В плотном радиообмене экипажи уловили, что какой-то самолет тоже запросил посадку, но вертолет ведущего уже находился на схеме и подходил к посадочной прямой. Экипаж, ведя осмотрительность, работал по-деловому спокойно и не видел заходящий на посадку самолет. Оставалась надежда, что летчик самолета наблюдает снижающийся вертолет. Тем неожиданнее оказалась огромная тень, промелькнувшая чуть выше, слева от вертолета. И только тут экипаж заметил впереди с уже выпущенными закрылками и шасси зеленый штурмовик «Су-25». В Афгане их прозвали «грачами». Этот «грач» проскочил настолько близко, что Иванов ясно рассмотрел гайки на его правом колесе.
– Лихачит, – спокойно прокомментировал Иванов выходку штурмовика. – Мы среди своих. Готовимся к посадке, славяне!
Если не считать этот нюанс, то перелет звена завершился благополучно.
Через три дня вертолетчики во главе с майором Ивановым, передав свои машины в действующий боевой полк, уже возвращались домой самолетом военно-транспортной авиации.
Во второй раз Иванов летел в Чечню в самом начале лета. Шли тем же маршрутом, что и три месяца назад. Погода благоприятствовала полету. Поэтому, подлетая к уже знакомому промежуточному аэродрому, Иванов еще в воздухе запросил «добро» на вылет после дозаправки. Летели двумя экипажами на Кавказ теперь уже надолго. На войну.
А ведь он имел право тогда принять решение и остаться на этой базе с ночевкой. И у Иванова росло это желание тем сильнее, чем ближе вертолеты подходили к посадочной полосе. И никто не стал бы осуждать его за такое решение. Три месяца он не видел Лену, а она обещала ждать. И ему очень хотелось встретиться с ней. Очень хотелось… Но что он мог ей пообещать? Ничего… И именно поэтому он не должен был оставаться на аэродроме. Ничего большего, чем то, что уже между ними случилось, быть не могло. Как говорят, в одну реку дважды не войдешь… Да, он ничего не мог обещать в будущем этой хорошей, замечательной девушке. Он не мог дать ей надежду, чтобы потом обмануть. Нет, он не забывал Лену и, наверное, никогда не сможет забыть. Но пусть она останется светлой, нетронутой пошлостью полянкой в заповедных джунглях прошлого.
На память пришли строки из выученного еще в детстве стихотворения:
По несчастью или к счастью, истина проста:
Никогда не возвращайся в старые места,
Как ни будет пепелище выглядеть вполне —
Не найти того, что ищем, ни тебе, ни мне…
Автор этих строк знал и понимал жизнь. И пусть Лена останется в памяти ярким воспоминанием вместе с началом весны 1995 года, решил Иванов.
После посадки он все же сам направился в метеослужбу, потому что не мог улететь, не повидав Лену. Еще по дороге к штабу, он издалека заметил знакомый девичий силуэт в окне второго этажа. Понятно, она знала, что он прилетит сегодня, ведь заявки с фамилиями командиров перелетающих экипажей приходят в часть за сутки. И она ждала. Увидев ее, Иванов почувствовал, как в груди на мгновение приятно сжалось сердце и стало расти желание остаться. Он с улыбкой помахал девушке рукой и легко вбежал по крутой лестнице на второй этаж. Они встретились в коридоре.
– Ленка, здравствуй! – Иванов с радостью обнял ее как старого друга. И она вся светилась радостью.
– Ну как ты тут, Дюймовочка? – сравнение вышло само собой: миниатюрная, в аккуратненькой военной форме, Лена действительно напоминала персонаж известной сказки.
– Здравствуйте, Александр Николаевич. У меня все хорошо, – ответила она, сдерживая счастливую улыбку и пряча светящийся радостью взгляд. И тут Иванов обратил внимание, что в коридоре они не одни: в глубине, у окна стояли два незнакомых офицера в летных комбинезонах и с интересом смотрели в их сторону.
– Идем. – Иванов первым прошел в кабинет начальника метеослужбы. Сашка Кислов барином восседал за своим столом. Они по-дружески пожали друг другу руки и завели разговор, во время которого Лена за спиной начальника игриво помахала Иванову пальцами, прежде чем выйти в аппаратную.
– Как тут ваше «ничего»? – поинтересовался Иванов.
– Вашими заботами без работы не сидим, – в тон ему ответил Кислов.
– А как оно вообще? Как здоровье, как семья?
– Людка с сыном к матери вчера уехала. Так что можно сегодня организовать банкетик у меня.
– С большим удовольствием, Саня, но не получится – улетаю.
– На войну спешишь? Так успеешь еще. Говорят, что эта война надолго. Оставайся. – Кислов, прищурившись, посмотрел на товарища и неожиданно, кивнув головой в сторону аппаратной, заговорил о другом:
– Она тебя ждала. Только о тебе три месяца все разговоры. Пожалей девчонку. Останься.
