– Вот, Лавр Георгиевич, тот человек, кому вы обязаны своим назначением, – начал было Палицын.
Лавр Георгиевич??? Лавр Георгиевич Корнилов??? Бог ты мой, тот самый Корнилов, душитель революции и первый командующий Добровольческой армией, Главковерх и несостоявшийся диктатор Всероссийский?
Буря эмоций отразилась у меня на лице и Палицын, видимо, приняв ее за разочарование, поспешил отрекомендовать кандидата:
– Полковник Корнилов опытный разведчик, полагаю, он сумеет выстроить надежный заслон иностранным шпионам.
Меня малость отпустило – до всех титулов Корнилова еще десять лет, а революцию я постараюсь не допустить. Вряд ли у него есть опыт контрразведки, но его сейчас в России, почитай, ни у кого нет. И я пустился объяснять, как я вижу грядущую службу. Лавр Георгиевич поначалу бросал вопросительные и недоуменные взгляды на Палицына, но потом втянулся.
– Работы у вас непочатый край. Дело ведь не только в шпионах, которые следят за полками и дивизиями. Кто на оборонных заводах работает, кто на артиллерийские склады устраивается – всех надо проверять. Господа офицеры при посторонних и в людных местах о таких вещах разговаривают, что страх берет. Всю систему сбережения секретов перестраивать надо. Кое-чем я могу помочь уже сейчас – есть у меня люди в Европе, от которых будут полезные сведения, а дальше уж сами, сами… Еще могу посоветовать взять кого из Охранки для научения…
Господа офицеры, разумеется, вскинулись.
– Они же там конспираторов ловят, а шпионы – те же конспираторы, только работают напрямую на врагов России.
Еще через день я стоял на мостике миноносца, несущегося в Кронштадт. Никогда раньше не доводилось мне ходить на такой посудине – маленькой, узкой, на бешеной скорости. Весь миноносец трясся, как припадочный, казалось, что любая деталь дребезжит или позвякивает. За кормой кипела белая струя, рассекавшая треугольником серо-голубую поверхность Невской губы. Ветер, рожденный скоростью хода, вытянул флаг в струнку и сносил назад черный дым из труб.
Меньше часа – и самодовольно улыбающиеся офицеры миноносца, дескать, «Знай наших, пяхота!» передали Великого князя и меня на руки Крылову.
Еще час и я полез в узкое и воняющее маслом и бензином нутро малюсенькой – всего 36 шагов – подводной лодки. Эка, а тут пока о двойном корпусе и не помышляют, лодка изнутри выглядит как тоннель метро – ребристый набор и обшивка напоказ.
В надводном положении «Почтовый» с присобаченными за рубкой почему-то тремя трубами вышел из порта в сопровождении двух буксиров, оборудованных кранами – или как там эти посудины называются? Пересекли корабельный фарватер, встали метрах в четырехстах на запад от форта Кроншлот, промеряли глубину.
– Две сажени, в самый раз, – объяснил Крылов.
С кранов спустили тросы, зацепили за нос и корму «Почтового» – ага, логично, случись чего, сразу и выдернут. Только как они узнают, что случилось? Но моряки продумали и это – через третью трубу пропустили тонкий тросик, привязанный к судовому колоколу.
– Задраить люк!
Все, небо кончилось, а к окошкам в рубке меня никто не подпустит – показали место, где можно скрючится, вот и сиди, не мешайся. Матросы и офицеры сноровисто подготовили лодку и она медленно пошла вниз, под шипение вытесняемого из цистерн воздуха.
– Заводи!
Затарахтел двигатель, внутри сразу запахло выхлопом. Хорошо у меня клаустрофобии нет, а то бы рехнулся – тесно, темно, закрыто наглухо, да еще воняет. Хуже, чем в лифте застрять.
– Осмотреться!
– Из воздухозаборной трубы подтекает!
Командир оставил пост и протиснулся к двигателю. Труба подходила к нему, изогнувшись сифоном, с небольшим отверстием внизу. Вот из него, в подставленное брезентовое ведро, и подтекало. Немного и рывками, будто кто-то плескал воду в трубу.
– Не страшно, просто клапан неплотный, больно быстро делали, – белозубо улыбнулся командир.
Так мы и просидели внизу полчаса, после чего в обшивку снаружи постучали, подавая команду на всплытие.
