– Негоже тебе сейчас без степени! – возразил Павленко в ответ на мои робкие извинения. – К тому же работы у тебя – воз, – и добавил с гордостью: – Если бы каждый мой аспирант совершал такие открытия…
Хотя тема диссертации никак не связана с находкой в Горке, защита прошла по выражению Стаса "со свистом". Никто из членов ученого совета не решился бросить мне черный шар, потому что это означало бросить его в лицо Павленко. Чтобы устроить традиционный кандидатский банкет, мне пришлось продать "эскорт", выменянный когда-то впопыхах. И Кузьма подарил мне темно-синюю "омегу" – такую же, какая была у меня до поездки в Горку. Только поновее. Я пробовал отказаться, но он так свирепо глянул, что я разом умолк.
Работы по научному описанию горкинского клада у меня, действительно, случилось так много, что пришлось уволиться из архива и перейти преподавателем в университет. Тем более что заниматься прежним левым бизнесом с родословными стало не с руки: что нормально было для рядового историка, выглядело иначе для автора величайшего научного открытия. От голодной смерти, что грозила мне, как простому преподавателю, меня неожиданно спасло правительство Польши, выделившее перспективному ученому после первой же его публикации о кладе Чишкевича небольшой грант. Узнав об этом, профессор Павленко побагровел и куда-то сходил. После чего грант мне выделило и наше правительство. Так что в этом году я живу не бедно. В будущем? До будущего еще надо дожить…
Горкинский клад разлучил меня с другом. После совместной публикации в научном журнале, нас со Стасом стали приглашать с докладами на международные конференции. Мне с моей диссертацией ездить было недосуг, поэтому за двоих отдувался Стас. С большой охотой. Из одной такой поездки он вернулся, чтобы подать заявление об увольнении. Формальной причиной заявления стало приглашение на работу в один из польских университетов. Подлинной – паненка Ядвига, приехавшая вместе со Стасом проследить, чтобы он, не дай Бог, в последний момент не передумал. Ядвига оказалась девушкой в возрасте, высокой, широкой в кости, с лицом решительным и волевым. Она преподавала в университете, пригласившем Стаса на работу, а ее папа работал там же ректором. Так что причину приглашения можно было не обсуждать.
– Поведет она Стаса до костелу, как быка на веревочке! – сказала Рита во время нашей прощальной вечеринки. Ей паненка Ядвига не понравилась.
Но потому, с каким обожанием Стас смотрел на свою Ядю, было ясно, что он ничуть не против этой веревочки, и даже постоянно проверяет, крепко ли та завязана…
Сама же Рита отвела Кузьму в церковь, где я присутствовал в почетной роли дружки – держал над Кузьмой тяжелый свадебный венец. Несколько раз в течение обряда мне хотелось дать ему этой железякой по голове, но я сдержался.
В конце мая Рита родила мальчика, которого назвала Акимом. Кузьма не возражал. Через два месяца после родов мы были у нее в отведках. Рита вынесла в зал маленький копошащийся комочек и сунула его мне. Младенец, вылитый Кузьма, повозившись, пристроил голову у меня на сгибе локтя, затих и улыбнулся, показав беззубые десны.
– Смотри! Узнал тезку! – засюсюкали вокруг, выхватили у меня ребенка и утащили. И правильно сделали. Я даже не успел пожалеть о том, что мальчика зовут Аким Кузьмич, а не Сергей Акимович…
Из своей отмороженной газетки Рита уволилась сразу по возвращению из Горки. Она не написала ни строчки о своих приключениях, о найденном кладе сообщили другие. Была даже устроена выставка в государственном музее, на которую собралось столько журналистов, что я был поражен, насколько много людей этой профессии обретается в столице. Моя испуганная физиономия появилась на газетных страницах и даже пару раз мелькнула на экране телевизора.
– Теперь ты знаменитость! – прокомментировал все это профессор Павленко. – Вписал свое имя в науку.
Он, конечно, преувеличил. Со временем в учебниках для студентов исторических факультетов появится главка о горкинском кладе, в сноске мелким шрифтом будет напечатана фамилия того, кто его нашел. Мало кто из студентов прочтет эту сноску, и ни один преподаватель не станет снижать им оценку за незнание научного подвига Акима Сергеевича Ноздрина-Галицкого. Сик транзит глория мунди… Так проходит земная слава (лат.). Рита, оставив журналистику, открыла частное издательство. Пока ни одной книги это издательство не выпустило – Рита все еще ведет поиск авторов. Скорее всего, первым буду я. Мне велено написать о событиях в Горке. Не знаю только: понравится ли ей мой рассказ? Впрочем, неподходящее она или вычеркнет, или исправит.
За год мы только раз поговорили с Кузьмой о случившемся в подземелье.
– Удивляться тут нечему, – хмуро сказал Кузьма. – Все просто. Этот Пискижев в священники ради денег пошел; поэтому и устраивал отчитки для местных кликуш, посылал своих девочек в город на панель. А тут, после шумихи, поднятой завучем, находит в своем подвале апостолов… Их секрет он разгадал сразу, перепрятал и самих апостолов и сокровища. Когда Кнур (а это, скорее всего, был он) во время обычного обхода в костюме еретника заметил двух женщин, тайком проникших в подземелье, у Костика взыграло… Покушались на то, что он уже считал своим! Он обернулся, догнал Татьяну Сергеевну, которую на улице бросил Кнур, и… Он бы и Риту догнал, но случился неподалеку ты…
Кузьма помолчал.
– Убив однажды, он уже не мог остановиться. Ему требовалось еще и еще. Отсюда бычок на лугу, ни в чем не повинный сторож… Могли и мы попасть на клык… Остальное ты знаешь. И мой совет: выбрось из головы! Все кончилось хорошо, ну и ладно…
О случившемся в Горке я поговорил и с Виталиком. Он позвонил мне накануне нового года, поздравил с праздником и рассказал о последних событиях. Дело о преступлениях в монастыре пришлось приостановить: отца Константина разыскать не удалось. Виталик, чувствовалось, был огорчен – его стройная версия не получила полного подтверждения, подробности о странной собаке остались тайной. Пришлось закрыть дело и в отношении подполковника Ровды: тот заявил, что ничего не знал и упорно держался этой версии. Обвинить его в чем-то другом не получилось, Ровда благополучно получил свою милицейскую пенсию и сразу уехал из Горки. Вот все.
…Наверное, неправильно будет умолчать еще об одной перемене в моей жизни.
На православное Рождество, в двадцать девятый раз чудным образом совпавшее с днем рождения раба Божьего Акима, у меня были гости. Кроме обычных: родителей и Стаса, приехали Рита с Кузьмой. Рита сердечно расцеловала меня в коридоре, крепко прижавшись тугим животом, и мне сразу стало ясно, почему они прибыли на машине. Кузьме сегодня можно было пить, не стесняясь: у него был водитель – вынужденный трезвенник…
