— Не очень большую, но нанять армию хватит, — сказал я.
— Так я и сделаю, — пообещал он. — Алессандро Фарнезе никак не уймется. Отнимает у меня один город за другим, уклоняясь от генерального сражения.
— А почему бы вам не действовать также? — задал я вопрос. — Отнимайте у него отнятые города. Думаю, после его продолжительной осады вам они будут сдаваться быстрее.
— Интересная мысль! — воскликнул Вильгельм Оранский и сразу подтвердил правило, что любая инициатива наказуема исполнением: — Предлагаю вам возглавить мою армию.
— Это будет очень скучное занятие, не требующее особых полководческих талантов. Справится любой, — отказался я от такой утомительной чести. — Мне бы хотелось отдохнуть после тяжелого похода.
— Вы заслужили! — кисло улыбнувшись, произнес князь, не привыкший к отказам. — Я найду другого командира.
После чего мы мило распрощались. Обещание Рольфу Шнайдеру отговорить князя Оранского от перехода под руку англичан или французов я выполнять не стал. Я не помню, как именно будет, но мои советы точно не повлияют на ход истории.
41
Зиму я провел в Роттердаме. Охотился, пировал с городской знатью, занимался делами. Золото и серебро быстро обесценивались, благодаря неконтролируемому ввозу из Америки, поэтому вкладывал деньги в самую разную собственность. В двадцать первом веке меня бы назвали крупным инвестором в развивающуюся страну с высокими политическими и военными рисками. Мой вклад поможет Голландии вскоре стать одним из мировых лидеров. В благодарность за это в будущем голландцы позволят мне поработать капитаном в их судоходной компании на зарплату, заметно отличающуюся в худшую сторону от той, что получали местные капитаны.
Мой шурин поругался с женой и отправился воевать с испанцами. Во время нашего отсутствия Женевьева не скучала. Поскольку она не моя жена, меня это лишь позабавило, а Ян ван Баерле принял слишком близко к сердцу. На резкие поступки он оказался не способен, поэтому дело ограничилось постоянным, нудным нытьем. Женевьеве это быстро надоело. Что она сказала мужу — не признается, но Ян с горя отправился на войну. Не пилите сук, на которых сидите.
В начале марта пришло письмо от Вильяма Стонора. Лорд извещал меня, что по велению королевы Елизаветы стал контролером королевского флота. Он будет руководить ремонтом и обновлением военных кораблей. Королева предпочла его второму кандидату на эту должность Джону Хокинсу, нынешнему казначею королевского флота. Про Джона Хокинса я слышал, что это самый известный пират-неудачник Англии, который сдал своих соучастников по заговору против королевы Елизаветы, чем и заслужил ее милость. В отличие от Джона Хокинса лорд Стонор числился удачливым пиратом, несколько раз побеждавшим испанцев. Деловые качества перевесили стукаческие. Моя роль в этих сражениях, если не умалчивалась, то сводилась к выполнению приказов Вильяма Стонора. Англичане всегда умели приписывать себе чужие заслуги, а свои неудачи — врагам.
В конце апреля я вышел на фрегате «Роттердам» в одиночное плавание. Америка с ее влажной жарой меня больше не привлекала. Отправился крейсировать возле Пиренейского полуострова. В Португалии сейчас происходила очередная смута. В последний день января умер король Энрике, не назначив наследника. На трон претендовали законнорожденный внук португальского короля Мануэла Первого и нынешний король Испании Филипп Второй, которого португальцы не желали иметь своим правителем, и еще три человека: Рануччо, одиннадцатилетний сын Алессандро Фарнезе и законнорожденный правнук Мануэла Первого; Жуан, герцог Браганса, внебрачный сын португальского короля Жуана Третьего, сына Мануэла Первого; и Антонио, приор мальтийских рыцарей, внебрачный сын инфанта Луиша, другого сына Мануэла Первого. У Алессандро Фарнезе хватило ума избавить сына от непосильной ноши, чем заслужить благодарность короля Испании. Бастарды, как обычно, не устояли перед искушением. Война пока не началась, но понятно было, что без нее не обойдется.
Этот галеон мы чуть не попустили. Ночью шли на зарифленных парусах со скорость узла два в сторону Гибралтара. В предрассветных сумерках впередсмотрящий разглядел у нас по корме силуэт корабля, мимо которого мы проскочили в темноте. У вахтенного офицера Матейса ван Лона, которого я взял в рейс вместо Яна ван Баерле, хватило отваги разбудить меня. Мой шурин, зная, как я зол спросонья, вряд ли бы так поступил.
