных областях деятельности — от семейного бюджета до промышленного и экономического развития в масштабах целого государства. И пусть пока Московская Русь сильно не дотягивает до СССР абсолютно по всем показателям, начиная с численности населения и площади и заканчивая добываемыми и перерабатываемыми ресурсами, но лиха беда — начало!
В конце концов, моему нынешнему телу нет и четверти века и есть шансы прожить минимум столько же, если не убьют или не подхвачу какую-нибудь смертельную заразу. А четверть века — это же целых пять пятилеток, помноженных на понимание необходимости «Большого рывка». Во времена, когда я ещё учился в школе, да и потом, в армии, уже после окончания войны, нас заставляли учить выступления большевистских вождей. С тех пор отложились в памяти слова Сталина, которые были им сказаны словно о нынешней ситуации на Руси: «Требуется наличие такой власти, которая имела бы желание и силу двинуть использование огромных природных богатств на пользу народа. … Отсталых бьют. Но мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим! История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны. Били все — за отсталость. За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную. Били потому, что это было доходно и сходило безнаказанно… Ты отстал, ты слаб — значит ты не прав, стало быть, тебя можно бить и порабощать. Ты могуч — значит
