В экипаж Иванова по боевому расчету борттехником назначили хохла по фамилии Мельничук. Маленький, толстый, хозяйственный и жадный, он любил сало и всегда хвалил Украину, откуда был родом. Над ним подшучивали: «Украинцы живут в Украине, а хохлы – где лучше. Значит, ты, Ваня, – хохол!». Он не обижался. Но имел одно очень нехорошее качество: трусость. Он как огня боялся парашютных прыжков; бывало, бросал своих товарищей в драке, «постукивал» начальству. Но его вылизанный вертолет всегда блестел чистотой, поэтому Иван был у командования на хорошем счету. Ударом грома стало для него сообщение о командировке в Чечню. Мельничук пытался «откосить», придумывая себе разные болезни, но не вышло.
До назначения в экипаж к Иванову он числился в другом звене. Когда Иванов услышал в приказе о назначении Мельничука на период командировки к нему, то с усмешкой подумал: «Ты у меня, Ванюша, жирок-то скинешь!». Хотя Иван по возрасту был на два года старше, Иванов не испытывал к новому борттехнику большого уважения. Почувствовав в Иванове начальника, Мельничук изо всех сил старался показать, что лучшего подчиненного тому не найти.
Чем ближе пара вертолетов подходила к конечному пункту маршрута, тем ниже облака прижимали ее к земле. На Моздок выскочили на высоте пятидесяти метров над рельефом местности. Иванов уже знал этот аэродром, поэтому на посадку пошли «с прямой».
За три месяца здесь ничего не изменилось, только земля поменяла цвет с серого на зеленый.
После посадки, представившись командованию вертолетной эскадрильи и сдав документы, вновь прибывшие направились на инструктаж к «особисту».
Разместили оба экипажа вместе с двумя другими, прилетевшими в качестве пассажиров с парой Иванова, в одной из школ Моздока, недалеко от вокзала. У детей начались летние каникулы.
Четыре экипажа Иванова разместили в бывшем классе истории на третьем этаже, вместо парт в котором стояло двенадцать железных кроватей, накрытых старыми солдатскими одеялами. Из-под этих одеял подушки и матрасы, набитые влажной соломой, источали запах сеновала и старого бабушкиного сундука. Постельное белье непонятного бледно-серого цвета имело такой заношенный вид, что штурман звена печально пошутил:
– На этой простыне до меня, наверное, уже трое умерли.
На что Иванов ответил:
– Парни, вот это и есть та самая романтика боевых будней! Но и это только начало. Никому не раскисать! Проверьте, нет ли вшей, если нет – располагайтесь как дома.
Иванов как командир понимал, что отдыхать по-человечески после полетов его экипажам тут не придется, что и подтвердилось в скором времени. Летчик – не пехотинец в окопе: кроме физической выносливости, голова и нервы – оружие летчика. А чтобы после полетов восстановить растраченную нервную энергию, необходим спокойный восьмичасовой сон. А о каком отдыхе могла идти речь, когда кто-то уходил на полеты, а кто-то возвращался, кто-то играл в карты, а кто-то хотел выпить и поговорить. Дисциплина в эскадрилье «хромала», если не сказать отсутствовала, как и во всей разваливающейся Российской Армии. Командование требовало от летчиков одного – летать. И они летали. Днем и ночью, в горах и на равнине, в любую погоду. На старых машинах. Даже не имея соответствующей подготовки и натренированности. Начав летать на задания, Иванов быстро втянулся в ритм боевой жизни и перестал замечать такие мелочи, как плохое питание и нестиранное белье.
Чаще всего звену Иванова приходилось летать челночными рейсами между Моздоком и Северным или Ханкалой: туда везли солдат, оружие, боеприпасы, медикаменты, продукты питания, а обратно «Груз 300» – раненые или «Груз 200» – убитые. Полет по времени, в среднем, двадцать пять минут туда, двадцать пять минут – обратно. Трудяги вертолеты «Ми-8» работали днем и ночью.
Кровь, измученные страданиями лица раненых, искореженные и искалеченные тела убитых – все это кажется страшным только в первые дни. Потом привыкаешь. Всю летную смену пилоты работали как будто в автоматическом режиме: ничему уже не удивлялись. Только в конце дня летчики чувствовали неимоверную усталость, не только физическую: кажется, что вот-вот нервы не выдержат, сорвутся от невозможного напряжения. И чтобы хоть как-то снять этот стресс, необходимо было выпить. Выпить так, чтобы забыться! А утром – снова в полет.
Повозили мертвых ребят недельку-другую, и уже в вертолете стоит тяжелый, ничем не выветриваемый трупный запах. А за бортом – температура тридцать-тридцать пять градусов. Никакие обработки вертолетов не спасали от этого жуткого запаха смерти. Трудно нормальному человеку выдержать такое!
