«Час в неделю на обучение – это круто, – подумал Пётр. – Другого мальчишку просто высекли бы примерно за такое нерадение. Но ведь император… Придется самому себе наряды вне очереди выписывать, если что… Учиться-то многому предстоит, ой, многому».
Глава третья. Новые порядки
– Значит так, Андрей Иванович, – начал Пётр. – Учился я из рук вон плохо, даже писать не умею и читаю кое-как. Так что первым делом сыщи мне дьяка посмышленнее, и буду я каждый день грамоте учиться. А тебе стыдно должно быть, что потакал моим глупостям. И не тебе одному. Куда мой опекун, пока еще князь Меньшиков, смотрел?
– Сие мне неведомо, государь, а своей вины я не отрицаю. Только очень уж ваше величество характером… тверды.
– То есть, упрямый, как баран, – улыбнулся Пётр. – Сие в прошлом, камешек вовремя под голову мне подвернулся, похоже, всю дурь вышиб. Давай смотреть дальше. Ассирийская, Персидская, Греческая и Римская монархии, конечно, важны, но не то чтобы очень. Вот про походы Александра Македонского и про римские войны мне бы знать хотелось как можно больше. А для сего надобно латынь изучать, на одной книге твоего немца далеко не уедешь…
– Сестрица ваша, принцесса Наталья Алексеевна берет уроки латыни и весьма в этом преуспела. Можно учителя у нее забрать…
– Стоп, – хлопнул рукой по столу Пётр. – Сразу – забирать. Будет и меня учить вместе с сестрицей, вдвоем-то веселее, да и Наташа поможет мне быстрее латынь усвоить. Так что клади еще час на сей предмет.
– Как будет угодно вашему величеству.
– Про греков и римлян покуда ты мне будешь рассказывать, а потом, глядишь, и сам читать начну. А еще желаю я постичь историю государства моего, и не только правление моего деда великого, но и деяния тех государей, кои до него были.
«Похоже, заговорил я почти на их языке. Так ведь переводяга и есть переводяга. С русского на арабский-то потруднее будет, чем с русского на русский».
– Твоя воля, государь, только сразу и не соображу, кто мог бы тебе толково про российскую историю рассказывать.
– То-то ты ее в план занятий не включил. Думай, кто из наших мужей в истории разбирается.
Остерман задумался глубоко и надолго, потом просветлел лицом.
– Вспомнил, государь. Татищев Василий, Никитин сын, ныне член монетной конторы. Из Рюриковичей, но захудалых, княжеский титл семья давно утратила. А сам Василий к русской истории большую склонность имеет и даже собирается книгу об этом написать, да все времени нет: он только недавно в Санкт-Петербург вернулся, а до этого уральские рудники инспектировал, да за границу был посылаем – перенять горный опыт.
– Без него найдется, кому перенимать. Пиши указ: назначить Татищева Василия Никитича придворным историографом. И дабы ничем он не занимался, кроме написания истории государства нашего, да моего с сестрой обучения.
Пока Остерман, покряхтывая и поминутно утирая пот, составлял затребованную бумагу, Пётр осмотрел так называемую «библиотеку». Как он и думал, большинство книг были на немецком, следовательно, ему недоступном. Значит, придется либо библиотеку другими книгами пополнять, либо втихомолку самому немецкий учить. Только как?
Он взял в руки увесистый том и машинально прочитал название: «О знаменитых баталиях в Европе». Автор – какой-то Герман Гаусс. Ну, вот именно – вздохнул Пётр и собирался уже поставить фолиант на место, как до него ДОШЛО. Он только что спокойно прочитал название книги на НЕМЕЦКОМ ЯЗЫКЕ.
То есть, в черепушке мальчонки, в тушку которого он влетел, кое-что осталось. Немного, правда, судя по тому, какую жизнь он вел, но тем не менее. Одной заботой меньше.
– Написал, государь, – подал голос Остерман. – Изволишь апробировать?
– Изволю, – легко согласился Пётр и… похолодел.
Как расписывался юный император, он понятия не имел.
«Ладно. Как говаривал еще не родившийся Наполеон, главное – ввязаться в бой, а там видно будет».
Пётр закрыл газа и, не отрывая пера от бумаги, что-то накарябал. Потом глянул.
Да-а… почерк, конечно, чудовищный. Но Остерман спокоен, значит, все более или менее в порядке. И что волноваться-то: чай, не указ о начале военных действий подписывал.
Тут как раз в дверь и постучали. Явились генералы-фельдмаршалы – по совместительству – члены Верховного Тайного Совета – князья Долгорукий, Голицын и Трубецкой. Все – пожилые, осанистые, на мундирах ордена… Хотя на Меньшикове побрякушек больше болталось.
– Счастливы лицезреть ваше императорское величество в добром здравии, – степенно промолвил князь Владимир Долгорукий.
