И тотчас в образовавшийся провал рванулась половецкая конница. Запели песнь смерти выхваченные из ножен сабли, чьи клинки обагрились первый за сегодня раз. Посадские, зачастую не защищенные доспехами, отмечали дорогу половецкой конницы своей кровью, щедро пролитой на деревянный настил узких городских улиц.
– Уррагх! – сорванным от постоянного крика голосом сипел Роман Гзич, ворвавшийся в Путивль одним из первых.
Не христианином, ценящим чужую жизнь, пришел он в город, но воином. Прощающий врагов Христос остался там, за проломленным частоколом, за солтаном Романом мчался тот, кто принес людям не мир, но меч.
– Уррагх!
Кузнец Кий тоже услышал предупреждение о прорыве половцев. Быстро, но тщательно, зная, что от этого, возможно, зависит его жизнь, он накинул войлочную безрукавку, поверх нее – кольчугу. Метнувшись в кузницу, он вынес один из своих молотов с приемистой рукоятью длиной в сажень. Таким молотом и железо ковать сподручно, особенно когда неудобно тянуться над раскаленной заготовкой, и сминать это железо вместе с гораздо более хрупким человеческим телом под ним.
Любава расширенными глазами смотрела на приготовления отца.
– Не бойся, – обронил кузнец. – Боги подсобят – отобьемся.
Любава словно не заметила, что отец опять заговорил, как язычник. «Боги», не Бог!
– Ты же, – продолжал Кий, – схоронись в доме и не высовывайся, пока не вернусь. А чтобы не страшно было – вот, держи!
Кузнец, отставив в сторону молот, снял со стола оставленный там несколько дней назад самострел. Крутанув ворот, Кий натянул стальную тетиву, заложил в желоб толстую кованую стрелу.
– Не забыла, где пусковая скоба?
– Помню. Ты… не можешь остаться?
– Я скоро вернусь. Жди. И ничего не бойся. Сюда они не доберутся, остановим!
Кузнец ошибся.
– Взгляни, княгиня! – воскликнул один из бояр. – Половцы ворвались в посад!
– Вижу, – сказала Ярославна.
Она переоделась. Бояре и воеводы подумали, – про себя, ясное дело! – что боевые доспехи не изуродовали красоту молодого женского тела. Княгиня несла на плечах тяжесть пластинчатого доспеха, словно не из стали и кожи он был сделан, а из тонкого шелка, привезенного желтолицыми купцами Срединной Империи. Позолоченный шлем княгиня держала под мышкой, не постеснявшись выставить на обозрение волосы, убранные в две косы, заколотые на затылке.
Не княжья жена сейчас стояла перед боярами, но князь. Воин!
– Прикажи, княгиня, ударить навстречу ворогу!
– Зачем?
Ярославна обвела взглядом свое окружение и повторила:
– Зачем? Все идет как нельзя лучше.
* * *
Половецкая стрела по самое оперение вошла в солому на крыше.
Выскочивший за ворота Кий увидел, как прямо на него мчатся несколько всадников в запыленных приплюснутых шлемах. Посвистом погоняя коней, половцы стремились к детинцу, щедро рассыпая по пути стрелы с пылающей паклей, повязанной у крепления наконечника к древку. Мигом опустевшая улица испуганным эхом множила перестук некованых копыт степных лошадей по деревянному настилу, потрескивание смоляного факела в руке одного из половцев, пламенем которого занимались вражеские стрелы, надсадное дыхание коней и всадников.
Они увидели друг друга в тот же миг – кузнец Кий и половец в богатом раззолоченном доспехе. И одновременно нанесли удар. И половецкая стрела пробила грудь кузнеца точно там, где сердце, именно тогда, когда пущенный недрогнувшей рукой огромный молот, смяв кольчужный ворот, сорвал с плеч голову так и не успевшего понять, что происходит, солтана Романа Гзича.
Резко осадив коней, половцы остановились у двух трупов, разбросавшихся в окровавленной пыли один подле другого. Конь Романа Гзича, нервно поводя ушами, отошел в сторону, волоча за собой поводья.
– Нехорошо получилось, – сказал один из половцев, откидывая с лица пропитанный потом и посеревший от пыли бурнус.
Из-под бурнуса миру явилось широкоскулая бородатая физиономия, немного рябая, но в целом довольно симпатичная.
– Хан будет в гневе, – добавил второй из нападавших.
Восточные черты его лица не оставляли сомнений в том, что на этот раз перед нами точно степняк.
– Э-э-э, брат, – заметил первый, – здесь еще посмотреть надо, страдает ли ваш Гзак отеческими чувствами…
– Убит сын хана, – весомо сказал доселе молчавший половец. Седины у него было не меньше, чем шрамов, это был испытанный опытный воин. – Пролитая кровь не может остаться неотомщенной. И вопрос только в том, на кого будет направлено мщение!
– Чур, не на меня, – сказал русский и суеверно перекрестился, сделав, на всякий случай, еще и знак, отводящий злых духов.
– Может, на него? – предложил второй половец, указав на остывающее тело кузнеца.
– Один? За сына хана?! – удивился опытный воин. – Гнев Гзака нам в этом случае обеспечен…
– Так надо сжечь все дома окрест! – загораясь идеей не хуже сухой соломы на крыше, воскликнул русский бродник. – Гайда!
И, не дожидаясь реакции половецких воинов, повернул коня в приоткрытые ворота, откуда незадолго до этого вышел в поисках своей смерти кузнец Кий.
Любава не слышала, как погиб ее отец. Только конский храп, затем – затишье, гортанные переговоры на тюркском, и…
Взлохмаченный страшный всадник ворвался во двор, и створки ворот жалобно заскрипели ему вслед. На обнаженной сабле бродника зловеще отблескивали солнечные лучи, слепящими сполохами разлетаясь красновато-кровавыми зайчиками. В левой руке бродник сжимал чадивший факел, тут же полетевший на крышу кузни.
Любава сама не поняла, как у нее в руках оказался стреломет. Спусковая скоба прижалась к ложу смертоносной машины словно сама по себе, тетива басовито щелкнула, и бродник стал навзничь заваливаться на круп своего коня. На лбу бродника, куда вонзилась стрела, крови не было, зато с наконечника, на палец высунувшегося из затылка, хлестал фонтан, заливая в испуге ржущего коня.
Любава в ужасе глядела на убитого ею человека, не замечая ничего вокруг.
К действительности ее вернул удар кнута, ожегщий руки и выбивший стреломет на землю.
– Плохо себя ведешь, девушка, – с укоризной, растягивая слова на восточный манер, сказал половецкий воин с седыми прядями в волосах. – Ай как плохо! Духи создали женщин не для смерти, для удовольствия… Что же ты, а?..
Прорвавшиеся на улицы посада половецкие воины вызвали переполох на стенах путивльского детинца. В тени навесов-забрал дружинники засуетились, подтаскивая поближе к бойницам связки стрел, разводя огонь под чанами с водой. Кипяток при осаде – оружие не менее страшное, чем стальной меч. Ошпаренная ладонь не удержит человека, взбирающегося по лестнице на верх стены.
