Да уж — история любит либо повторяться, или в новом образе приходить. Братцу Алексею, конечно, трудно сейчас приходится — государство на коленке сшивать. Но этот «буфер» настоятельно нужен против австрийцев и поляков. Причем православный по вере своей — Гонта с Железняком свое дело сделали, «зачистили» территорию. Так что солидная часть Галиции мне досталась, теперь если дернутся, я живо «Галицкое королевство» воссоздам и в тонусе «сестрицу» держать буду. Она от идей панславинизма валерьянку принимать начнет, а мы потихоньку «дровишки» в Моравию и Богемию подбрасывать будем, костерок разжигая.
Люди очень нужны, люди!»
Иван Антонович поднялся с кресла, вышел из кабинета и направился через длинную анфиладу комнат — огромен Зимний дворец…
Глава 8
Митава
Король Пруссии
Фридрих II
полдень 20 декабря 1766 года
— Обманщик и лицедей! И не поймаешь на слове — от всего отопрется и тебя же виноватым сделает! В какое же дерьмо он меня носом осмелился тыкать, я же старше его отца! Наглец!
Король Фридрих злобствовал, и, не сдерживаясь, поносил русского императора отборными немецкими выражениями, благо в представленных курляндским герцогом покоях никого, кроме него не было.
— Он что, имея такие огромные просторы, не мог свою убогую сестру графством наделить?! Да пятью княжествами! Нет, у меня кусочек Померании выпросил, а теперь издеваются на пару, оба хвалят за щедрость «старого Фрица»! Дерьмо!
Несмотря на то, что Фридрих поиграл на своей любимой флейте, он не мог никак успокоиться, вспоминая вчерашний день. Вечером великая княжна Екатерина очень сердечно поблагодарила его за дарованный город Анкалм и остров Узедом. Даже обняла и поцеловала в щеку.
Умница!
Красавица!
За многолетнее заключение Екатерина научилась понимать речь братьев и сестры по губам. И только одно старый умудренный жизнью король не принял в расчет — девушка понимала жестикуляцию губ, говорящих на русском, отнюдь не немецком языке.
Сентиментальный Фридрих прослезился, и, зная, что девочка глухая с детства, как мог, жестами и немногими русскими словами, что с трудом выучил, попытался объяснить, используя помощь ее сестры Елизаветы, ставшей кронпринцессой Прусской, что найдет ей жениха среди лучших представителей многочисленного Бранденбургского дома.
С достойными кандидатурами проблем не было, уже выстроились в очередь ровной шеренгой — от пятидесяти до восемнадцати лет, от заслуженных генералов до совсем молодого фендрика. Стать зятем русского императора жаждали многие, чувствуя, как на счастливца прольется дождь из немыслимых благ, ради которых придется смириться с глухотой будущей супруги. Впрочем, как цинично заметил сам король, отбирая кандидатуру на роль будущего жениха:
«Ради возможности стоять рядом с троном, иметь допуск в императорскую казну, глухоте супруги можно только обрадоваться. Ведь в дополнение могла пойти рябая и кривая на глаз рожа, скрюченные ноги и полное отсутствие знаний об элементарных приличиях!»
— Облом!
Король повторил странное слово, которое сорвалось с губ «кузена», когда его сестра громко заявила, что желает жить со своим мужем только при брате в столице, и надо чтобы жених прекрасно говорил на русском языке и смог бы ее понимать, как она его.
Фридрих скривился — вот этого он не принял в расчет, понадеявшись, что урожденная принцесса Брауншвейгская, как ни крути, не может не знать немецкого языка. Видимо, ее отец принц Антон-Ульрих в ссылке не мог ее учить достойной речи.
Можно, конечно, подождать — среди женихов найдутся те, кто наймет себе русских учителей, но посмотрев на лицемерную улыбку «кузена», Фридрих с болью в сердце осознал — дарованного по собственной глупости ему никогда не вернуть.
И это был тот самый первый русский «облом», с которым ему пришлось познакомиться за вечер. Причем ни один из его советников, даже те, кто провел в России десяток лет, и научились думать на их языке, не смогли объяснить ему значение этого слова. И те русские, с которыми удалось поговорить, пожимали плечами, говоря, что император часто произносит непонятные слова.
