Афина, кажется, была в черном… Ерунда, я потом слышал, выучил наизусть, что она была в черном! Я не помню ее в черном, я ее вообще не помню.
«Радуйся, сын мой!» — этого я тоже не помню. Знаю, слышал, но тоже потом, позже, когда все правила сыграли и о них уже даже не думалось.
Было ли бессмертие собственным, вольным выбором?
Отец так накладывает запреты, что мир забывает их заметить. Мир не замечает себя под запретом.
Вот что я хорошо помню: «Мне не нравится, что автор у тебя — девчонка…» Да, это я точно помню, это был конец завесы.
* * *— И МНЕ НЕ НРАВИТСЯ, ЧТО АВТОР У ТЕБЯ — ДЕВЧОНКА.
— Она очень восприимчива. Она исполнила все, как мы решили: прославила Ахиллеса, причем надолго. Я убрал все, что не подошло пантеону.
— НО ЕЕ НЕ ДОЛЖНЫ ПОМНИТЬ КАК АВТОРА.
— Какой-нибудь солидный старец?
— ДА. И БЕЗ РОДИНЫ.
— Старец-космополит?
— В ПРЕДЕЛАХ ПОДВЛАСТНОГО НАМ АРЕАЛА.
Гера тонко усмехнулась:
— А то вздумаешь сделать автором «Илиады» индуса…
Отец оглядел Аполлона, перевел взгляд на скромно стоящего поодаль новичка Диониса и произнес:
— ВЫ ПОХОЖИ.
Он дважды нагнул голову. Все двенадцать знали: если Отец кивает, он утверждает какое-то решение. Об этом знании Аполлон даже оповестил смертных с помощью Кассандры:
«Зри, да уверена будешь, — тебе я главой помаваю.
Се от лица моего для бессмертных богов величайший
Слова залог: невозвратно то слово, ввек непреложно
И не свершиться не может, когда я главой помаваю».
Аполлон не стал объяснять, что наклоняет главу Зевс больше для себя, чем для кого-либо и это непреложный залог не столько его слова, сколько зачастую сокрытой от всех мысли.
Кроме Геры, на этот раз никто не увидел знаменитого жеста. Остальные девять окружили только что посвященного в пантеон Диониса, Аполлон же находился слишком близко к Отцу и видел лишь себя в зеркальном одеянии.
— Ты хочешь свести Фебби и Бакхуса в поединке? — тихо спросила Гера.
— ТЫ ДОГАДЛИВА. МЫ СЛИШКОМ ДОЛГО ВМЕСТЕ.
— Ты жалеешь?
— ЕСЛИ БЫ Я ЖАЛЕЛ, ЧТО ТЫ РЯДОМ СО МНОЙ, ПРОМЕТЕЙ ОСТАЛСЯ БЫ ЖИТЬ КАК МИНИМУМ ЕЩЕ ЛЕТ НА ПЯТЬСОТ.
— Тебе досадно, что я догадалась?
Борода колыхнулась.
— ЭТО БУДЕТ ВЕЛИКИЙ ПОЕДИНОК!
— И он создаст новый мир, да?
— МНЕ НЕ НРАВИТСЯ ТВОЯ УСМЕШКА! ДА!!!
Аполлон невольно отступил на несколько шагов. Все обернулись. «ДА!!!» Отца прозвучало как тройной гром над Везувием.
Агамемнон поднял голову далеко внизу. Приам, почивавший дневным сном, проснулся. Рамзес Второй Великий ничего не услышал.
— Почему ты в черном, Ника? — спросил Гермес, раньше других оправившийся от акустического удара.
— Что? — переспросила Афина.
— Ты сменила цвет, для чего?
— Сегодня я прощаюсь с юностью.
— Это цвет Аида.
— Это цвет того, кто заглядывает вглубь.
— А твой любимый синий? Ты оставила его Посейдону?
— Синий — цвет разума.
— Неужели ты потеряла разум?
Афина резко повернулась к Гермесу.
— Мерк, я бы одолжила его тебе, но вижу, что ты им не воспользуешься!
— Узнаю, узнаю тебя, ты снова с нами! — сказал Гермес.
Афина вздохнула, и плечи ее вновь опустились.
— Я одолжу цвет разума Афродите. Ненадолго.
Гермес осторожно прикоснулся кончиками пальцев к пальцам Диониса.
— Пойдем. Теперь, когда Отец утвердил твои символы, атрибуты и имена, тебе надо обзавестись избранным.
Он смотрел в зеркало мира. Мойра предлагала ему то, что считала наилучшим, он мог принять, а мог отказаться и искать самостоятельно.
— А если без? — произнес Дионис.
— У меня двести лет нет избранного, — сказал Гермес.
— Почему?
— Я жду человека с математическим складом ума. Мне нужен философ, душа которого состоит из цифр.
— Я слыхал, ты покровитель торговцев и воров.
— А, это так… — Гермес махнул рукой. — Настоящий философ способен украсть что угодно.
