Шейх склонил голову.
– Благодарю вас, ваше превосходительство.
* * *
В тот же день поздним вечером Вита стояла возле окна и любовалась площадью перед консульским дворцом, освещенной серебристым светом луны, отражавшимся в белом мраморе мостовой и струях фонтанов. Этот призрачный свет придавал всему городу странный, немного загадочный и неземной вид, и Вите казалось, что она попала в сказку или, быть может, в какой-то волшебный сон.
Да это и неудивительно. Вита до сих пор едва могла поверить, что все, что произошло с ней за последние часы, – не сон и что она не проснется в отчаянии где-нибудь по дороге в Неаполь, где весьма недовольная леди Кроун поджидает ее, чтобы отвезти к разгневанному отцу и лорду Бэнтаму.
Это было так типично для человека, за которого она выходит замуж, рассуждала она, все продумать до мелочей, все организовать так обстоятельно за столь короткое время. И все, что произошло, показалось всем неизбежным и естественным, словно так распорядилась сама судьба.
Прежде всего Мануэль настоял на том, чтобы Вита как следует отдохнула, и капитан Бертон предложил им воспользоваться комнатами для гостей в консульстве, которые предназначались для наиболее важных особ, приезжающих в Дамаск с визитом.
Вита при этом испытала большое облегчение, что ей не придется ехать в дом к Бертонам, где, как она знала, ее ждали бесконечные расспросы, охи и ахи доброй, но не в меру болтливой миссис Бертон. А ей сейчас совсем не хотелось что-либо рассказывать.
Поэтому она наслаждалась покоем и прохладой большой светлой спальни, в которой, к ее большой радости, она обнаружила свой собственный саквояж со всеми вещами.
Мануэль с присущей ему предусмотрительностью побеспокоился о том, чтобы подобрать и привезти ее вещи из оазиса, где на нее напали люди шейха Фариса. Подивившись такой заботе, Вита поскорее сняла с себя свадебный наряд, который вызывал в ней неприятные воспоминания, и, решив послушаться своего жениха и отдохнуть немного, надела одну из своих ночных рубашек и забралась на широкую кровать.
Кровать была застелена белым муслином, украшенным вышивкой, манила прохладой и чистотой, и едва Вита коснулась головой подушки, как тут же провалилась в глубокий, спокойный сон.
Проснулась она только к вечеру, когда на землю уже спустилась прохлада и благодаря стараниям и кипучей деятельности ее жениха все уже было организовано и спланировано до мелочей.
Сначала Вита расстроилась, когда после того, как приняла ванну и оделась, пересмотрела свой гардероб. У нее оказалось с собой всего одно вечернее платье. Оно было белым, поскольку Вита надевала его на бал в качестве дебютантки, но ей хотелось, чтобы свадебный наряд выглядел более торжественным. Девушка беспокоилась, что не понравится в нем шейху – ей трудно было привыкнуть к мысли, что он знатный испанский вельможа.
Приезд Изабель Бертон неожиданно порадовал девушку – добрая женщина, необыкновенно взволнованная предстоящей свадьбой, привезла с собой фату из настоящих брюссельских кружев, в которой когда-то венчалась сама.
Когда девушка оделась и спустилась вниз по лестнице в гостиную, где ее ждали консул, шейх и его испанские друзья, она была так прелестна, что у мужчин от восхищения захватило дух. Юная невеста казалась неземным существом – светлым и удивительно прекрасным. И каждый из присутствующих подумал о том, как непросто будет защитить этот нежный цветок от жестокости мира и жизненных бурь, но зато какой подарок ждет того мужчину, который готов взять на себя эту заботу.
И выражение лица этого мужчины без лишних слов сказало Вите, что сейчас происходит в его душе. Ее сердце сразу забилось сильнее. Их глаза встретились, и Вита почувствовала обволакивающую магию его властного взгляда.
Все направились в католический собор, и там состоялся обряд бракосочетания. Изабель Бертон, сама католичка, была в полном восторге. Ей давно не приходилось присутствовать на католической свадьбе, да еще на свадьбе двух таких красивых молодых людей.
Служба показалась Вите очень короткой, но необыкновенно красивой.
Небольшой собор был украшен цветами, и Вита знала, что обо всем этом побеспокоился ее жених.
Она с трудом узнала его, когда он предстал перед ней не в обычном одеянии бедуинского шейха, а в богатом европейском платье испанского идальго.
Конечно, Вита догадалась, что этот наряд он позаимствовал у своего кузена, дона Хулио, но все равно он казался ей в нем еще более красивым, чем в наряде арабского шейха.
Но в то же время она почувствовала какую-то неловкость рядом с ним – таким незнакомым, почти чужим он вдруг ей показался.
Вита понимала: это оттого, что Мануэль неожиданно оказался частью ее прежнего мира, того самого мира, который, как ей представлялось, она оставила позади себя, окунувшись в мир пустыни, арабских шейхов, их кровавых ссор и странных, суровых законов. Она почувствовала себя частью этого мира, к которому, как она думала, принадлежал и он.
И вот теперь они встретились на равных. И он, и она – европейцы, и у обоих длинный ряд славных предков, происхождение, положение в обществе… ей трудно было сразу привыкнуть смотреть на все с такой точки зрения.
Когда они произнесли торжественные фразы свадебного обряда на латыни, звучавшие вот уже многие столетия, Вита вознесла в своем сердце короткую молитву, прося Господа помочь ей сделать счастливым человека, за которого она вышла замуж, чтобы забыл он всю боль и ненависть, что носил в своем сердце последние годы.
Возможно, думала девушка, для него будет очень трудно отвыкнуть от его прежней жизни и вернуться снова в цивилизованный мир, но она будет рядом и обязательно поможет ему.
«Наши религии могут быть различны, – говорила себе Вита, – но Бог у всех один, и если его это сделает счастливее, я с радостью перейду в католичество. Хотя вряд ли для него это важно, ведь он столько лет прожил в крае, где поклоняются иному Богу, и научился уважать и это обличие Всевышнего. Ибо, как бы ни величали Бога, с помощью каких бы обрядов к нему ни обращались, Бог – один для всех».
Так думала Вита, стоя перед алтарем.
Когда дон Мануэль надел на ее палец обручальное кольцо, она едва сдержалась, чтобы не крикнуть на всю церковь: «Я люблю его!»
Видимо, глаза ее говорили красноречивее всяких слов, потому что ее муж, улыбаясь, незаметно приложил к губам палец, а затем прильнул к ее устам таким страстным и долгим поцелуем, что у девушки закружилась голова, и она была вынуждена прислониться к нему, ища поддержки и опоры.
Они вернулись в консульство, где их ждал великолепный обед.
Угощение было восхитительным, беседа за столом – оживленной и остроумной, так как собрались вместе весьма интересные люди, однако Вита едва могла оценить как одно, так и другое.
