– Ну, приступим, благословясь, – весело сказал Пётр и соорудил себе здоровенный бутерброд из мягчайшего белого хлеба и разных мясных деликатесов. – Ты давай, ешь, Иваныч, а то на пустой желудок думать трудно.
Проглотив первый – самый вкусный – кусок Пётр поискал взглядом на столе, чем бы эту благодать запить. Но узрел только графин, причем явно не с соком.
– Это что? – строго спросил он у Остермана, который только что слегка расслабился и поэтому чуть не подавился куском сыра. – К чему сей графин, когда я приказал кофию мне подать?
– Так ваше императорское величество завсегда с вином завтракали… – забормотал перепуганный Остерман. – А к кофию особой склонности не высказывали.
– Так вот сегодня высказал. И сахару не забудьте, чтобы не горько было. А вино – вон. Ты разума лишился, Андрей Иванович: малолетку спаивать?
Андрей Иванович стал совершенно зеленого цвета и начал бормотать про то, что, мол, так завсегда было… и Светлейший строго приказал не ограничивать в желаниях, а всячески им потакать… а с него, Остермана, какой спрос – он все больше по учебной части.
«Спаивали, значит, мальчонку, – зло подумал Пётр, барабаня пальцами по столу. – К разврату приохочивали. А к государственным делам готовить – зачем? Тут, похоже, Меньшиков всем рулит, вот с него и начнем. Хватит, поцарствовал со своей любовницей, которую сам же и на трон подпихнул. Думает, что и впредь так же будет. А вот хрен вам всем, господа хорошие. Сам царствовать буду… со временем. Вот получусь, чему надо, и буду. Не глупее же я Елизаветы Петровны, которая двадцать лет Россией правила?»
Кофе принесли много – крепкого и ароматного, и Пётр слегка смягчился. Интересно, сколько времени он в императорах? Похоже, не очень долго, если Меньшиков тут всем командовать пытается.
– Напомни, Андрей Иванович, как давно я державу принял?
Бедный Остерман уже ничему не удивлялся.
– Так ведь… послезавтра будет две недели, государь.
Всего-то?!
– И чем я эти две недели занимался?
– Как – чем? Праздновать изволили ваше восхождение на престол. Вчера вот скачки устроили… после обеда знатного. Ну… и не удержались на лошадке-то.
Праздновал, значит? Все, напраздновался, государь-император всея Руси. Делами нужно заниматься.
– Какие-нибудь бумаги я за это время подписывал?
Остерман замотал головой.
– Не успели, государь. Третий день документ лежит о присвоении Светлейшему князю Меньшикову титула генералиссимуса, ждет вашего решения.
– Это за какие же такие заслуги?
Остерман молчал.
– Сейчас у него звание какое, напомни.
– Генерал-фельдмаршал… Но есть еще трое: князь Михаил Голицын, князь Владимир Долгорукий и князь Иван Трубецкой.
– А Меньшиков, стало быть, хочет выше других подняться? Обойдется. Где, говоришь, документ?
– Так в кабинете вашем, государь.
– Ну, так сей же момент туда и отправимся – с бумагами разбираться. Я, чай, не одна она там лежит.
– Остальные – у Светлейшего, – почти прошептал Остерман.
– Почему?
Ответа не последовало. Зато двери столовой с грохотом распахнулись и явился смутно знакомый Петру мужчина в годах, одетый в роскошный, шитый золотом и драгоценными камнями мундир и со множеством орденов.
«Меньшиков, – догадался Пётр. – Ну, сейчас главное – наглость и упрямство. Иначе он меня в момент вокруг пальца обведет и в своем дворце поселит. Фига ему с маком. Не поеду. Император я или и не император?»
– Ты что же, Петруша, делаешь? – с порога начал Меньшиков. – Мы тебя в моем дворце ждем, за стол не садимся, а ты тут с Остерманом прохлаждаешься. Негоже.
«Ну и хамло. Он что о себе возомнил-то? Я не дедушка покойный, чтобы его в уста сахарные целовать, да все прощать. Впрочем, я читал, что и дед его не раз дубиной своей охаживал. Распустился при покойной государыне, полюбовнице своей давней».
– Ты с кем разговариваешь, холоп? – ледяным тоном осведомился Пётр. – Я тебе не Петруша, а император всея Руси. И у тебя мне гостить – зазорно.
Меньшиков побагровел.
– Это… это ты – мне?
– Тебе, тебе, не сомневайся. Ты один со мной себе позволяешь дерзко вести. А сие холопу не подобает.
– Я не холоп, я князь!
