Даже, если Миниху удастся захватить Крым целиком, сумеем ли его удержать? Кругом степь и лишь вдоль берега моря узенькая полоска пригодной для нормальной жизни земли. Боюсь, такой орешек будет не по зубам. Куда проще нарезать Крым небольшими ломтями. Отхватили чуток, закрепились, выстроили опорные пункты, города, наладили систему магазинов с провиантом, фуражом, оружием, обмундированием.
С подготовленных рубежей атаковать легче, чем преодолевать марш-бросками огромные расстояния по выжженной степи, где почти нет рек с пресной водой, а колодца отравлены неприятелем. И ещё желательно, иметь флотилию, способную плавать в неглубоком Азовском море. Дальнейшие планы строить только на основе глубокого взаимодействия армии и флота.
По-моему вполне логично. Пусть Крым покорится не сразу, зато с меньшей кровью. На мой взгляд, это очень важно. Империя будет прирастать новыми землями, обязательно, но брать их мы будем с умом, не с дикого нахрапа, а после тщательно продуманных комбинаций. Где-то умом, где-то хитростью, а где-то и силой, если понадобится, конечно. В идеале было бы, если в империю стали сами проситься. Вот только принимать будем не каждого.
Ничего не забыл? Ага, вспомнил: эпидемии. Они способны выкосить любую армию, даже хорошо обученную и прекрасно экипированную. Значит ли это, что мы не в состоянии бороться? Отнюдь. Под лежачий камень вода не течёт, так что мы потрепыхаемся. Здесь главная ставка на медицину: прививки, лекарства. В конце концов, массово внедрить элементарные представления о санитарии и гигиене. Зачем плодить вшей под обсыпанными мукой париками, снимать мундиры с мертвецов и одевать на здоровых? Работы – поле непаханое.
Теперь снова вернусь к гранд политик. Восток дело тонкое, прав товарищ Сухов, ой как прав. Подходить надо деликатно и во всеоружии. С Европой куда понятней и проще. Даже сражаться, и то удовольствие. Понятно, что война в кружевах бывает только в кино, но, может, имеет смысл обратить взор на то, что плохо лежит в каких-то двух шагах от нашей европейской границы?
Я вспомнил о недавней поездке в Польшу. Если хорошенько тряхнуть, Речь Посполитая обрушится к нашим ногам как перезрелый плод. Прусский король уже пару лет шутит, что Польша стала калиткой для России, наши войска преспокойно перемещаются туда-обратно через её земли. Чего мы теряемся? Время больших батальонов пришло. Отстрижём ими как ножницами лакомый кусочек польской территории.
Теперь подумаем, кто может за неё вступиться. Французы в поддержку своего кандидата на королевский трон расщедрились лишь на несколько батальонов десанта, вряд ли они позволят втянуть себя в полномасштабную войну. Ну, побурчат немного, как без этого. На этом всё закончится. Ни Лиги Наций, ни ООН, ни ПАСЕ не существует, так что нехороших русских даже выгнать неоткуда.
Англия интересов в Польше не имеет, жителям Туманного Альбиона выгодно поддерживать с московитами хорошие отношения. Недавно мы заключили неплохое соглашение, поэтому джентльмены будут озабочены лишь сохранением прибыли.
Кто ещё? Фридрих Вильгельм, король Пруссии? Со времён Петра Первого между нами прочные 'мир, дружба, жвачка'. Разве он будет возражать, если мы позаимствуем у поляков часть Украины и Белоруссии. Готов побиться об заклад, что король-солдат мало того, что одобрит, так ещё и под шумок чего-нибудь урвёт для себя.
Исконно польские земли трогать не будем, иначе придётся с завидной регулярностью подавлять восстания. Пусть кто-то другой усмиряет гордый шляхетский дух.
После раздела Польши, можно подумать и о Молдавии, обещанной Кантемиру. Завоёвывать её через Крым, всё равно, что лечить гланды через задний проход.
С австрийцами попробуем заключить секретный пакт, объясним, что основная война с Турцией впереди. Только на этот раз мы оттянем на себя не только татарскую конницу, а регулярные части турецкой армии, тем самым, облегчив удел цесарцев. Кое-чем можно и поделиться, только Русскую Галицию оставим себе.
Я вскочил с кровати, сел за стол и принялся писать. Утром мои соображения уже лежали перед подполковником. Изучив их, Бирон усмехнулся:
– Вы не перестаете удивлять меня, фон Гофен. Даже не знаю, как это называется: наглостью или чрезмерной самоуверенностью. Ещё вчера вы были всего лишь поручиком, а нынче рискуете совать нос в большую политику. На чём основано столь лестное мнение о себе?
– На реальном анализе ситуации, господин подполковник. И мне кажется, что я не единственный человек, которому пришли в голову такие же соображения. Пожалуйста, покажите бумаги Остерману. Если он сочтёт всё, что написал разумным, мы сможем избежать большой беды.
– О какой беде вы толкуете, барон? Есть вещи, о которых мне неизвестно? – уперев в меня пристальный взгляд, заинтересовался Густав Бирон.
Вообще-то полным-полно, но я вряд ли сумею объяснить это подполковнику. Пришлось придать лицу изумлённый вид и не без удивления пояснить:
– Всё, что я знаю, изложено в этой записке. Выводы напрашиваются сами собой.
– Хорошо, – в глубокой задумчивости произнёс Бирон. – Признаюсь, вы правы. Моя точка зрения во многом совпадает с вашей. Хотелось бы донести её до ушей императрицы.
– Буду только рад, – кивнул я.
– В таком случае поступим по всем правилам военной науки: ударим сразу с нескольких направлений. Сегодня вечером я навещу брата и буду иметь с ним долгий и обстоятельный разговор. Вам, фон Гофен, присутствовать на нём необязательно. У нас, как у родственников, найдутся темы, касающиеся только нашей фамилии. Идти к Миниху не имеет смысла. Наши отношения немногим теплее, чем дружба кошки с собакой. А вот предложение насчёт Остермана вполне осуществимо. Не станем откладывать в долгий ящик. Предлагаю навести визит к Андрею Ивановичу. Даже если он по своему обыкновению болен, думаю, нам удастся прорваться в его спальню.
Граф Остерман и в самом деле принял нас в опочивальне. И хоть поговаривали, что болезни его мнимые, а старик-дипломат не более чем искусный притворщик, знавший, когда надо быть немощным, а когда здоровым, я видел, что чувствует себя Андрей Иванович и впрямь неважно. Каждое движение давалось ему с большим трудом. У Остермана были поражены суставы, трудно представить, насколько мучительны приступы этого заболевания.
Его крупная седая голова покоилась на кипе высоких атласных подушек, худое тело было укрыто толстым одеялом. Перед больным на кровати стояла прямоугольная подставка на четырёх причудливо изогнутых ножках, служившая одновременно и обеденным, и письменным столом.
– Здравствуйте, Густав, – приветливо закивал граф. – Очень рад. Проведать пришли?