Иванов почувствовал, будто кто-то ударил его в грудь очень больно. Сбилось дыхание. Не глядя в глаза Кислову он произнес:
– Заманчиво. Но как-нибудь в другой раз. Война эта, похоже, действительно скоро не закончится. В этом ты прав, Саня. Но не прав в другом – лететь мне надо сегодня. За приглашение, конечно, спасибо! Жаль, что остаться не могу. Ты мне лучше метеобюллетенчик сообрази. – Иванов не мог объяснить тогда ни себе, ни Кислову причину, по которой не имел права оставаться. Только по прошествии времени он понял, что просто струсил, побоялся тогда влюбиться в Лену.
– Как знаешь! – с искренним сожалением вздохнул Кислов.
Заняв Саню Кислова оформлением бумаг, Иванов, немного помедлив у двери, зашел в аппаратную и плотно прикрыл дверь за собой.
И тут Лена, как ребенок, бросилась к Иванову, обхватила руками шею, прижалась и, глядя пытливо снизу вверх, прошептала:
– Саша, здравствуй! Ты меня не забыл?
Их губы слились в поцелуе. Обняв девушку за талию, он оторвал ее от пола, легко перехватив, поднял на руки и, опустившись на стул, посадил к себе на колени. Она доверчиво прижалась и замерла. Некоторое время они молчали. Иванов ласково гладил ее густые пышные волосы. Она нарушила молчание первая:
– Саша, я знала, что ты сегодня прилетишь. Я тебя ждала.
– Раньше не получилось, – как бы извиняясь, тихо ответил он и, будто целуя ребенка, нежно коснулся губами ее головы.
– Ты сейчас улетишь? – будто что-то почувствовав, она тревожно отстранилась и смотрела прямо в глаза. Вопрос задали ее губы, но глаза спрашивали: «Почему?». И эти большие красивые глаза умоляли, требовали ответа.
– Я должен. Пойми, я не могу остаться, – выдавил Иванов.
Лена поднялась, отошла и остановилась у окна:
– Ты просто не хочешь…
Она стояла, застыв в напряженной позе, и смотрела, не мигая, в точку на стекле.
Иванов чувствовал себя виноватым.
– Лена, ты мне нравишься, но я не тот, кто тебе нужен, – пытался он подыскать себе оправдание. – У тебя все еще будет. Я же ничего не смогу тебе дать в жизни. Ничего не могу даже обещать. Я нехороший. Я не нужен тебе. Со мной ты будешь несчастна. – Он волновался и не знал, что сказать еще. – Прости…
Она плакала тихо, почти неслышно. Лишь в такт редким всхлипываниям вздрагивали и поднимались ее плечи. Ему так хотелось обнять их!
– Лена, мне надо лететь, – нерешительно сказал Иванов. Желание подойти, успокоить, остаться чуть не взяло верх. И произнеси она тогда хоть слово, попроси, он бы остался… Но она только плакала.
– Прости, – еще раз вместо «прощай» бросил Иванов и вышел из комнаты.
Взлетели точно по полосе, не нарушая инструкций. Иванов чувствовал, что больше уже никогда не вернется сюда. Но также он знал, что хрупкий силуэт маленькой девушки в далеком окне будет сопровождать его всю оставшуюся жизнь. И в тот последний раз он видел ее там. Или это ему только показалось?..
В районе Ставрополя по маршруту появилась редкая облачность. И чем ближе вертолеты подходили к горам, тем ниже и плотнее она становилась. Ведомый у Иванова – командир второго вертолета не имел большого опыта полетов в облаках. У Иванова за спиной остались Афганистан, Камчатка и Дальний Восток, поэтому он чувствовал себя уверенно. Но за своего ведомого поручиться не мог. И при уменьшении высоты нижнего края облаков пара вертолетов все ближе прижималась к земле. «Лишь бы Моздок не был закрыт», – с беспокойством думал Иванов. Заход на посадку «по схеме» на незнакомом аэродроме непрост и для опытного летчика, а ведомому – капитану Ильясу Мингазову – предстояло еще приобретать опыт полетов в сложных метеоусловиях и боевых действиях. Ильяс по национальности татарин, совсем недавно получил звание «капитана» и пока еще имел квалификацию «военный летчик второго класса» и небольшой налет часов в должности командира экипажа.
Известие о командировке в Чечню Ильяс воспринял спокойно. В его экипаже – бортовой техник Шура Касымов, тоже татарин, – боевой парень. «Надо же, – думал Иванов, – мусульманин летит на войну с мусульманами. Видимо, понятие «Родина» – это больше, чем вера или кровь, шире и сильнее, чем принадлежность к какой-то национальности. Значит, многовековая Россия, объединившая столько народов и наций, и впредь будет оставаться единым и сильным государством. А всякую пользующуюся временной слабостью вылезшую заразу необходимо беспощадно загонять обратно в норы, чтобы не дать ей расползтись по всему здоровому организму России!