Через пару недель парни из звена Иванова осунулись, улыбки стали редкими, шутки – злыми. В полет идут как на каторгу. И борттехник – старший лейтенант Мельничук – начал худеть. Иван, всегда аккуратный, мог забыть побриться.
Вечерами после полетов Иван стал сильно напиваться.
Однажды после ужина в общежитии к лежащему на кровати с книгой Иванову подошел пьяный Мельничук. Посверлив командира долгим отсутствующим взглядом, Мельничук задал вопрос:
– За что мы должны рисковать своей жизнью?.. Командир, ответь: как могла такая большая страна допустить… такие огромные потери… на такой маленькой территории?..
Для Иванова этот вопрос являлся больным, поэтому он бросил сухо:
– Я тебе не замполит! Отстань…
Но борттехник не отставал:
– Ты – мой командир… И я тебе верю… Ответь.
Иванов, отложив книгу, посмотрел на Мельничука:
– Чеченцы дерутся за свою историческую землю, за свою веру, наемники – за деньги, а российские солдаты поставлены в такие условия, что вынуждены драться только за свою жизнь. Мы с тобой, Ваня, исполняем Присягу, данную Родине. Тебя удовлетворяет такой ответ?
– Вполне… Только я все равно ничего не понял… – Мельничук, пошатываясь, отошел от командира звена.
А чем мог Иванов подбодрить себя и остальных ребят? Осознавая методы ведения этой войны и не разбираясь в целях командования, офицеры переставали понимать, за что должны рисковать своими жизнями. Действительно, как могла большая и все еще сильная страна допустить такие огромные потери своих солдат? И что Иванов как командир мог сказать экипажам перед очередным вылетом, кроме обычного «Удачи!» и дежурного набора подготовленных замполитом патриотических лозунгов? Ведь каждый понимал, что его жизнь здесь ничего не стоит.
Экипажу Иванова приходилось выполнять полеты на патрулирование дорог, ведущих в горы. Иванов брал на борт спецназовцев и летел в обозначенный район контролировать дороги. Боевики, оттесненные к горам, могли получать подкрепление и боеприпасы, доставляемые только автотранспортом. Экипажам вертолетов ставилась задача обнаружить такой транспорт. Если это была одиночная машина, ее захватывали или уничтожали. А если удавалось засечь колонну машин боевиков, тогда вертолетчики вызывали и наводили самолеты-штурмовики. Одну такую идущую в горы колонну на глазах Иванова снайперски разнесла пара «Су-25», превратив пять груженых «Уралов» в пять дымящихся факелов.
В одном из таких полетов на патрулирование Иванов заметил далеко в стороне от основных дорог поднимающийся пыльный след, который длинным хвостом тянулся за идущей на большой скорости автомашиной. Когда Иванов развернул нос вертолета по направлению к замеченному следу, автомобиль скрылся за складками пересеченной местности и, вероятно, остановился, потому что пыльный хвост резко оборвался и стал оседать. Но если те, кто находился в той машине, решили спрятаться, то было поздно – вертолет уже летел по направлению к ним. Позвав в кабину пилотов старшего группы десантников, Иванов указал пальцем:
– Машина прячется. Проверим.
Тот понимающе кивнул и пошел в грузовую кабину готовить десантников, а Иванов выдерживал курс в заданном направлении.
Через три минуты полета вертолет прошел точно над стоявшим в небольшой балке грузовым автомобилем, успев рассмотреть крытый тентом «ЗиЛ-130» зеленого цвета.
Гася скорость, Иванов ввел вертолет в левый вираж со снижением, рассчитывая приземлиться метрах в трехстах от не подающей признаков жизни машины. Чувства доверия этот «ЗиЛ» не вызывал, и желания поймать пулю в кабину или двигатель Иванов не испытывал. Хотя на такие задания летчики и надевали тяжелые бронежилеты, но Иванов сам не раз наблюдал, как пуля, выпущенная из автомата Калашникова со ста метров, пробивает такой бронежилет насквозь. А вертолет, сидящий на земле, представляет собой хорошую мишень для любого вида оружия. Поэтому Иванов решил держаться от подозрительного автомобиля подальше.
Но коснуться колесами земли вертолет не успел: «ЗиЛ» неожиданно рванул с места и, выскочив из балки, помчался в сторону гор. На что могли рассчитывать находящиеся в машине люди? Чтобы догнать грузовик, много времени не потребуется, а кроме носового пулемета, пули которого пробивают легкую броню танков, у вертолета на пилонах висели два универсальных блока с двадцатью ракетами «С-8» в каждом. Одна такая ракета в секунду превращает грузовой автомобиль в кусок покореженного металла.