– Князем тебя мой дед покойный сделал, которого ты, мерзавец, всю жизнь обворовывал. Удивительно, как он тебя не повесил – не успел, видно. Ну, это дело недолгое.
– Грозишься, шенок? Да за мной гвардия…
Ну вот, теперь самое время.
– Гвардия, говоришь? Гвардия мне присягнула совместно со всем народом российским. А ты из подлого сословия вышел – туда и вернешься. Не надобен ты мне. И не вздумай даже заикаться о том, чтобы я на девке твоей женился. За конюха ее выдавай – он ей ровней будет.
Меньшиков из багрового стал синюшнее-белым и… рухнул на пол без памяти.
– Врача надо скорее, – встрепенулся Остерман.
– Успеется, – охладил я его рвение. – Лучше охрану покличь. Пусть господина Меньшикова отвезут домой – под арест. Ему все равно постельный режим теперь понадобится. А мы пойдем бумагами заниматься.
Охрана не слишком удивилась приказу арестовать всесильного князя Меньшикова и поместить его в доме под надзором медиков и крепкого караула. Россия… Сегодня ты на самом верху, а завтра – хорошо если с головой на плечах в Сибирь отправился, остроги пересчитывать. Судьба, значит, такая.
А Пётр с Остерманом направились в соседнюю комнату, которая именовалась кабинетом. Книжные шкафы вдоль стен стояли полупустые, стол вообще был девственно чист, с одной-единственной бумагой. По-видимому, тем самым манифестом о присвоении Меньшикову звания генералиссимуса.
– Печку растопите, – велел Пётр. – Знаю, что тепло, она мне для другого надобна. А ты, Андрей Иванович, присаживайся, разговор у нас с тобой долгим будет. А может, и не только с тобой, как получится.
Остерман, который, похоже, уже ничему не удивлялся, осторожно присел на краешек кресла. Пётр же удобно устроился в другом и взял со стола злополучную бумагу.
– Повадился кувшин по воду ходить, тут ему и голову сложить, – вынес он свой «вердикт», разобравшись в документе, написанном непривычным ему старорусским языком. – Из грязи в князи вылез, туда и вернется. Небось, и без него найдется, кому мне помогать державою править.
Печь как раз разгорелась и Пётр бросил в огонь красивый лист с печатями. Потом вернулся в свое кресло.
– Андрей Иванович, мы с тобой прекрасно понимаем, что сам я государством управлять не могу – мал еще. Но император – это символ верховной власти и негоже, чтобы его, как куклу, туда-сюда дергали. Помогать ему править Россией – дело другое, для того и был Верховный Тайный Совет создан. Заседал он хоть один раз во время моего царствования?
– Так когда же? – развел руками Остерман. – То Меньшикову недосуг, то тебе, государь.
– Значит, сейчас вот и соберем, – решительно сказал Пётр. – Досуга у меня – хоть отбавляй, а к верховникам пошли курьеров, чтобы сей момент тут были. Усвоил?
– Сей момент ко всем трем князьям весть отправлю.
– Вот-вот. А мы пока моими личными делами займемся. Как ты, Андрей Иванович, образованием моим занимался?
Вместо ответа Остерман достал из шитого обшлага камзола две бумаги и протянул их Петру.
На первом листе был аккуратно составленный план обучения императора, состоявший из древней и новой истории, географии, математики и геометрии.
«Читать историю прежних времён, перемены, приращение и умаление разных государств, причины тому, а особливо добродетели правителей древних с воспоследовавшею потом пользою и славою представлять. И таким образом можно во время полугода пройти Ассирийскую, Персидскую, Греческую и Римскую монархии до самых новых времён, и можно к тому пользоваться автором первой части исторических дел Яганом Гибнером. Новую историю можно трактовать по приводу г. Пуфендорфа новое деяние каждого, и пограничных государств, представлять, и в прочем известие о правительствующей фамилии каждого государства, интересе, форме правительства, силе и слабости помалу подавать императору…»
Географию учить по глобусу… План обучения включал также и развлечения: бильярд, охота и прочее. По плану Остермана, Пётр должен был по средам и пятницам посещать Верховный тайный совет.
Вторая бумага была писана другим – корявым и полудетским почерком – и являлась ничем иным как личным планом Петра об его времяпрепровождении»
«В понедельник пополудни, от 2 до 3-го часа, учиться, а потом солдат учить; пополудни вторник и четверг – с собаки на поле; пополудни в среду – солдат обучать; пополудни в пятницу – с птицами ездить; пополудни в субботу – музыкою и танцами; пополудни в воскресенье – в летний дом и в тамошние огороды».
