Найдёнов, всё испортили! Ступайте, и не являйтесь мне на глаза без особого разрешения! Вам ясно?
— Так точно, ясно.
Ну а что тут сказать? Против ветра не плюнешь.
***
На квартиру вдовы Степаныча я пришёл как зомби. Хозяйка — Зинаида, только на меня глянула, сразу рюмочку водки на маленьком подносе принесла, с куском чёрного хлеба и огурчиком. Как говорится — то, что доктор прописал.
Я молча выпил, закусил, и на кровать завалился.
Попугай Микки дожидался меня в уголке, в большой клетке. Клетку я ему купил для виду. Чтобы разные людишки любопытные к птице руки не совали. Дверцу Микки научился открывать с одного пинка, но людям это знать не обязательно.
Попугай меня увидел, из клетки вылез, перепорхнул поближе, уселся на спинку кровати, прямо над головой. Сел, когтями вцепился, нахохлился и голову в перья втянул. Глазами круглым из перьев на меня поблёскивает — переживает. А я начал думать, как теперь быть. Думал, думал, и сам не заметил, как заснул.
Но и во сне покоя мне не было.
Снилось мне, что я в блестящем мундире — затянут как в корсет, на плечах эполеты, всякие висюльки-аксельбанты, шпоры звенят, сапоги блестят как зеркало. Мундир вроде генеральский, на груди ордена, на шее лента. И на поводке у меня огромная пантера. Это типа мой котик Талисман так вырос.
Но радости от мундира почему-то нет. Передо мной тянутся дворцовые залы, бесконечно переходят одна в другую, все в колоннах, люстрах и зеркалах. Паркет гладкий, и я по нему иду. Кругом люди — дамы в роскошных платьях, чиновники во фраках и военные в парадных мундирах. Иду, впереди пантера Талисман, и все передо мной расступаются. Один человек не отошёл, котик мой его лапой шмяк — и человек исчез. Все молчат, тишина, только шаги по паркету. И так страшно от этого, аж мороз по коже.
Вижу — впереди, в конце зала, трон стоит. Простой, никаких железок, мечей и всякой арматуры не торчит из него. Просто суровое каменное кресло. В кресле — то есть на троне — сидит человек. Лица не разглядеть, но чем ближе я подхожу, тем страшнее. Ледяным холодом от трона тянет. С каждым шагом всё холоднее, жуть давит горло, а остановиться не могу. Талисман тянет вперёд, ноги сами идут. Хотел я закричать — и проснулся.
Слышу, за дверью кто-то разговаривает. Голос подпрапорщика Кошкина. Подпрапорщик что-то говорит, женский голос отвечает. Голос не Зинаиды, молодой, звонкий.
Потом дверь скрипнула, раздались шаги, каркнул попугай Микки, а Кошкин сказал:
— Вставайте, ваше благородие. Я должен взять вас под арест.
Открываю глаза, смотрю — а подпрапорщик-то мой не шутит.
Вскочил я с кровати, говорю:
— Сначала отчитайтесь. Я вас направил искать гоба по имени Шмайс. Прошу доложить.
Кошкин вытянулся, отчеканил:
— Докладываю! Гоб Шмайс занесён в списки выбывших из подушного реестра.
Увидел, что я не понял, сказал просто:
— Сбежал он из-под конвоя. Застрелили его. Все видели.
Точно. Помню. Колонна инородов, снег, поля, ледяной ветер, конвоиры с винтовками. Гоблин бежит, как заяц, петляет по снегу... Выходит, это тот самый, которого добили на моих глазах. Вот гадство...
Ещё одна ниточка оборвана.
А Кошкин говорит:
— Дмитрий Александрович, мне велели вас взять под арест и отвести в участок.
— Причина?
Помялся он, отвечает:
— Говорят, вы деньги какие-то присвоили, с бумагами служебными вольно обошлись и вступили в сговор с подозреваемыми за взятку. А ещё... будто запретную магию применяли. Мне не сказали, но я услыхал, что как доставлю вас, так сразу в подвал, а там сразу следствие будет. А ещё...
Кошкин наклонился ко мне и сказал, еле слышно:
— Помните, гоба в подвале в глаз карандашом убили? Свой это был, из ваших. И вас велели в тот самый подвал сунуть. Не к добру... Грех это, живую душу губить...
Вот это да! Вот это номер! Пока работал, под меня копали, и накопали... Того гляди прикончат. За что? Ну ладно, магию я правда применял. И с подозреваемым в сговор вступил. С бизнесменом Алексеевым точно. Но как? Откуда узнали?!
Посмотрел я на Кошкина, говорю:
— Вы в это верите? Что я взятки брал и всё остальное? Арестуете и в подвал отведёте?
Вижу — неловко ему. Стоит, переминается, глаза отводит. Помялся он, пожал плечами, отвечает:
— Я думаю, вы честный человек, Дмитрий Александрович. Просто хотели карьеру сделать поскорей. Вот и схитрили. Бывает... Я людей своих на улице оставил, у забора, где калитка. Сказал, хочу всё сам сделать, чтобы тихо вышло, без скандала. Человек вы резкий, вдруг драться будете...
Ага. Неспроста он один пришёл. Вижу, сказать что-то хочет.
Подпрапорщик говорит, тихо так:
— Не хочу я этого, но приказ есть приказ. Вы со мной хорошо обходились, с рядовыми по-человечески. А что полукровкой вас называют, так вины вашей в том нет. Я, глядя на вас, тоже решил по сыскной части пойти. Да и дочка хозяйкина, Анютка, мне приглянулась. Она согласная. Так что не хочу здесь, в их доме, арест с мордобоем устраивать.
Гляди-ка, какой шустрый подпрапорщик! Успел дочку хозяйкину уговорить... Дон Жуан местного разлива.
Кошкин совсем тихо говорит:
— Я сейчас с вами во двор выйду, чтобы дома не шуметь. Люди мои за оградой стоят, у калитки. Ещё человека я на задах поставил. Вы его знаете, это рядовой Банник.
— Так он живой? — спрашиваю.
Кошкин удивился:
— Живой. Банник и Шнитке оба живые. Нашли их возле кабака без памяти. Ничего не помнят. Я их по мордам наказал, чтобы неповадно было. Вину на вас свалил, что вы им выпить позволили. Уж извините, вам уже всё равно, а им облегчение.
Фух-х, это мне облегчение. Я-то подумал, что прикончил их офицер Митюша, то есть столичный инкогнито. Небось, амулет применил на солдатиках моих, змей хитромордый.
Тут Кошкин как гаркнет со всей мочи:
— Пройдёмте, господин Найдёнов! На выход! Поторапливайтесь! — это чтобы во дворе услыхали.
Взял я кой-какие вещички, на стол денежку положил — плату за жильё. Много, но ладно. Поднял с кроватной спинки попугая Микки, сунул подмышку. Пошёл к двери, подпрапорщик за мной.
Вышли на крыльцо — во дворе никого. Только из-за угла дома вдова Зинаида тихонечко выглядывает, край платка закусила, сама вся в слезах — жалеет меня.
Оглянулся я на Кошкина, а он мне подмигнул. Незаметно так.