Господи, как хорошо на воздухе! И какие отчаянные эти ребята, плавающие под водой!
– Все работает! – Крылов был счастлив, улыбался – Теперь можно и «Кайман» доделывать.
* * *
Все первая думская троица вернулась из Царского в минорном настроении. Николай был не в духе – повторилась февральская история, когда самодержец изволил накричать на депутатов и по новому кругу отказаться от любых форм конституционной монархии. Головин то уже был привычный, а вот на Булгакове и Вернадском – не было лица.
Сели вчетвером у меня в кабинете, начали думать, что делать.
Головин хотел подавать в отставку – он просто не видел смысла в своей должности. Да и в деятельности всей Думы тоже. Еле уговорил погодить.
– На встрече был Владимир Александрович – Сергей Николаевич внимательно на меня посмотрел.
Ожил Великий князь. Я то думал, он должен еще валяться в постели. Теперь понятно откуда ветер дует.
– Кажется у него к вам, Григорий Ефимович, большие счеты. Берегитесь!
Обложили. Как есть обложили. То-то я гадал – что это октябристы такие наглые стали. Вести переговоры с черносотенцами в обход наших договоренностей… Это они сигнал из дворца получили!
Владимир Александрович теперь на меня огромный зуб имеет – его иначе как «дырявой жопой» в обществе и не зовут. Все надежды вернуться обратно главой гвардии – похерены. А еще Феофан и Антоний. Плюс Герарди. Этот самый опасный. С него станется и заговор против меня устроить. Наркотики с ядами благодаря моему разговору со Столыпиным открыто продавать запретили. Но Герарди легко найдет, где достать. А испечь пирожные…
– Григорий Ефимович, я тут кофе из ресторана на Шпалерной заказала – в кабинет постучав заглянула Танеева – И еще для ваших гостей пирожных!
Я выпучил глаза, «думская троица» заулыбалась, глядя на покрасневшую Анечку.
– Пирожные?!
– Да, кремовые.
– Какая у вас секретарша… – шепнул мне на ухо Вернадский – Особенная! Неужто решили первую фрейлину переманить к нам?
А я все пытался перевести дух. Пирожные она заказала…
После того, как кофий был выпит (к кремовому десерту я даже не прикоснулся – отговорился постом) и думские ушли, я позвал в кабинет боевиков.
– Дело дрянь – честно признался я односельчанам.
Дрюня остался в Сызрани – помогать Елене, нашего «городового», Евстолия Григорьева, мы никогда к тайным делам и не привлекали – он сторожил Юсуповский дворец.
– Почто так? – шурин щелкал орехами, скидывая шелуху себе в карман. Молчаливый Аронов сел за стол, достал нож и правило, принялся точить клинок.
Коротко, не вдаваясь в подробности я рассказал боевикам подноготную дворцовых и около дворцовых интриг.
– Можно ентого Герарди – ножом по горлу – Николай кивнул на клинок Ильи – И в канал. Я тута в магазине братьев Филипповых видел новую гирю. Привяжем к ногам – даже не всплывет.
– Не… паскудное то дело – покачал головой Аронов – Надо в Европу уезжать. Денег у нас полно, а Григорий Ефимович так и вовсе миллионщик. Проживем. Дадим нашим чинушам деньги – выпишем к себе семьи.
– Не уживешься ты в Европах – вздохнул я.
– Это почему же?
– Война там вскоре будет. Большая.
– Вона как – протянул здоровяк.
– Дело в царе? Так? – Распопов начал быстро ходить по кабинету, зачем-то выглянул в приемной. Там было пусто – Аня ушла выбивать нам самовар.
– В царе, царице, великих князьях… – я встал, уперся лбом в оконное стекло – Висят гирями на ногах, почище той, что ты видел у братьев Филипповых.
– А что надо то? Ну висят и пущай. У них своя жизнь, у нас своя.
– Надо чтобы Николай не мешал стране. Не тянул ее назад. Короче, надо, чтобы он отрекся.
Односельчане открыли рты.
– Вот прямо так за здорово живешь, отказался от престола – первым очнулся шурин – Жди!
– Не полностью. Царем пусть остается. Но вся власть у правительства и Думы. Конституционная монархия, понимаешь?
