— Не ссы, прорвемся. Девочки, проходим, встаем по номерам. Зябликова, какой у тебя номер? Ну а стоишь ты где? Петрова, будешь так жрать — посажу на сельдерей и морковку! Костик?
— Правую чуть сдвинуть, выпадает из света. Нет, не так. Номер шесть и восемь поменять. Они ростом разные.
— Что? Кто одел не те туфли, я спрашиваю! Ирина, быстро переодеть! Костя, минуту, сейчас будет все норм. Так, губы готовим, растягиваем. Улыбка должны быть до ушей. Не сутулимся! Вы советские девушки, лучшие в мире! Покажите себя во всей красе! Пусть все мужики мира нашим завидуют, что не могут таких чпокать! Отставить смеяться, оставляем только улыбки!
Администратор и заведующая пошивочным цехом с интересом наблюдали за процессом съемки из гримерной.
— Ох, Петровна, сколько у нее энергии! И как она только все успевает?
— Пробивная женщина. Любого ушлого мужика уест.
— Так ей лет-то, Люда, по более нашего. Половину мира объездила, столько всего видела. И все равно неймется. Такое грандиозное дело затеяло! Целую отрасль промышленности на ноги поднять.
— Ну а что ей? Второй шанс выдали, прожить его надо весело! Я тут у нас только из-за Петровны. Знаешь, прям гордость переполняет, когда наши коллекции по всему миру показывают. И это нам нынче в ножки кланяются и нами восхищаются. Вот они — эти золотые ручки! Я лично девчонкам наряды разрабатываю и шью.
— Эк как ты разошлась, Людмила! Про зарплату не забываешь?
— Хорошая, не жалуюсь. Но ведь заслужила?
— Заслужила, заслужила, — Мария Ивановна вздохнула. — Может, это и к лучшему, что они к нам попали. Как-то веселее в последнее время жить стало.
— И лучше. Я тут на праздники к своим под Калугу ездила. Меняется все как быстро! Райцентр там небольшой, но в магазинах по три сорта колбасы свободно лежит, да плюс кооперативное рядом выставлено. Рынков, как у нас делать не стали, в каждом продмаге свой отдел поставили. Мясо, сыр, деликатесы.
— Так дорого!
Людмила поправила пустые плечики и продолжила:
— Это здесь в Москве дорого! Там наценка, дай бог, процентов сорок, не более, да и сортов всего по более. И на тебе буженинка, сервелат, колбаска сырокопченая, да птица своя и мясо на суп всегда у них лежит. На каждый день не возьмешь, но в выходные или на праздник чего и нет? Ты каждый день сервелаты и копчёности кушаешь?
— Если на праздник, то да, все дешевле колхозного. Хорошо у вас там жить стали. Что с промтоварами?
— Завозят. С обувью, говорят, пока хорошей беда. Систему Посылторга знаешь? Проще через него многое заказать, чем ждать пока завезут. Да и ткани разные в магазинах появились, народ сам шьется. Очередь на швейные машины есть, но их регулярно завозят.
— С продуктами, вообще, как?
— Молочка своя, выбор хороший, все вкусное. Мороженого вот пока не всегда достать летом получается. Курица появилась, частенько выбрасывают эти, как их, бойлеры.
— Бройлеры.
— А хлеб какой там пекут! Да что я все о жрачке. Завод в поселке будут какой-то новый строить, эти самые, роботы собирать. Вот и техникум тамошний перепрофилировали, чтобы рабочую смену готовить. Со всей области туда едут, не каждый и поступит, конкурс огромный. Племянник мой летом еле прошёл экзамены. Зато потом работа будет у него самая передовая, престижная. Да и зарплату обещают хорошую. И дворец молодежи строят, да кинотеатр и парк недавно разбили комсомольцы. По вечерам танцы, днем есть, где с детьми погулять.
— Молодцы какие! — вздохнула Мария Ивановна, что-то вспоминая. — У нас на Новгородчине как была нищета, так и осталась. Хотя нет, военных летом нагнали, дороги строят. Может, что к лучшему и измениться.
— Изменится, обязательно изменится!
— Девочки, сыр!
— Снято, последний кадр.
— Костик, хватаешь пленки и бегом, машина уже у подъезда.
— Та самая новая «Волга»? Все-таки получила?
