раз проверил свои запасы пороха и здорово расстроился. Пороха было немного, а он ещё и много просыпал вчера от страха. Самому создать, но он не химик, а геодезист, да и где тут взять селитры?
Пистоль остался за поясом, а в руку легла рукоять кистеня. Засов покинул своё место, и Вадим, пинком распахнув дверь, вывалился наружу под скупые лучи солнца. Погода стояла хмурая, и на этот раз солнечный свет не так сильно ударил по глазам, как вчера. Рядом никого не было, только добавилось ещё трупов мертвяков, да разрушений.
Оглянувшись несколько раз, Вадим снова пошёл вдоль улицы, не пропуская ни одного дома. А делал он это потому, что за ночь тут мог поселиться кто-то из мертвяков, точнее бесноватых. На улице невыносимо воняло, но одному захоронить трупы ему было тяжело. Хотя…
В одном из домов Вадим нашёл шкуру медведя и с помощью её и жерди перетащил всех упокоенных им возле избы Маруси в дом напротив. Сделав факел, он подпалил дом со всех сторон и пошёл снова осматривать улицу. Жирный столб дыма уже поднимался к небу, когда он дошёл до конца улицы, обследовав все дома.
Впереди начиналась ещё одна улица, примерно посередине которой находился трактир. А уже вслед за ней начинались стены Козельска, остался ли там кто живой или нет, отсюда не увидишь. Осмотревшись, Вадим направился к трактиру, надеясь найти там водку или вино.
Ещё раз оглянувшись по сторонам, Вадим махнул кистенем и осторожно направился к трактиру. Трактир выглядел довольно большим, и он опасался там нарваться на большое количество мертвяков. Не успел он подойти ко двору трактира, как ему навстречу шагнул труп, одетый в одежду стрельца, и громко замычал.
Вадим отпрянул назад, краем глаза ухватив пороховницу на поясе бывшего стрельца.
У мертвеца имелся порох! А может, и ещё у кого, это и решило исход дела. Вадим шагнул вперёд, гирька кистеня свистнула и проломила мертвяку череп, тот сделал ещё один шаг и завалился назад.
Вадим, как коршун, кинулся к пороховнице и тут же срезал её ножом с пояса мертвяка. Пороховница перекочевала в его мешок, а сам он пнул калитку закрытого двора трактира и тут же пожалел об этом. Глазам его открылся большой двор и стоявшие и лежащие здесь трупы и полуживые бесноватые. Их оказалось очень много, не меньше трёх десятков.
Половина из них щеголяла остатками воинских одежд: здесь были и польские гусары, и русские стрельцы, и украинские гайдамаки и даже кто-то из восточных народов. Некоторые дожирали лошадей, которых во дворе растерзали уже давно. А некоторые просто стояли, наслаждаясь тишиной. Заслышав шум открывшейся калитки, они синхронно повернули головы в сторону Вадима и уставились на него.
— Я это… Тут это… Извините, в общем, чуток адресом ошибся, мне дальше нужно, в крепость, — и Вадим выскочил обратно со двора. Но его не собирались отпускать просто так. Один из мертвяков неожиданно издал громкий клич «Геть!», и вся мёртвая масса двинулась вслед за Вадимом.
Ежесекундно оглядываясь, Вадим побежал назад. Но мертвяки оказались неожиданно прыткими. Вот и его улица, но в дом вести нельзя, надо как-то обмануть их. Вадим заскочил в крайнюю избу, зная, что там нет мертвяков, и тут же выскочил, поняв свою ошибку.
На ходу он снёс голову ближайшему зомби и, забежав за стену следующей избы, оглянулся. И полез на крышу. Размахивая кистенем, он упокоил то ли двоих, то ли троих, зарядил пистоль и выстрелил вниз, снеся голову ещё одному, и сбежал.
Нырнув в заросли, он стал пробираться к своему дому, а, добравшись до него, крикнул женщине, чтобы прятались и заскочив, быстро захлопнул за собой дверь, закрыв её на засов. Потом одумался и снова отворил её, но не до конца, и выглянул наружу. Мертвяки бродили по улице, ища его. Собрав продукты и вещи, Вадим окончательно закрыл за собой дверь, готовясь к ночи.
