– Что наверху, то и внизу, – сказала Лэсси. – Что на небе, то и на земле. А что мы имеем на небе?
Бабушка задрала голову, очки на звезды нацелила. Небесный Шляпа приподнял шляпу. Вселенская Чайная Соня звучно храпела в чайнике. И не надейся, Алиса, что тебе удастся перемыть здесь посуду или хотя бы навести порядок. Это же су-ма-сшед-шее чаепитие. Что наверху, то и внизу. Внизу даже, пожалуй что, даже поприличнее.
Увидев, что и звезды небесные девиц-нерях поддерживают, бабушка рукой махнула. Спорить с волей богов она привычки не имела. Но стирку все же затеяла неугомонная бабка. И заплатки, где надо, поставила.
– Ты что встала такую рань? – спросила Элси у Тилли, которая откровенно не выспалась и потому а) тормозила; б) пребывала в осатанении.
– Уснешь тут, когда гимны воспевают, – прошипела Тилли. Выпила чаю. Еще налила. Снова выпила. Поглядела на новый фаллос, об имени спросила. Услышав «Нергал», зашипела.
– Лэсси говорит, «харигата может быть грубым», – процитировала Элси. – Пусть этот будет грубым.
Тилли подсела за стол, повозила пальцем в чайной лужице. Элси торопливо отодвинула в сторону почти готовую работу.
– Не раствори мне «продукцию», – сказала она. – Из мармелада, чай, не из железа.
– Послушай, Элси, – сказала Тилли, внезапно забыв и о Нергале, и о том, что благодаря бабкиному пению не выспалась. – А ты с Марком…
Элси мгновенно ощетинилась.
– Что – я с Марком?
– Как он – ничего?..
Элси окрысилась:
– Ничего – был твой этот, как его… А Марк… он…
И в кротких глазах Элси проступили от обиды слезы.
Тилли сжала ее руку своими крепкими шершавыми пальцами.
– Я вовсе не хотела тебя обидеть, – сказала она. – Просто подумалось тут… А что, если вместо того, съеденного бабкой, новый сделать… В общем, увековечить… В мармеладе…
Элси вскочила, побагровела.
– Не смей! – крикнула она. – Все вы… вы по многу раз!.. У вас много!.. А у меня… раз в жизни… и то отнять норовите, сучки…
И понесла, понесла – тихая, нежная Элси, вечно грезившая, вечно бродившая сонной своей душой по неведомым мирам – да так понесла, что возрадовался в храме Эмешлам, что в городе Кута, Нергал, покровитель хамов и матершинников, а небесный Шляпа поскорей закрыл Чайную Соню крышкой, чтобы не слышала.
Тилли допила чай, извинилась перед возмущенно пыхтящей Элси и скрылась в комнате. Там царила тишина, нарушаемая лишь слабым сопением. Марк спал, разметавшись на матрасе – радовался, что толстая Элси, с которой ночевал, обнявшись, на одном матрасе, ушла, оставив ему одному просторное лежбище. Тилли осторожно сняла с него одеяло. Марк не пошевелился.
Рядом ожила Лэсси, которой Тилли нечаянно наступила на руку.
– Тишш… – зашипела Тилли.
Лэсси приподнялась на локте, чтобы лучше видеть, что еще задумала Тилли. Та, прикусив губу, осторожно расстегивала на Марке джинсы (чертова привычка спать в одежде!)
– Помоги мне, – шепнула она Лэсси.
Пока Тилли, обхватив Марка за талию, приподнимала его, Лэсси ловко сдернула с него джинсы. Марк застонал во сне и вдруг улыбнулся.
– Порядок, – пропыхтела Тилли. Еще осторожнее потянула трусы и едва не охнула в голос.
– Что? – с любопытством спросила Лэсси, вытягивая шею.
– Что? – восхищенно отозвалась Тилли. – Да это уже почти что КТО. Глянь сама.
Лэсси подползла поближе, сунула нос.
– Мамочка, – восхитилась она.
Тилли провела по дивному видению пальцами, желая получше изучить фактуру. Отпуская трусы и натягивая на улыбающегося во сне Марка джинсы, Тилли заметила подруге:
– Что ты хочешь… Мужик молодой, непорченый…
И, заботливо укрыв Марка одеялом, поцеловала его в щеку.
Не иссякал рог изобилия. Седмицу не иссякал, другую не иссякал, так что уж казаться стало, будто нет дна у него, будто бесконечен поток изливающихся из него благ: тут тебе и пряники печатные для девичьих зубов, и яблоки с виноградом для изнемогающих от любви, и селедка с водочкой для настоящих мужчин… чего только не было в роге том изобильном.
Третья седмица на исходе была, когда иссяк вдруг источник жизни.
Шарила Лэсси, по локоть руку засунув, в роге том неизобильном – пусто. Искала Элси, и так и эдак пальцами по рогу возя, – пусто. Тилли чуть сама в рог неизобильный залезла, – а ничего не поделаешь, все равно пусто. Бабка-хлопотунья расстроилась, рог перевернула, потрясла – одна монетка в четверть сикля выпала. И все.
