К началу апреля войска вернулись к своим зимним квартирам, а генерал-майор Черняев получил предписание передать командование Дмитрию Ильичу Романовскому, и спешно следовать в Санкт-Петербург.
В апреле полыхало уже на всей протяженности русско-бухарской границы. А в мае Бухарский эмир официально объявил Российской империи священную войну – джихад. Исправляющий должность воинского начальника Туркестана, генерал-майор Романовский немедленно запросил подкрепления. Он еще не знал, что три из четырех, прибывших с новым наместником Западной Сибири и Туркестана полков были уже на подходе к Верному.
— Прибывшие с вами, ваше высочество, войска должны как-то исправить ситуацию?
— Да-а-а. Здесь мы не можем допустить и тени сомнения… Впрочем, это не важно. Вы, как я понимаю, принимаете наше предложение?
— Почту за честь, Николай Александрович, — я тоже умею понимать намеки. Если о военных планах мне знать не положено, так и незачем пробовать. Не скажу, будто бы совершенно не интересно. Просто – всему свое время. Все тайное рано или поздно становится явным.
— Вот и славно, — неожиданно искренне, обрадовался наследник. И переглянулся с супругой.
— Только, ваше высочество? А как же быть с жандармским расследованием? Я ведь до сих пор, в некотором роде, обвиняюсь в государственных преступлениях. И мои люди…
— Я уже было решил, будто вы не спросите, — весело рассмеялся теперь уже мой прямой начальник. — Не волнуйтесь, Герман Густавович. Расследование прекращено, а дело отправлено в архив. Вам с вашими помощниками более ничего не грозит.
— О! Благодарю! Это замечательный подарок, ваше императорское высочество!
— Ну что вы, — отмахнулся молодой принц. — Это пустяк. Не мог же я, представитель государя в этих землях, доверить все гражданское правление какому-то заговорщику и сепаратисту. Некоторые…
— Приверженцы традиций, — подсказала Минни, едва только заметила малейшее затруднение с подбором эпитетов в речи мужа.
— Вот-вот. Эти убеленные сединами приверженцы традиций могут нас не понять. Станут еще болтать… А кто-то ведь и станет слушать…
— Володя? Рескрипт, — тихо, будто бы чтоб не помешать супругу, попросила Дагмар у адъютанта.
— А вот это, — протягивая руку в сторону князя, мигом сориентировался великий князь. — Действительно подарок.
— Что это? — щурясь, как слепец, пытался разглядеть я плывущие перед глазами буквы. — Простите, ваше высочество. Потрясение столь сильно… И доктор… Он пока запрещает мне читать.
— Позвольте мне? — жалобно попросил, выглянув из-за широких плеч Барятинского, Миша Карбышев.
— Да-да. Прочти, пожалуйста.
Секретарь осторожно, как величайшую ценность, кончиками пальцев, принял документ, украшенный императорской печатью, прокашлялся и замер, побледнев. Его брови взлетели так, словно бы он увидел в тексте царского повеления вынесенный ему лично смертный приговор.
— Герман Густавович, — почему-то шепотом, наконец, сказал он. — Здесь сказано, что наш государь император, Александр Второй Освободитель, сим дозволяет акционерному обществу "Западносибирская железная дорога" начать строительство согласно проведенных изысканий. И повелевает: "проложить путь железный, со станциями от четвертого до первого класса, на всем протяжении из Красноярска, до Тюмени, с заходом в виднейшие города и поселения".
— Наш государь, Миша, — безуспешно пытаясь унять бьющееся, как дикая птица в клетке, сердце, выговорил я. — Весьма разумен и мудр. Это поистине судьбоносное для востока страны решение! Начало Великого Транссибирского пути, который свяжет два великих океана!
— Ха! Ни хрена ж себе… — выдохнул, под дружный хохот всех моих гостей, бравый Владимир Барятинский.
— А я вам говорил, Володя. Дайте этому Лерхе палец, он непременно постарается откусить руку по локоть, — утирая слезы из уголка глаза, сквозь смех, выговорил Никса. — Погодите, наш Герман еще и в Пекин свою чугунку протянуть пожелает!
— Эх, — горько вздохнул я. — Ваши слова, Николай Александрович, да Богу в уши бы! Как было бы здорово…
Чем, естественно, вызвал новое обострение хорошего настроения у всех присутствующих. И пока гости смеялись, жестом подозвал растерянно выглядевшего Карбышева, и прошептал ему на ухо несколько слов. Тот аккуратно, как бомбу, положил царский рескрипт мне на одеяло, и вышел из спальни.
— Коли так, ваше высочество, то и у меня будет вам подарок, — втиснулся я в первую же образовавшуюся паузу. — Только прежде позвольте вопрос? Скажите, что теперь будет с Горным правлением?
— Это вы к чему? — в один миг вернув серьезное выражение лица, нахмурился Николай.
— Я, ваше императорское высочество, желал бы видеть в вашем краю порядок и единообразие в управлении. В Томске, смею надеяться, уже удалось покончить с разного рода злоупотреблениями…
— Да-да. Этот ваш Фонд! Наслышан. И дозволяю расширить это благое начинание на прочие области и губернии наместничества. Подготовьте потребные документы, я подпишу.
— Это хорошо, — кивнул я. — Однако же, деятельность барнаульских начальников…
— Летом там примется за работу особая сыскная команда. Жандармы и чины контрольной палаты. Вы довольны?
— И это хорошо, — вынужден был признать я, наблюдая, тем не менее, явное неудовольствие на лице начальства. — Значит, есть все-таки шанс, что какая-то часть горных инженеров окажется свободной от исправления должности гражданских чиновников.
— Вполне может статься, — не слишком, впрочем, решительно согласился царевич.
— Тогда мой подарок непременно окажется к месту, — разулыбался я. И Миша вернулся так вовремя!
— Вот мой ответный подарок, Николай Александрович, — указал я на серый неряшливый булыжник, который Карбышев пристроил у меня на постели.
— Что это? — даже слегка привстав от любопытства, удивленно спросила Дагмар.
— Это, ваше высочество, серебряный самородок. В этом камне – не меньше трети чистого серебра. Изрядная часть свинца и меди, а остальное – пустая порода. И большая часть найденного моими людьми месторождения – необычайно, знаете ли, богатого – возлегает прямо на поверхности. Там даже слишком уж глубокие шахты рыть не придется.
— И сколько же, вы полагаете, можно там за год добывать?
— Думается мне, никак не меньше тысячи пудов уже очищенного металла. Предполагаю – даже существенно больше.
— По меньшей мере – миллион рублей, — кивнул цесаревич. Протянул руку и взял с одеяла камень. — Так вот о чем она говорила…
— Кто? — мне даже показалось, что я неверно его расслышал.
