Не начав еще боя, самозваный хан диких половцев уже праздновал в душе победу.
Абдул Аль-Хазред скромно держался в хвосте половецкого войска, не желая попадаться Гзаку на глаза.
Многие из высокорожденных и еще больше – из сделавших карьеру не любят, когда им подсказывают решения. Гзак хочет взять город – пусть. Хочет считать себя отцом нехитрой уловки, придуманной арабом, – пожалуйста!
Аль-Хазред хочет иного.
Недостающая страница «Некрономикона» значила для последовательного в своем безумии араба больше, чем весь Путивль купно с войском выскочки Гзака.
Когда у северных ворот посада появились первые половцы, жителей города это особо не взволновало. Незадолго до этого по улицам к воротной башне проехали дружинники в полном вооружении, а это вселило в горожан уверенность, что все обойдется.
Кузнец Кий вышел за ворота, проводил взглядом удаляющихся дружинников и вернулся во двор, к дочери.
– С Божьей помощью – отобьемся.
Он привык уже говорить так, зная, как болезненно Любава относится ко всему относящемуся к вопросам веры. Эта же фраза, с одной стороны, не резала слух христианина, с другой же – кто знает, про одного бога сказано или про многих.
– Будем молиться…
– Что ж… Пока они на стены не полезли – будем! В бою же добрый меч не хуже любой молитвы.
Любава только вздохнула, не желая спорить с отцом.
Княжич Владимир решил последовать совету сестры и вернуться к книгам.
Теперь он разбирал строки, старательно обойденные на прошлых занятиях. Строки, сочащиеся ядом зла и темной магии. Волшебства, несущего несчастья и гибель.
Владимир Ярославич понимал, как опасно выпускать на волю силы зла, таящиеся в колдовских книгах. Но он успокаивал себя тем, что порожденное заклинаниями зло направлено будет против не менее злых и жестоких людей. Пламя лесного пожара может остановить только встречный огонь, зло, столкнувшееся с не меньшим злом, должно самоуничтожиться.
Должно.
Хотя есть должники, не желающие платить по обязательствам.
Княжич часами вглядывался в рукописные строки, отгоняя нехорошую мысль о том, что занятия колдовством для него не больше чем средство успокоить разыгравшееся самолюбие. Доказать всем, и сестре первой, что он не так беспомощен, как говорят.
Успокоить гордыню, которая для христиан, если кто забыл, грех смертный.
* * *
В полете обмотанная вокруг древков пакля разгоралась сильнее, и стрелы впивались в частокол городского посада и сруб приворотной башни, полыхая от крепления наконечника до оперения. Но вымазанные глиной бревна не желали загораться, и первое нападение половцев удалось отбить без особых волнений. Не желая подставляться под ответные выстрелы, степняки кружили на почтительном расстоянии от города. Защитники Путивля только посмеивались, глядя на чрезмерно осторожного противника.
Княгиня Ярославна внимательно наблюдала со смотровой площадки одной из башен городского детинца за развитием боя.
– Дозволь ударить, княгиня, – горячились бояре, столпившиеся рядом с ней под низким башенным навесом. – Их, поганых, мало, сомнем одним ударом.
– В том-то и дело, что мало, – цедила Ярославна сквозь вытянутые ниткой губы. – С таким войском Гзак не осмелился бы на вторжение.
– Справимся, – гудели бояре. – А если что – так вон еще полдружины внутри детинца упрятано!
– Я говорю – ждать, господа бояре!
Брови княгини немного поднялись наверх, и над переносицей наметилась небольшая вертикальная складочка. Так в далеком Новгороде один мазок белил, нанесенный кистью иконописца, делал умиротворенный лик Христа яростным и непрощающим Спасом Грозные Очи.
Бояре отшатнулись на шаг, склонившись перед волей своей госпожи.
– Вижу дымы! – воскликнул один из половцев.
– И я вижу, – откликнулся Гзак. – Скоро придет и наше время!
Половцы взвыли от радости.
– Что невесел, сын? – Голос Гзака был далек от отеческой заботы. – Соскучился по своему богу? Будь спокоен, все доски, на которых он нарисован, станут твоими после взятия города. Все равно это добро никому, кроме тебя, в моем войске не нужно.
– Мы настроили против себя всех – Кончака, русов… У тебя больше нет друзей, отец!
– Друзья… Вот мой единственный друг! – Гзак рванул из ножен саблю. – С этим другом у меня будет все – богатства, женщины, почтение… В Степи больше друзей нет!
Увидев, что хан обнажил оружие, половцы решили, что им дан сигнал к атаке, и устремились к частоколу городского посада. Гзак, не ожидавший этого, хотел было остановить своих людей, но передумал. Не все ли равно, когда начинать!
– Вот что, сын! – решил он договорить. – Твои отношения с богом меня не касаются. Сейчас же ты перестанешь вести себя, как рабыня на невольничьем рынке, и пойдешь в первые ряды нападающих. Я – воин, будь же достоин отца!
Роман Гзич молча склонился перед отцом и повернул коня прочь, стараясь нагнать несущийся к Путивлю конный вал. Гзак же подозвал четверых бродников, державшихся после гибели Свеневида вблизи хана, и приказал:
– Приглядите за ним! Мало ли что…
Бродники кивнули.
С восточной стороны посад, как и везде, ограждал частокол из заостренных сверху бревен высотой до макушки всадника и толщиной в полобхвата. Лет сорок назад, когда последний раз обновляли ограду, бревна стояли прямо, и заточенные на конус зубцы надежно преграждали дорогу возможным злоумышленникам, собиравшимся проникнуть в посад. Теперь же зарытые в землю комли подгнили, бревна покосились и расшатались, как зубы у старика.
Не лучше выглядела и приворотная башня, ветхая и ненадежная. Разболтанные дверные петли нещадно скрипели каждый раз, когда открывались ворота, словно жалуясь на старость и непосильный труд.
Трех стражников, плотной группой собравшихся на площадке башни, половцы, первыми перебравшиеся через коровий брод, сбили стрелами. Еще один залп отогнал выбежавших из караульной воев, заставив их искать убежища за углами выстроенных у частокола домов. Один из дружинников побежал по улицам посада, криком оповещая жителей о приходе врага.
Из дворов выскакивали вооруженные чем попало мужчины, для которых ожидание боя оказалось худшим испытанием, чем перспектива погибнуть от руки более опытного и лучше защищенного противника.
Половцы же не теряли времени даром. Пока несколько всадников осыпали стрелами хорошо различимые с высоты седла улицы посада, не давая приблизиться защитникам города, другие прочными волосяными арканами зацепили бревна частокола, потянув их на себя. Гнилое дерево подалось, и целая секция частокола рухнула, подняв при падении тучу пыли.