Видимо, пребывая в длительном и тягостном одиночном заключении в крепости (Фридриху тоже довелось отсиживать в подземелье по воле сурового отца), Иоанн Антонович, как зачастую свойственно детям, придумал своеобразный язык.
— Кидалово!
Непонятное и страшное слово, которое бросил мимоходом император, когда зашла речь о несправедливом разделе польской территории. Пруссия вернула себе наследие упраздненного Тевтонского ордена. Заполучив княжество-епископство Вармию, король немедленно провел там секуляризацию, оставив духовного владыку ни с чем, буквально без «штанов».
Полностью был возвращен кусок герцогства Померания, а также земли Королевской Пруссии до речки Нотец. И главное — поляки отдали замок Мариенбург — резиденцию великого магистра «Братства святой Марии», который сейчас по его указу стал столицей объединенной Пруссии вместо переданного русским Кенигсберга.
Удалось выбить у поляков обратно Кульм с округой, тоже наследие рыцарей-крестоносцев, эти владения ордена они именовали Хельмским воеводством. Собственно польскими были жалкие остатки их Поморского воеводства, да с превеликим трудом, русский царь сказал странное слово «отжать» при этом, отбить крепость Торн с ганзейским городом, который поляки переименовали в Торунь.
Почему Иоанн Антонович сравнил его законные и справедливые действия с тем способом, как ему объяснили, которым обычно прачки выжимают мокрое белье, чтобы оно быстрее просохло?!
И причем здесь польские земли?!
Сплошное германское наследие, отбитое крестоносцами у язычников-пруссов, которых они крестили огнем и мечом!
И это все — едва набралось девять тысяч квадратных английских миль территории с полумиллионом человек населения, три четверти которого составляли лютеране, говорящие на немецком языке. И права которых ущемлялись именно шляхтой, которая к ним относилась с высокомерным пренебрежением — и сейчас за это жестоко расплачивается!
Австрия тоже получила примерно столько же галицийских земель по реке Сан с выходом острым клином к Львову. Правда, населения приняла в два раза больше, чем Пруссия. До миллиона жителей, в основном униатов и греко-католиков, с небольшой долей католической шляхты, стали новыми подданными императрицы. Мария-Терезия также пожелала получить значительную часть Малой Польши, включая богатейшие соляные шахты в Бохне и Величке, но русские сановники и сам царь категорически выступили против отъема коронных земель, где подавляющее большинство населения составляли именно католики-поляки.
Иоанн Антонович при этом лицемерно им заявил, что раз права «диссидентов» защищены, и они взяты под покровительство, то справедливость достигнута, «братский мир» повсеместно установлен, а потому «нет нужды благородным их соседям превращать в диссидентов поляков на их собственных землях».
— И это он называет справедливым миром и дележом «по-братски»?! Да самые гнусные разбойники и то поступают честнее! Царь в десять раз больше к себе земель подгреб, чем я, и обвиняет меня при этом в несправедливости?! Тогда интересно, что назвать справедливым?!
И зачем мне такой «братский» раздел, если ему досталось больше половины, полякам оставил меньше трети, а нам отдал жалкие крохи, будто монетку нищему кинул?!
Фридриха душила то, что русский царь называл непонятной «жабой», ему было больно оттого, что, не понимая смысла слов «отжать» и «кидалово», он осознал во всей гнусности и коварности их потаенный смысл, полный мерзкого лицедейства.
Нет, упрекнуть императора Иоанна Антоновича было не в чем — он в четкости следовал букве соглашения, взяв под защиту более трех миллионов православных «диссидентов». При этом из его земель бежало до трехсот тысяч поляков и евреев, напуганных слухами о резне и расправе, что учинят над ними повстанцы и казаки.
Но этого царю показалось мало — он создал в Волыни и на большей части галицийских земель, где значительное большинство составляли православные, новоявленное «Великое княжество Галицко-Волынское», из которого собрался «возрождать» (вот странное слово), исчезнувшее еще в начале четырнадцатого века королевство. И монарха подобрал, которого признать пришлось со всем этикетом — младшего брата, которого женил на португальской принцессе Бенедикте, как-то сумев склонить к браку дочери короля Жозе.