— Что за корабль? — спросил я, не открывая глаза.
— Галеон, большой, — уверенно ответил Матейс ван Лон и менее уверенно добавил: — Испанский.
— А не португальский? — задал я вопрос, смиряясь с необходимостью вставать с кровати.
— Испанский, — уже твердо произнес вахтенный офицер.
Не знаю, на чем основывалась его уверенность. Может быть, на желании захватить такой большой корабль. С убранными парусами и флагами португальские галеоны не отличаются от испанских. Тем более, что построить могли в одной стране, а эксплуатировать под флагом другой.
— Идем к нему, — приказал я.
Матейс ван Лон быстро вышел из каюты. Загудела боцманская дудка, объявляя аврал. По палубам зашлепали босые ноги матросов, готовящихся к работе с парусами при повороте корабля на обратный курс.
Я полежал еще минут пять. Появилось огромное желание послать все к чертовой матери и приказать возвращаться в Роттердам. При этом я понимал, что уже на полпути домой передумаю. Иногда мне кажется, что, проведя на суше больше четырех месяцев, я начинаю углубляться в землю, сам себя хороню. Море — это продолжение жизни. Как выяснилось теперь, море — это еще и дорога в вечность.
Галеон мы догоняли больше часа. Ветер был всего балла три, и нам пришлось идти острее, чтобы обогнать галеон до того, как он приблизится к берегу. Не знаю, зачем он туда рвался. Осадка примерно такая же, как у нас, если не больше, потому что в полном грузу. Значит, мелководье его не спасет. Может быть, решили высадиться на берег, надеясь избежать плена.
Догнали примерно в миле от берега. Кабельтова за два начали обстреливать галеон из погонных орудий. Успели сделать четыре залпа, но всего два ядра попали в латинский парус на бизань-мачте и сделали в нем по прорехе. Зато бортовой залп книппелями с дистанции один кабельтов оказался намного результативнее. Латинский парус не только превратили в лохмотья, но и сбили рей на палубу; продырявили верхушки и бока нижних парусов, не прикрытые ахтеркастлем; верхние паруса на грот-мачте и фок-мачте порвали основательно, причем грот-марсель заполоскался на ветру, как порванная простыня на бельевой веревке; перебили фал испанского флага, который упал за борт — дурная примета. Галеон сразу потерял ход, продолжая держаться на курсе. Борта ощетинились кончиками пушечных стволов, выглядывающих из портов. На палубах появилось много солдат с короткими пиками. Испанцы ждали абордажной атаки. Мы огорчили их, сделав поворот и обстреляв кормовую надстройку с дистанции полкабельтова. Примерно половина ядер влетело в нее, разбрасывая в разные стороны обломки досок, щепки. В закругленной корме между первой и второй палубой семипалубного ахтеркастля образовалась рваная пробоина, в которую наполовину высунулся матрац, у которого из порванного, темного чехла выглядывало плотно сбитое, светло-желтое сено. Следом громыхнули карронады, сбивая картечью стрелков с палуб и марсовых площадок.
Капитан испанского корабля понял, что абордажа не будет, попробовал повернуться к нам бортом, чтобы нанести ответный удар. Галеоны и с полным парусным вооружением маневрируют плохо, медленно, а уж лишившись почти всех парусов, и вовсе больше слушаются ветра, чем руля. Фрегат, конечно, тоже не такой маневренный, как винтовое судно, но руля слушается намного лучше. Я держал его строго за кормой галеона, дожидаясь, когда комендоры перезарядят орудия. В это время мушкетеры и аркебузиры обоих кораблей сводили счеты. На верхнюю палубу ахтеркастля испанцы притащили два однофунтовых фальконета и успели выстрелить из них, убив одного и ранив двоих моих матросов. Следующий залп из карронад смел испанских фальконетчиков и сильно сократил количество вражеских мушкетеров и аркебузиров, а пушки довели размер пробоины в высоту до четвертой палубы ахтеркастля, а в ширину — от борта до борта. На открывшихся палубах кают лежали несколько трупов в кирасах и шлемах, наверное, офицеры. Видимо, перебили не всех, потому что испанцы не сдавались. После третьего залпа наших пушек верхние палубы ахтеркастля рухнули вниз. За борт вместе с обломками досок полетели разные предметы обихода, в том числе сундук, который быстро пошел ко дну. Только после этого на обломках ахтеркастля появился солдат со шлемом-морионом в руке. Размахивая шлемом, он сообщил, что все офицеры погибли, а солдаты и матросы сдаются.