Пошла Тилли, купила на монетку хлеба. Скучно стало на дне колодца. Отвыкли уже от мармелада, к плюшечкам привычка выработалась. Сидели за жидким чаем, пустой хлеб жевали, мрачно размышляли.
Наконец Лэсси сказала:
– Партия почти готова. Давайте, девки, поднажмем и к завтрему скинем продукцию.
И все на Тилли посмотрели (кроме Марка – спал безмятежно в комнате, пока на кухне совещание шло).
– Поднажать дело нехитрое, – сказала Тилли. – Как деньги с них вытрясти – вот вопрос.
(«…Всерьез говорить о мятеже не приходится, – бубнило радио, еле слышно – выключить его до конца не удавалось, бабка говорит, сквозь розетку просачивается. – Недисциплинированные и разрозненные выступления сторонников мар-банийской оппозиции… Известно, что мар-бани, потомки знатнейших родов Вавилонии, обнищавшие вследствие полной несостоятельности в бизнесе, проявляя нетерпение… опираясь в своих выступлениях на сброд… безответственные обещания, щедро расточаемые лидерами мар-банийской оппозиции, привлекли на их сторону некоторое количество одураченных трудящихся… Храмы Вавилонии призывают…»)
Тилли допила чай, встала, заранее трясясь от злости.
– Схожу-ка я в контору, – проговорила угрожающе. Кому грозила?
Да и кому страшна она, маленькая оборванная Тилли из Мармеладного Колодца? На те деньги, что в аванс взяла, даже туфель себе новых не купила.
Охранник в предбаннике офиса допросил ее весьма строго и придирчиво, больше от скуки, чем опасаясь диверсии. Пропустил, конечно. И, зевая, в портативный телевизор снова уставился на автогонки.
Знакомой дорогой прошла Тилли по холеному коридору, дверь полированную толкнула. А дверь и не поддалась. Заперта оказалась.
Рассвирепев, Тилли другую дверь толкнула. На нее удивленно девицы какие-то уставились, ресницами накладными взмахнув. Рты в помаде перламутровой, руки нежные с пальчиками тонкими.
Заговорили же так, будто химеры с карниза храмового ожили и каркать вздумали – визгливыми голосами, хуже, чем ножом по тарелке.
– В чем дело, девушка?
– Вам кого, девушка?
– Здесь бухгалтерия, девушка!
– Вас вызывали, девушка?
– К кому вы, девушка?
Тилли сказала:
– Верховного Холуя мне!
Запереглядывались прекрасные гарпии, плечами круглыми под кофточками кружевными пожимать принялись. И обидно так на Тилли коситься стали. А Тилли вдруг досада разобрала. Ка-ак топнет ногой, аж калькулятор на ближнем столе подскочил.
– Верховного Холуя мне, говорю!
Оскорбленно сказала одна из девиц:
– Нет его. На Канары к шефу уехал.
– По договору, завтра я сдаю ему партию.
– Партию чего? – раздраженно спросила та же девица (раз уж взялась переговоры вести с этой встрепанной выдрой, так донесет ношу эту тяжкую до конца; остальные же своими делами занялись: кто журнал листал, кто лениво пальцем в калькулятор тыкал, подсчитывая что-то, а кто за сигареткой потянулся).
– «Продукции», – сказала Тилли.
– Какой продукции? – тянула девица (скучала, как и тот охранник в предбаннике).
– Членов, – пояснила Тилли.
Девица слегка покраснела, подобралась.
– Каких?..
– Таких. Для секс-шопа.
Девица поразительно быстро взяла себя в руки.
– Не знаю, девушка. – Она порылась в каких-то бумажках. – На Канары уехал, ничего не оставил, никаких распоряжений.
– И денег не начислил? – спросила Тилли.
– Деньги начисляются здесь, в бухгалтерии, – сказала девица и зевнула слегка. – А Верховный Холуй лишь распоряжается. У фирмы сейчас вообще тяжелое положение, знаете ли, мы тоже нерегулярно зарплату получаем…
– Ясно, – сказала Тилли.
И, не попрощавшись, ушла.
В дом ворвалась молча. Полушубок сняла, на пол бросила – тот тихонечко уполз на свое место. Ушла в комнату, на матрас легла, в одеяло тощее зарылась. И заснула.
Никто спрашивать ее не стал. Элси за работу взялась, Лэсси, надев полушубок, ушла куда-то. Бабушка включила погромче радио, слушать стала, не понимая ни слова, как бранят оппозицию мар-бани, и отчего-то тревожно ей было. Голову набок склонила, губами шевеля, все про конец света и кровавые времена бормотала.
На общем совете решено было между бедными сиротками все-таки «продукцию» фирме сдать. Младшего Холуя найти, взять с него акт сдачи-приемки, а там видно будет.
– Скоро в городе, похоже, начнется, – заметил Марк (на совет был допущен без права решающего голоса, на правах консультанта, и слушал, стоя в дверях кухни).