— Ага, подарок сам знаешь от кого. Бегом давай, тебя уже ждут вне очереди в «ТАСС». Я через час подъеду кадры смотреть.
— Понял, уже! Все у нас вечно бегом.
— Костик, живи, как живется и не жалуйся.
Глава 25 Разговоры о будущем. 15 декабря. 1976 года. Минская область. Заславье
— Як дзень прайшоу?
Хозяин загородной резиденции, так пафосно обозвали этот комплекс правительственных зданий, как всегда был улыбчив и баловал гостя экзотичной для того мовой. Обычно Машеров говорил по-русски безо всякого акцента, но старый язык понимал хорошо и в любом районе Белоруссии мог спокойно использовать трасянку или полесский говор. Человек он был разносторонний, но всегда ратовал за широкое распространение русского языка, как основы общей культуры и образования. Это было веление времени, когда границы и старые традиции стирались или практически сглаживались. Как показал ход событий в том будущем, его линия была правильной. Отказ от общего языка общения и закупоривание себя в резко ограниченных рамках в итоге приводил лишь к тотальной деградации. Особенно это было заметно в Средней Азии и пробандеровской Украине. Всеобщий упадок образования, укупоривание себя в клетке национализма приводили к появлению на важных должностях людей некомпетентных или откровенно глупых. Они же в итоге вели к вырождению новоявленных государств, а также обнищанию населения.
— Да хорошо прошел, Петр, — Григорий Васильевич Романов с довольным, румяным лицом был похож на сверкающий самовар. — Спасибо тебе за приглашение. Лишь за городом ощущаешь настоящий отдых.
— Лыжи?
— Да, прокатился немного. Навыки уже подрастерял, но еще могу.
— Спорт и физкультуру, Григорий, ни в коем случае забрасывать нельзя! Это залог здоровья, то есть работоспособности. Чем ты крепче, тем больше сделаешь для страны.
— Я понимаю. Но поначалу, вроде, как и без надобности было, думал еще молодой, сейчас сложнее перестроиться.
— Ну что поделаешь, всем нынче нелегко, — Машеров широко улыбнулся, он был на редкость обаятельным человеком. — Такие нынче времена. Только успевай поспешать за последним вагоном.
После сказанных слов в его глазах промелькнула некая задумчивость. Романов же воспринял их как приглашение к откровенности:
— Считаешь, и в этот раз не успеем?
Бывший глава Белоруссии оторвался от чайного столика и посмотрел на товарища. Они уже успели поработать вместе и испытывали другу к другу искренне уважение. Оба люди дела и не любили пустопорожней трескотни.
— Должны, Григорий, успеть, обязаны! Сила еще есть, знания есть, люди есть?
— Насчет людей сложно, Пётр. Столько непроходимых дубов, вот куда их деть? Один просто дурак, второй послушный — давай-давай! А что давай? Сам не знает и знать не хочет!
— Опирайся на молодежь. У нас хорошая молодежь. Надо только не сюсюкать с ней, а дать порулить самим. Ответственность, знаешь, как окрыляет. Нам в свое время пришлось её нести через горнило страшной войны. Ничего, сдюжили, вытянули. Эти чем хуже?
— Непуганые. Им все досталось по праву рождения. В школе и комсомоле приучают к послушности. Вернее, мы сами приучили. Ну ты знаешь, чем это кончится.
— Но в Ленинграде нашлись же молодцы!
— Ох, молодцы! — Романов кисло улыбнулся. Ему до сих пор тот скандал отрыгивался. Как-никак, но именно он до этого руководил партийной организацией второй столицы. Так что и плюхи летели в первую очередь в него.
Машеров ободряюще улыбнулся:
— А кто сказал, что будет легко. Я тут со своими до хрипоты бывает спорю.
— Своими? Там же в лаборатории половина оттуда.
— Да я привык уже всех так называть. Все там давно перемешались.
— Это хорошо, — вздохнул Романов. — Мне же приходится административные завалы ЦэКа разгребать. Снять-то Черненко и его кодлу сняли, а порядок пока не навели.
— К чаю наливочку подать? Я сам особо этим не увлекаюсь, но сегодня вечером, да к чайку, почему бы и нет?
— К чаю можно. Находился давеча, надышался воздухом, буду спать как младенец.