Воевода Козельска Иван Никитич Романов, по прозвищу Каша, сейчас восседал в палате с ближниками и держал совет. Русоволосый, с голубыми глазами и чёрной бородой с проседью, он уже многое пережил на своём веку. И опалу в цепях, и поселение в ссылке, даже боярином успел побывать при Лжедмитрии I, и вот теперь он воевода в крохотном Козельске. Строго оглядев всех откровенно усталым взглядом, он произнёс.
— Што будем делать, братия? Враг у ворот. Засеки прорваны, люди разбиты, а мертвяки захватили весь посад, и теперь там живут только они. Если это можно назвать жизнью. Сколько у нас погибло в посаде людей?
— Много, в основном старики и дети неразумные, — ответил думный дьяк Апокся, — остальные убегли. Кто — куда глаза глядят, а кто и за стенами спасся.
— Сколько ратников у нас есть: и собственных, и тех, что с засек спаслись?
На это вопрос ответил правая рука воеводы сотник Всеволод Кишка.
— С засек дошло едва ли пять десятков, да у нас две сотни наберётся, да ополчение кликнем. Глядишь, полтысячи и соберём.
— Угу, а мертвяков кто считал? И откуда их столько взялось, кто-нибудь знает?
Все заёрзали толстыми попами по стульям да лавкам. На этот вопрос никто не знал, что ответить. Да и что говорить, если не знаешь, как так получилось. На две засеки с юга и запада напали мертвяки, числом не меньше сотни и пошла потеха. Засеки сопротивлялись недолго, и защитники бежали почти в полном составе. Добежав до города, они напугали население посада и стали спасаться в городе.
Начавшаяся суматоха только добавила бардака. Кто-то сразу все понял, кто-то не понял вовсе, а кто-то узнал слишком поздно. Усугубила всё ночная темень. Кто смог, тот сбежал, кто не смог, тот остался в посаде. Каждый день откуда кто-то приходил, и его после проверки впускали. Раздевали донага, хоть мужского, хоть женского полу, и если ран не было, то пропускали, а если царапины или раны на теле находили, то прогоняли обратно. А уж, что там и как было, никто не интересовался.
С каждым днём приходило всё меньше и меньше, пока людской ручеек совсем не иссяк, а вокруг стали бродить лишь одни бесы. Ни один воин за всё это время так и не пришёл. Долгое молчание прервал думный дьяк Апокся.
— Бают, воевода, что сражение было неподалёче. Шуйского отряд схватился с отрядом очередного самозванца, а могёт и холопа Болотникова. Сражение жаркое было, кого побили, кого ранили, остатки разошлись по своим местам, а наутро все убитые и мёртвые обернулись и напали на живых. Шуйского люди все погибли, а из супротивника его кто сбежал, а кто и выжить смог. Иных у меня догадок нет, но уж больно много среди мертвяков тех, кто одет в воинскую справу, да глядишь, у некоторых и оружие есть. Не крестьяне то, и не горожане, а почти все вои, да приблудных с собою принесли к городу. Вот они-то и хозяйничают сейчас в посаде.
— То верно баишь, Апокся. Было то. Слухи и до меня от верных людей дошли. Но мы ворота от сей напасти и мерзости успели закрыть, да вот еды не припасли вдоволь. А мертвяков много. Да и людей отправлять на борьбу с ними жаль, порешат всех, да заразят. Што делать тогда будем?
— Так пять сотен людей нешто не упокоют всех мертвяков, воевода? — удивился сотник Кишка.
— Так ты что, хочешь всех отправить воевать? А ежели там их больше сотни, а то и две, да все накинутся, да давай драть и кусать. Думаешь, справимся? Чаю, нет. Надо по стенам стоять, да стрелять по ним, и охотников отряд направлять на истребление нежити. Помощи нам ждать неоткуда, да и сами, думаю, справимся. Авось их меньше станет, поразбредутся по лесам да весям, и нам легче их уничтожить будет.
Все совещавшиеся согласились с воеводой. Людей надо поберечь и охотников направить, да проверять их каждый раз. Человек слаб, завсегда утаить или обмануть хочет. А это пресекать надо, а то и род человеческий пресечётся. А ещё молиться почаще Богу, и во всех церквях молебен заказать. Когда гудение ближников понемногу стало стихать, воевода продолжил.
— На стенах посты круглосуточные выставить, да штоб не спали. Кого на посту спящим застанут, того на первый раз в яму посадить на сутки, на хлеб и воду. Кого поймают во второй раз, того в охотники насильно записать. А кого и в третий раз увидят, того без оружия и хлеба вытолкнуть за ворота на все четыре стороны. Вольному воля,