– А то уже личико ваше забывать стали, – подхватил князь Иван Трубецкой.
– Ну, вот теперь наглядитесь вдоволь, – с улыбкой ответил Пётр. – Поскольку решили мы дважды в неделю на заседаниях Тайного Совета присутствовать. Какие дела на сей день накопились?
Молчание.
– Что, у Великой державы вообще никаких забот не имеется? – нахмурился Пётр.
– Имеется, ваше императорское величество, – со вздохом ответил Голицын, – только мы о них не ведаем. Поелику было распоряжение – все важные бумаги сразу князю Меньшикову отдавать – на его личное рассмотрение.
– А вы-то на что? – взвился Пётр.
– Не гневайся, государь, – вступился Остерман. – Меньшиков такую власть взял еще при жизни вашей покойной бабушки, ее императорского величества Екатерины Алексеевны, что никто с ним совладать не мог. Ее именем все дела вершил.
– Бабушка у меня одна – Евдокия Федоровна Лопухина, которая сейчас в монастырском заточении пребывает. И вот мой второй указ: повелеваю вдовствующую царицу Евдокию, что ныне старицею Еленой зовется, из монастыря освободить, с великим бережением в столицу доставить и разместить согласно чину. Как только исполните – доложите, я ее со временем навещу.
– Слушаюсь, ваше императорское величество, – отозвался Остерман, который уже прилежно скрипел пером по бумаге.
– Более при мне про Катерину Алексеевну не упоминать. Это первое. Второе: послать надежных людей во дворец ныне арестованного мною Меньшикова и изъять все – до последнего клочка! – бумаги, которые у него имеются. Писца покличьте, приказ написать, а то Андрей Иванович совсем запарился.
Лица верховников заметно просветлели: кажется, приходит конец всевластию ненавистного Меньшикова, теперь их время наступает, время Рюриковичей и Гедеминовичей. Но императора-то ровно за одну ночь подменили: то в рот Меньшикову смотрел и все его распоряжения исполнял, а теперь… ишь ты! Али узнал что-то про кончину своего батюшки?
– Осмелюсь спросить, государь, – решился Голицын, – вам стали известны подробности странной смерти вашего батюшки?
– При чем тут это? – нахмурился Пётр.
– А при том, – суровым голосом произнес Трубецкой, – что оный Меньшиков во время допросов вашего батюшку по лицу бил и всякими непотребными словами лаял.
– Как это – бил? – опешил Пётр. – Как он осмелился?
– Тут история темная, ваше императорское величество, – прокашлявшись, тихо произнес Голицын. – Одни говорят, что батюшка ваш сбежал за границу, дабы не унаследовать трон, а жить простой, мирной жизнью. Но были и доказательства того, что царевич Алексей Петрович злоумышлял против своего отца и желал произвести в России военный переворот с помощью австрийских и шведских войск. Толстому удалось уговорить царевича вернуться – государь-де все вины его простит…
– Простил, – мрачно проговорил Пётр. – То ли казнил, то ли тайно убил в темнице…
– Так, да не совсем, ваше императорское величество. После возвращения за тайное бегство и деятельность во время пребывания за границей царевич был лишен права на престолонаследие, но при этом ему было объявлено прощение при условии признания всех совершенных проступков. Царевич в своих показаниях постарался изобразить себя жертвой своего окружения и всю вину свалить на приближенных. Названные им лица были казнены. Но тут государю Петру Алексеевичу пришло на ум допросить любовницу царевича – крепостную девку Ефросинью. Та, от страха перед пытками, выдала все замыслы любовника. А потом были найдены и письма, подтверждавшие вину царевича.
– И тогда его начали пытать? – внезапно севшим голосом спросил Пётр.
Он и сам не понимал, почему его так тронула судьба фактически чужого ему человека, но, наверное, мальчишка, в тело которого он попал, заочно любил отца и тосковал по нему. Фактически с раннего детства – круглый сирота, никому не нужный, то ли законный наследник престола, то ли сын государственного преступника… Не позавидуешь.
– На основании всплывших фактов царевич был предан суду и осужден, как изменник…
Несколько раз царевича пытали. Сломленный задолго до физических истязаний, он как мог стремился выгородить себя. Изначально Петр был склонен возлагать вину на мать Алексея, его ближайших советчиков и «бородачей» (духовенство), но за полгода следствия выявилась картина столь масштабного и глубокого недовольства его политикой в среде элиты, что о наказании всех «фигурантов» дела не могло быть и речи. Тогда царь прибег к стандартному ходу, сделав подозреваемых судьями и возложив на них тем самым символическую ответственность за судьбу главного обвиняемого. 24 июня Верховный суд, состоявший из высших сановников государства, единогласно приговорил Алексея к смерти.