«Ах, какой он был бы избранный, — думал Гермес, глядя на Диониса, — какой избранный, специально для меня… Если б не произошла в нем эта перемена, если б не дали ему бессмертия, каким был бы он замечательным избранным!»
— Я удалюсь, — сказал Гермес вслух, — но ты можешь позвать меня в любую меру времени из существующих на свете.
— Что?
— Сутки, торн, фаза луны, доля звучания, t стремящееся к нулю… В любую из них.
Дионис смотрел задумчиво.
— А если я придумаю новую, ты услышишь?
— Новую?
— Еще не открытую меру времени.
Гермес отвернулся. Он редко уходил расстроенным. «Я ищу избранного столетиями… Наконец, он является. И становится одним из нас!»
Дионис смотрел в зеркало мира.
Ни одна, ни вторая, ни третья. На кончиках нитей висели именно те.
Вот этого смертного он видел, когда ноги сами вели его на север, он прошел через стан в пустыне, но не пожелал ни с кем разговаривать. Этот смертный звался Мес-Су, было ему 37 лет от роду, хотя десятки тысяч почему-то верили, будто ему около ста. И в последнее время среди окрестных племен-хананеев отрывистое египетское имя слышалось все протяжнее и протяжнее.
Мойра наплела целый клубок огненно-красных нитей: он агрессивен. Совсем немножко зеленых: он слабо созерцателен. В меру желтых, чуть-чуть синих: воля и ум на своем месте, однако не героические. Все вместе далеко от идеала. Зато золотые сплетения, персональное соответствие исключительно для Бакха-Диониса: вот где сила этого человека! Слышать, понимать и выполнять именно его приказы данный смертный, доведись ему оказаться избранным, будет практически без искажений, один к одному.
Что он сейчас делает?
Мес-Су сидел на камне и пытался думать.
Дионис заглянул в себя, как в колодец. Ощущения от сидящего на камне, какие они? Некоторая тяжесть, и тут же податливость, возможность быстрого успеха, для которого все, кажется, готово. Успех возможен мирской, заметный далеко вокруг. А что он даст твоему сердцу? Или что там у тебя с некоторых пор? Нет, по-прежнему сердце. Что он даст ему?
Называя избранного, ты лишаешь его даже маленькой лазейки к бессмертию. Верблюд и так не пройдет в игольное ушко. Избранный будет счастлив, он будет как ты, но игольное ушко, в которое он и так не пройдет, для него исчезает вовсе.
Сердце? Нет, сердце Диониса не хотело Мес-Су.
Итак, Мес-Су, вождь, местоположение Палестина, Ханаан — вычеркнуть.
Но почему же он так «персонально соответствует»?
Женщина, красивая, светлая, местоположение Египет, по-ихнему — страна Кемт. Живет она во дворце. Интересуется женщиной Исида, древний пантеон. Любопытно. Он уже знал от Отца, что древний пантеон — его личный враг, более того, войну древнему пантеону объявил он сам, первым.
Сердце хотело что-то доказать этой женщине. Но зачем? Что бессмертный может доказывать отдельно взятому смертному?!
Если ты желаешь ее, ты просто можешь взять.
Он не мог решить, хочет ли. В его колодце что-то сдвинулось, на самом дне, под темной водой забвения.
Может быть, вглядеться в нее.
Она лежит, свет проникает сквозь щели в укрытое от посторонних глаз помещение, но света все равно достаточно, какое же там яростное солнце! Она ждет… Поворачивается на бок, рука за голову, да, она красива… Она реагирует на шаги, кто-то сейчас войдет, затененная фигура…
Еще чуть-чуть, Дионис увидел бы, кто вошел. Но его это не волновало, ведь, избери он ее имя сейчас — и все уйдут. Либо потянутся исполнять через нее его волю.
Там неминуемо придется продолжить войну с древним пантеоном. Хотя ее муж, грек, находится под Троей.
Мойра не показала, кто вошел к светлой женщине в стране Кемт, Мойра как-то поспешно переместила внимание поближе.
Бессмертное сердце провалилось в колодец, окунулось в ледяную воду, и тут же задрожала струна на незнакомом инструменте, тоскливо-тоскливо.
Кто это чудо?
Постой! Ты бесстрастен, твоя вечность начинается, твой колодец чист и почти пуст. Что это за дурной огонек внутри?
«Я обязан быть счастлив», — напомнил он себе и взглянул на видение холодно-отстраненно.
Да, ее как будто и не могло быть, но она существовала. Она не испортила бы собой сонм бессмертных. Ему хотелось произнести шепотом: «украсила бы», но он сдержался. Эта тоска в изгибе шеи была спрятана задолго до ее рождения, и не исключено, что специально для него. Будь осторожен! В ней отразилось движение времени, пойманное за хвост и подаренное… Кому?
Местоположение: осажденный город.
Мойра слишком спешила, меняя образы, и цветные клубки-характеристики появились сразу на двух женщин, рядом.
